Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      В один из таких муторных дней, наполненных тошнотой и кислым привкусом анестезии, я, ещё даже не очнувшись, почувствовал какой-то сладковатый запах, который совсем не вязался с больничной обстановкой и лекарственной амальгамой. Открыв глаза, я увидел, что на прикроватной тумбочке стоит букетик фиалок. Их появление было совершенно неожиданно и столь же бессмысленно. Я несколько озадачился и впервые, пожалуй, за всё время, что провёл в больнице, перестал думать о предательстве близких и своей незавидной доле. Откуда им тут взяться?       Я дождался медсестру и спросил у неё о фиалках. Девушка засмеялась и поднесла стакан с букетиком к моему лицу, чтобы я мог понюхать.       — Твой поклонник принёс, — сообщила она.       — Поклонник? — растерянно переспросил я.       — Он сказал, что он твой большой фанат, — объяснила медсестра.       — И как его зовут, этого моего «большого фаната»?       — Он не представился.       — Ну, хоть как он выглядит?       — Ой, знаешь, сложно сказать: он был в тёмных очках… но у него из-под шапки светлые волосы торчали.       Светлые волосы? Среди моих немногочисленных знакомых не было никого, кто бы подходил под это описание, только Джейсон Кан (он красился), но уж он-то вряд ли бы пришёл, да ещё с подобными заявлениями! Должно быть, и впрямь фанат. Но откуда он узнал адрес больницы? Обычно такие подробности даже в фан-клубах не разглашают. Не говоря уже о том, что я вообще не слышал, чтобы у меня был собственный фан-клуб (не считая родителей и друзей из Хасецу).       Размышления об этом помогли мне занять унылые больничные ночи: я плохо спал, измученный наркозом.       А когда через пару дней букетик увял, медсестра сменила его на новый. Да, от того же «поклонника», подтвердила она, он принёс их ещё до начала обхода. Эта деталь заставляла думать, что таинственный «поклонник» каким-то образом имеет отношение к больнице, если у него свободный доступ к этажу. Кто-то из докторов или медперсонала?       Цветы появлялись с завидным постоянством: каждые три или четыре дня букетик фиалок непременно оказывался у меня на тумбочке.       Всё это не могло не заинтриговать, и я часами ломал голову над тем, кто это мог быть, почему он приносит мне фиалки и почему именно фиалки, и почему бы ему в таком случае самому не заглянуть ко мне, если уж он мой фанат, ведь посещения давно разрешили?       Я поймал себя на мысли, что с нетерпением жду каждого нового дня. Я же потерял всё: без надежды на чудо, без единой причины жить дальше, без будущего… Так зачем я думаю о каком-то неизвестном парне, вместо того чтобы оплакивать мою жизнь? Но интрига, которую он вольно или невольно подкинул, никак не давала мне замкнуться в себе.       Доктор сообщил, что через пару недель меня переведут из интенсивной терапии в общий корпус, где мной займутся специалисты-реабилитологи. Неплохие прогнозы, он считал, для человека с такой травмой: ходить буду, инвалидная коляска мне не грозит. А для фигуриста? Я должен был радоваться, что мне становится лучше, но меня это больше пугало, чем радовало: именно при реабилитации станет понятно, есть ли у меня хотя бы малюсенький шанс на возвращение, или я уже никогда не смогу встать на коньки. Зачем я думал ещё и об этом? Разве доктор не сказал в самом начале, что с фигурным катанием придётся распрощаться навсегда?       Накануне перевода я проснулся засветло, то ли от волнений, то ли от нудной боли в позвоночнике, и лежал, глядя в окно, где сияло озарённое первыми рассветными всполохами небо. Тишина больничных коридоров начала наполняться голосами медиков, готовящихся к утреннему обходу. Среди них очень ясно прозвучал голос моей медсестры:       — Ага, попался! Опять фиалки принёс?       Я вздрогнул и вдарил ладонью по кнопке вызова — на автомате, не раздумывая, словно это был условный рефлекс. Медсестра тут же забежала в палату. Думаю, её этот внезапный вызов напугал: обычно, когда такое происходило, я корчился на койке от боли… и девушка с облегчением выдохнула, увидев, что со мной всё в порядке.       — Это он, да? — почему-то разволновался я.       — Успокойся. — Медсестра придержала меня за плечи. — Тебе вредно так дёргаться. Хочешь получить травму на больничной койке?       — Я хочу, чтобы он ко мне зашёл…       — Успокойся, я тебе говорю.       — …или я сам встану и выйду.       — Ох, это было бы неразумно с твоей стороны, — раздался голос из-за двери.       Я впился глазами в дверной проём. За матовым стеклом виднелся силуэт незнакомца. Медсестра выглянула в коридор:       — Может, зайдёшь уже?       — Нет, воздержусь… — медленно сказал незнакомец, — пока воздержусь.       