Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      В пятницу я проснулся засветло, да и вообще плохо спал, потому что перенервничал: сегодня мы женимся! Виктор всю ночь спал как младенец, можно только позавидовать.       В общем, я проснулся и таращился в потолок, с ужасом понимая, что у меня начинает болеть живот — так всегда бывало перед выходом на лёд на соревнованиях: я через каждые пять минут бегал в уборную, отпускало минут за десять до выхода. Неужели и сейчас будет так же? Я потёр под рёбрами, осознав, что меня ещё и тошнит к тому же. А может, что-то не так было со вчерашним обедом во время ханами? А если это пищевое отравление? Минут через пять мне начало казаться, что у меня болит голова и стреляет в ушах. А если я простудился вчера? Я пощупал лоб — холодный. Нет, наверное, это всё-таки пищевое отравление. Хм, и тошнить перестало… Я поворочался, опять пощупал себя за живот. А вдруг это аппендицит? Что-то у меня в боку начало колоть… чёрт, аппендицит же не слева…       — М-м-м, — сонно проворчал Виктор, которому я нечаянно попал локтем под бок, — что ты возишься? Ещё рано, спи.       — Не могу спать! — выпалил я, садясь и откидывая одеяло. — Мне нужно чем-то занять мысли, или я свихнусь. Я уже себе кучу диагнозов поставил, хотя у меня просто болит живот.       Виктор что-то прошамкал, протянул руку, пошарил по кровати, нащупал мои ноги, потом талию.       — Не боли, не боли… — ещё более сонно пробормотал он, похлопывая меня по животу, — у кошки боли, у собачки боли, а у Юри не боли…       — Что-о?       — Заговор, — чуть яснее выговорил он, елозя лицом по подушке, пока не зарылся носом в её край, — в детстве всегда так… когда поранишься…       Рука его скатилась ко мне на колени, он ровно задышал — заснул.       Живот у меня болеть, разумеется, не перестал. Я вылез из постели, сбегал в уборную, потом вернулся в кровать, минуты через две — опять в уборную, потом опять в кровать, ещё минуты через две…       Виктор, всё ещё с закрытыми глазами, сел; моя беготня его разбудила. Он тоже вылез из постели, пошатываясь, побрёл в ванную, вернулся оттуда со стаканом воды, открыл аптечку, вытащил таблетку, бросил в стакан, чтобы она растворилась.       — Пей, — скомандовал он, пихая стакан мне в руки.       Я выпил, поморщился горечи питья:       — Это от живота?       — Это успокоительное. Через пару минут заснёшь.       — Что ты наделал! — ужаснулся я. — А если тебе не удастся разбудить меня вовремя? А если мы пропустим назначенное время?       — Значит, придём часом позже, — отрезал Никифоров и силой уложил меня в кровать. — Нам всего-то и нужно сделать, что забрать свидетельство. Ты даже перед Олимпиадой меньше нервничал.       — Потому что это важнее Олимпиады, — пробормотал я.       Отключился я как по щелчку, но, по счастью, проснулся часа за два до назначенного в муниципалитете времени. Я первым делом посмотрел на часы, понял, что не проспал, и издал вздох нереального облегчения.       — Полегчало? — осведомился Виктор.       Судя по его виду, он уже побывал в ванной и теперь в гостиничном халате сидел на самом краешке кровати, вытянув вперёд ноги, и сосредоточенно двигал ступнями.       — Кажется. А ты что делаешь? — удивился я, невольно следя глазами за его движениями.       — Валяю дурака и жду твоего пробуждения, — с улыбкой отозвался Виктор. — Иди умывайся. И вот, — добавил он, когда я встал, и вручил мне одну из спрятанных прежде под кроватью коробок, — можешь начать переодеваться.       Я чуть приоткрыл коробку, внутри лежал белый костюм.       — Белый? Я в нём как муха в молоке буду… — простонал я.       — Кремовый, а не белый, — возразил Никифоров. — Надевается без нижнего белья, если что, — вдогонку сказал он, когда я уже заходил в ванную.       — А? — не понял я.       Говорил он вовсе не о костюме, как выяснилось пятью минутами позже.       Я принял душ, подсушил волосы и стал вытаскивать из коробки вещи — искал рубашку. Вытащил пиджак, жилет, брюки. Рубашка обнаружилась в самом низу. Вот только это была не совсем рубашка, а вернее, совсем не рубашка. Это было кружевное боди. Верхняя его половина имитировала рубашку: воротник, пуговицы, манжеты на рукавах. Но застёгивалось на спине, как костюм для фигурного катания. Я прикинул: под пиджаком и жилетом от обычной рубашки не отличишь, даже очень прилично будет выглядеть, празднично. Но вот нижняя половина меня привела в замешательство: там была шнуровка, начинающаяся чуть ниже лобка и проходящая вниз, а оканчивающаяся выше копчика. И если предположить, что мне бы захотелось в туалет, то пришлось бы расшнуровываться… как оно вообще расшнуровывается?!       — Виктор, ты ведь не хочешь, чтобы я это надел? — на всякий случай спросил я, высунув голову из ванной.       — Именно это я и хочу, чтобы ты сделал, — возразил Никифоров.       Сам он стоял у зеркала в одной рубашке (трусы и носки не в счёт), цепляя под воротник галстук-бабочку.       — Я не хочу это надевать! Это ужас что такое!       — Предпочтёшь пойти голым? — невозмутимо спросил он. — Потому что никакой другой одежды ты не получишь.       — У-у! — отозвался я, скрываясь в ванной.       Выбора у меня на самом деле не было: кроме сменного белья, никакой другой одежды я с собой не взял — только то, в чём приехал, а оно было подобрано, чтобы любоваться вишнями в парке. На то, чтобы бегать по магазинам, времени не осталось. Как Виктор всё рассчитал! Я выдохнул и стал облачаться в боди, очень надеясь, что в самый ответственный момент в туалет мне не захочется.       «Всё-таки пунктик у него на эти кружева», — подумал я.       Боди оказалось тесновато: когда я застегнулся, кружево плотно прижало пенис к животу, сдавило мошонку. Оно ещё и шуршало, стоило мне пошевелиться, и от этого по коже бежали мурашки.       В целом, когда я надел костюм, выглядело неплохо, но я всё равно считал, что белый — кремовый, если так хочется Виктору, — мне не идёт. У Виктора он оттенял белизну кожи и платиновый цвет волос, не говоря уже о фиалковом цвете глаз. В моём же случае… Я в который раз выдохнул и поёжился: оказывается, эти кружева были довольно жёсткие и прилично стимулировали… Вот только этого ещё не хватало!       — Ну, переоделся? — позвал мужчина из номера.       Я помедлил, но всё-таки вышел к нему. Да, как я и думал: ему костюм шёл. К лацкану пиджака Виктор прицепил фиалковую бутоньерку и был дух захватывает как хорош!       — Я нелепо выгляжу, — признался я, смущённо ковыряя пальцем пуговицу на пиджаке.       — Великолепно выглядишь! — Виктор потянул меня за руку, покрутил в разные стороны, подправил там-сям, прицепил точно такую же бутоньерку, как у него самого, и мне. — Да, с цветом я не ошибся. Ты как праздничный тортик, взял бы и съел!       Я покраснел.       — Тортик я, кстати, в номер заказал, — между делом сообщил Никифоров, — и ведёрко с охлаждённым шампанским. Должен же у нас быть свадебный торт?.. Как считаешь, нужно позвать в номер портье, когда будем праздновать?       — Зачем? — насторожился я.       — Чтобы кто-то кричал нам: «Горько!»       — Не вздумай! — предупредил я. С него бы сталось!       — Так… — Виктор похлопал себя по карманам. — Паспорта, кольца, ручка, салфетки…       — Салфетки зачем?       — На случай, если ты расплачешься. Невесты на свадьбах часто плачут… упс, прости, вырвалось.       — То, что я пассив, ещё не значит, что я плакса, — возмутился я, заливаясь краской.       — Ну, мы же оба знаем, что да… — в сторону сказал Никифоров, за что и получил локтем под бок.       Я насупился и стал сосредоточенно завязывать шнурки на ботинках. Реветь-то я, конечно, ревел, но всегда по случаю. Узнать, что человек, которого ты любил до беспамятства и считал умершим, жив, — да любой бы разревелся!       — Я не хотел тебя обидеть, — заискивающе сказал Виктор, хватая меня сзади за плечи.       — Помнёшь… — проворчал я.       — Не мнётся. Обиделся?       Я мотнул головой. Это, конечно, не обида была, но то, что он впервые так категорично озвучил наши роли… Больше неловко, чем обидно. Надеюсь только, в муниципалитете он ничего подобного не брякнет: я со стыда сгорю!       В номер позвонили с ресепшена, сказали, что прибыла заказанная машина.       — Ты уже и такси вызвал?       — Вы-ызвал, — нараспев отозвался Виктор, из чего я сделал вывод, что впереди меня ждал ещё не один «сюрприз».       