Медсестра вернулась уже с фиалками, поставила их в стаканчик и погрозила мне пальцем:       — И без глупостей!       Я со вздохом проводил её глазами и снова посмотрел на матовое стекло. Незнакомец по-прежнему стоял за дверью, не входил, но хотя бы не ушёл. Я подождал, думая, что он что-нибудь скажет, но он молчал.       — А почему ты не хочешь войти? — наконец не выдержал я.       — Я решил, что мы встретимся, когда твоя реабилитация закончится, — ответил он и, кажется, улыбнулся. По голосу иногда понимаешь, что люди улыбаются.       — Ты «решил»? Кто ты вообще такой?       — Ну, скажем… я твой большой фанат.       — А у этого «большого фаната» имя-то есть?       — Сумире… Сумире Бигдол, — после паузы ответил он. — Можешь звать меня просто Сумире.       — Да ты его только что выдумал, готов поспорить! Ну, насчёт фамилии не знаю, но имя-то…       — Это так важно?       — Как… Ладно, как хочешь. Мне всё равно. Су-сумире, значит? — Называть кого-то по имени было не так уж и просто, и неважно, что не видишь его.       — Ага.       — Ну и зачем ты, Сумире, приносишь мне фиалки?       — Хочется тебя поддержать. Ты в непростой ситуации оказался.       — Хм, а почему фиалки, а не что-нибудь ещё?       — Они хрупкие… прекрасные и сильные… как ты.       Ни о чём подобном я прежде не задумывался. Стоп! Это он мне сейчас комплимент сделал?!       — Ну, придётся тебе искать новый предмет поклонения, — хмуро сказал я.       — Почему? — удивился он.       — Как почему… С моей травмой путь на лёд мне заказан.       — Ты сдался, что ли?       — Как не сдаться с таким диагнозом? — пробормотал я.       — К чёрту диагноз! — раздражённо прервал меня он.       — Если бы всё было так просто…       — Знаешь, был один русский фигурист…       Сердце у меня сжалось. Я отчего-то решил, что Сумире говорит о Викторе. Не хочу, не хочу слушать! Но он говорил не о Викторе.       — У него была такая же травма, как и у тебя… даже хуже.       — И что с ним стало? — рассеянно спросил я, поскольку он вдруг замолчал.       — Он выиграл Олимпиаду.       — Потому что не сдался? — не удержался от иронии я.       Разумеется, легко говорить о том, чего добились другие. Да ведь он понятия не имел, через что, должно быть, пришлось пройти тому фигуристу!       — Фу! — с досадой отозвался Сумире. — Потому что были люди, которые в него поверили. И он сам в себя поверил.       — …       — Я в тебя верю.       — Веришь? В меня? Ты ведь совсем меня не знаешь.       Его силуэт закачался, Сумире прислонился к двери боком.       — Того, что я знаю, вполне достаточно. — Он прижал ладонь к матовому стеклу. — Я тебя поддержу, чем смогу.       Я прикрыл один глаз, дёрнул пальцами, мысленно прижимая свою ладонь к его.       — И зачем тебе всё это? — сдавленно спросил я.       — Я же сказал: я твой фанат.       — Только поэтому?       — А разве этого мало?       — …       — Ты не веришь людям. — Сумире не спросил — сказал это утвердительно.       — Не то чтобы…       — Вот увидишь, всё будет хорошо. Оно просто не может быть иначе.       — «Не может»?       — Конечно.       Я остался в смятенных чувствах после этого разговора.       Мне бы очень хотелось верить, что он прав… верить ему. Но я ведь совершенно не знал его, как я мог ему верить? Если даже те, кого я знал десять с лишним лет, те, кого я любил и, как я думал, любили меня, не оправдали моего доверия? Да я боялся поверить! Стоило ли мне вообще воскрешать из пепла надежду на возвращение на лёд? Поверю — а ничего не выйдет? Смогу ли я пережить это? Не лучше ли смириться прямо сейчас, чтобы избежать дальнейших разочарований?       — Ох, что за лицо! Тебе нехорошо? — всполошилась вошедшая медсестра. Она принесла обед.       Я только покачал головой. Аппетита у меня не было, но я послушно ел, понимая, что без должного питания восстановление лишь затянется.       — Ничего не хочешь спросить? — несколько лукаво осведомилась девушка.       Я отложил вилку, принял таблетки, запил их водой и снова отрицательно качнул головой.       — Даже как выглядит твой загадочный поклонник? — удивилась она.       — Что?! — невольно оживился я.       Медсестра вытащила из кармана халатика смартфон:       — Только доктору не говори.       (Персоналу было запрещено пользоваться телефонами во время обходов.)       Ей удалось сфотографировать Сумире. Снимок был не ахти, но всё же лучше, чем ничего. Кажется, Сумире был моего возраста или немного старше. Тёмные очки, мешающие составить впечатление о лице. Из-под шапки торчали завитки светлых (крашеных?) волос. Шея — до подбородка замотана шарфом.       Что за странный человек объявился в моей жизни?