Начать с того, что вызванная машина была вовсе не из таксопарка, а из проката лимузинов. Белый лимузин, украшенный лентами, бисером и цветами (разумеется, никакими не розами, а фиалками; боюсь даже предположить, сколько Виктор за это заплатил!). Выглядело, безусловно, шикарно. Входившие и выходившие в отель постояльцы на него глазели, кое-кто даже камерами щёлкнул. На нас тоже пялились, но я быстро прошмыгнул через фойе, через турникет и юркнул в машину, прежде чем кто-нибудь успел меня узнать. Виктора я утянул за собой, так что, думаю, никто ничего не понял. Репортёров вроде бы не было, значит, о нашем заявлении пока никто не знал.       — Так не терпится стать…       — Ещё одно слово — и я тебе эту бутоньерку в рот засуну, — пригрозил я, кивнув на лацкан моего пиджака.       Зуб даю, что он сказал бы: «замужней леди» или «моей женой»! Когда у Виктора такой настрой, его сложно остановить или отвлечь, а сейчас он совершенно точно мысленно обыгрывал и так и сяк оброненную прежде случайную фразу насчёт «невесты».       — А без всей этой помпезности нельзя было обойтись? — проворчал я, выкарабкиваясь на край сиденья: сиденья в лимузине были мягкие, я сел и завалился. — Только лишнее внимание к себе привлечём.       — А что, на автобусе надо было поехать? — фыркнул Виктор. — Свадьба без лимузина — не свадьба!       — Типично европейское представление о свадьбах. Если нас поймают репортёры… чёрт! — Я опять завалился, пришлось поёрзать, чтобы принять вертикальное положение; кружева зашелестели под костюмом, кожа отдалась лёгкими мурашками. И как Виктору удавалось сидеть так ровно, не сползая спиной?!       Лимузин — машина габаритная, ехал он степенно, дорога до муниципалитета заняла кучу времени. Я кое-как справился с сиденьем и уткнулся в телефон, чтобы справиться уже с нарастающим волнением: чем ближе мы подъезжали, тем сильнее становился мандраж. Виктор, кажется, дремал, уронив голову набок и прижавшись виском к стеклу. Поразмыслив, я отправил мэйл Юко-сан, в котором написал, что мы с Виктором сегодня расписываемся, и попросил, чтобы она рассказала об этом родителям.       С мобильными телефонами (и вообще с техникой) мои родители «на вы», в гостинице установлены стандартные телефоны, не посылать же сообщение по факсу? Позвонить и сказать лично я не решился. Одно дело жить вместе, совсем другое узаконить отношения. Кто знает, как родители к этому отнесутся! Конечно, как и прежде, их одобрение или неодобрение ничего бы не изменило, но не хотелось добавлять стресса к тому, что я уже чувствовал.       Ответный мэйл от Юко-сан пришёл почти сразу же, она пообещала выполнить мою просьбу в течение дня (была занята на катке: приехали рабочие, чтобы установить новые шкафчики в раздевалке). Я прочитал и выключил телефон, чтобы он не зазвонил в самый неподходящий момент, потихоньку вытащил телефон Виктора из кармана и проделал с ним то же самое.       — Что за конспирация? — поинтересовался Никифоров, приоткрывая один глаз в тот самый момент, когда я пытался положить телефон обратно ему в карман.       — Я думал: ты уснул, — смутился я.       — Просто размышлял… О, приехали.       Сердце у меня забилось.       — Надеюсь, не передумаешь? — вдруг спросил Никифоров.       — Почему? — удивился я.       — Ну не знаю… У тебя такое лицо, как будто ты перепуган до чёртиков. Если ты не готов, то мы можем сделать это позже… в любое другое время. Просто скажи.       — Вот ещё! — вспыхнул я. — Прекрати, я не ребёнок, я взрослый мужчина, и мы с тобой не к зубному врачу идём, а регистрироваться.       На самом деле справиться с волнением мне так и не удалось, хоть я и храбрился.       На этот раз в муниципалитете людей было не слишком много, всего пара клиентов. Большинство окон было свободно, но я сразу же повернулся к угловому, не давая Виктору выбрать. Мужчина только пожал плечами. Возле окна повторилась та же сценка, что и накануне, но на этот раз Никифоров сказал, что мы пришли расписываться, а заявление подавали в среду.       Дальше всё было вполне обыденно: на стойке перед нами появился сертификат о заключении брака, наши данные уже были туда внесены, оставалось только сверить их с паспортами на предмет ошибок и расписаться. Пальцы у меня дрожали, и подпись вышла корявенько. Подпись Виктора — и расшифровка катаканой — выглядела странно. Я подумал, что нам нужно заказать инкан для подобных случаев, вернее, два, раз уж мы остались каждый на своей фамилии.       А ещё я подумал, что кольцами мы вполне могли бы обменяться и не в муниципалитете, а в лимузине или ещё где. Но только я раскрыл рот, чтобы об этом сказать, как Виктор уже достал коробочку из кармана. Мужчина подхватил мою руку ладонью и, надев мне кольцо на безымянный палец, поцеловал её. Я надевал сосредоточенно, потому что боялся уронить кольцо — дурная примета! — но всё обошлось, я даже выдохнул. Виктор сверкнул зубами в улыбке и быстро меня поцеловал, я и пикнуть не успел! Раздались хлопки: другие незанятые сотрудники как-то незаметно подтянулись к угловому окну и наблюдали за происходящим, а на самом эффектном моменте — зааплодировали.       Как выяснилось, кто-то из сотрудников всё-таки нас украдкой сфотографировал, и на другой день в прессе появилось несколько фотографий, освещающих нашу «тайную свадьбу».       — С этим свидетельством всё кажется таким реальным… — пробормотал я, разглядывая документ, пока лимузин вёз нас обратно в отель. — Подумать только: мы с тобой поженились.       — Официальную церемонию с гостями будем устраивать? — Виктор запрокинул голову на сиденье, пальцем оттянул воротник рубашки.       — Кому это надо? — возразил я. — Я не хочу лишней суеты или шумихи. Ну, заявление, конечно, сделать придётся: так просто пресса не отстанет.       — Стоит начать прямо сейчас.       Виктор пошарил по карманам, достал телефон, включил его и похлопал рукой по своему колену. Я вопросительно кивнул.       — Положи сюда руку… да не ту — с кольцом… вот так… а теперь я…       Он сфотографировал наши окольцованные руки и выложил фотографию к себе в блог, подписав: «Второе золото Саппоро».       — Об остальном предоставим им самим догадываться, — довольно сказал мужчина, пряча телефон и поднося мою руку к губам, чтобы снова её поцеловать. — По шкале счастья, как думаешь, насколько я сейчас счастлив?       Ответить мне не удалось, потому что Виктор взасос поцеловал меня, за талию притянув к себе. Кружева под одеждой опять зашуршали, я сильно покраснел, зажал руки между коленями. Шкалу счастья в сторону, по шкале возбуждения, если максимумом установить пять, два бы деления уже подсветились. Пока мы ехали на лифте на наш этаж, подсветилось и третье: Виктор не преминул поцеловать меня снова, едва только двери лифта закрылись.       — Виктор, а если я кончу прямо сейчас? — пролепетал я, опираясь рукой на его плечо.       — Тогда это будет первый из десяти тысяч оргазмов, которые тебя ожидают этой ночью, — со смехом отозвался Никифоров.       — Виктор!!!       — Ну ладно, насчёт десяти тысяч я, конечно, загнул… Как насчёт десяти?..       Он досадливо прищёлкнул языком и отдернул руку, которая уж совсем было отправилась в путешествие по моему телу: приехали.       В номер Виктор мне войти не дал, хотя дверь отпер сразу же, — удержал за плечо.       — Что? — удивился я, подумав, что сейчас он накроет мне глаза ладонями, поскольку приготовил ещё какой-то «сюрприз».       Никифоров сунул ключ в карман и подхватил меня на руки, я едва не вскрикнул от неожиданности.       — Полагается переносить через порог, — отрывисто сказал он, ногой толкнув дверь и внеся меня внутрь.       В номере уже появился столик с охлаждённым шампанским и тортом. Торт действительно оказался «тортиком» — размером с диск, но на него кондитеры умудрились втиснуть и свадебные фигурки, и надпись: «Happily married», и кремовые цветочки вдоль края.       — Может, поставишь меня уже? — поинтересовался я, наблюдая, как Никифоров, проявляя чудеса акробатизма, умудрился запереть дверь номера и выложить паспорта и свидетельство из карманов на стол. — Традиции соблюдены… ох!       Виктор покружил меня по номеру, осторожно переступая ногами по полу и лавируя между столиком с шампанским и кроватью, за что-то зацепился или просто потерял равновесие, и мы оба обрушились на кровать. Пружины озадаченно крякнули.       «Скрипит», — машинально подумал я, упираясь в кровать локтем.       Виктор стоял надо мной на коленях, его пальцы летали по пуговицам жилета, а потом и рубашки, он стянул всё разом и бросил на пол.       — Снимай! — приказал он, нагибаясь и дёргая пиджак с моих плеч.       — Подожди, я ещё не расстегнул… — запротестовал я, не успевая за ним. — Куда ты так торопишься?       — Я два дня ждал, — возразил он, запулив мои пиджак с жилетом к своим, а теперь дёргая за ремень на моих штанах.       Его запал передался и мне. Я вцепился в молнию на ширинке его штанов, пытаясь расстегнуть, приподнял бёдра — Виктор уже тащил штаны с меня. Дыхание сбилось, желание накрыло настолько, что даже в глазах потемнело. Я дёрнул с мужчины штаны вниз, трусы поползли следом, и завороженно уставился на высвобожденный член.       — Боже, он уже такой твёрдый… — выдохнул я, пару раз потыкав в него пальцем.       — Не стоит… его пока трогать, — возразил Никифоров, кладя ладонь мне на живот и ведя ею вверх.       Кружева зашуршали, я почувствовал, что по коже бегут мурашки.       — Сними его с меня, — попросил я, пытаясь перевернуться на живот. Виктор не позволил.       — Нет, не сейчас.       Он развернул ладонь и скользнул ею мне на лобок, накрывая и интенсивно массируя его. Я вскрикнул, заливаясь краской: стало ещё теснее, налившиеся желанием яички и стремительно твердеющий пенис упёрлись в кружева. Виктор облизнулся, нащупал губами мой левый сосок и закружил по нему языком.       — Виктор… я с ума сойду… нет… ах!       Градус возбуждения всё повышался, и тем острее я чувствовал кожей тесноту кружев, и напор ласкающей меня ладони, и те влажные следы, что оставались на груди от языка Виктора. Тесно, невыносимо тесно! Теперь и соскам тоже: растревоженные губами и языком мужчины, они налились не хуже пениса, горячо пульсируя и разгоняя по телу мурашки.       — Виктор… — почти захныкал я, — Виктор…       — Нет, ещё не время… — выдохнул он, вдруг обрывая ласки и зависая надо мной на локте. Взгляд его скользил по моему телу, а мне казалось, что я физически его чувствую, настолько я был распалён.       Это созерцание длилось довольно долго.       — Что? — смутился я.       — Да вот… не налюбуюсь на мою жёнушку, — с улыбкой ответил Никифоров.       — Виктор!!!       Мужчина засмеялся и опять накинулся на меня, целуя, лаская, трогая, щупая, покусывая… Я дрожал всем телом и, забыв о стыде, буквально умолял его взять меня. Он только посмеивался — «Да, умоляй, обожаю твой голос в подобные моменты!» — и продолжал дразнить меня. Мне начало казаться, что по моим венам течёт не кровь, а настоящая вулканическая лава, и я подумал, что если Виктор продолжит в том же духе, то будет и извержение вулкана.       — А если я сделаю вот так… — прошептал он, потянув за шнуровку на боди, и шнурок каким-то фантастическим образом развязался и оказался в руке Никифорова.       Я прикусил губу. Это мало помогло: высвободилась лишь мошонка, пенис по-прежнему был прижат к телу кружевом. Пальцы Виктора шаловливо прошлись по яичкам, потёрли ложбинку между ягодиц.       — Хочешь меня? — лукаво спросил он, высовывая язык и кончиком дотрагиваясь до моих губ.       По его взгляду я понял, что до «боевых действий» ещё далеко, он ещё не наигрался со мной. Ну ладно! Я собрался с духом, напряг тело и, неожиданно вскинув руки, опрокинул Виктора на кровать, усаживаясь на него верхом. Он удивлённо приподнял брови. Я отдышался немного, устроился поудобнее, с трепетом ощущая под собой твёрдую плоть.       — Дразнишь меня, да? — спросил я, забирая волосы со лба и отводя их назад. — Теперь ты меня будешь умолять!       — Правда? — выгнул он губы в улыбке.       — Правда!       Я чуть двинул бёдрами, прижимаясь плотнее. Виктор закусил губу, зажмурился, грудь заходила частым дыханием. Я попрыгал на нём, почти с садистским удовлетворением наблюдая за его реакцией. Его лицо покраснело, взгляд покрылся поволокой, руки конвульсивно дёрнулись, взметнулись, хватая меня за ягодицы. Я усидел, не позволил ему завалить меня на кровать, Виктор с досадливым вздохом откинулся обратно.       — Ну, твоя очередь, — подтолкнул я его, — скажи: «Позволь мне…»       — Я хочу, чтобы ты вставил мой член в себя.       — Разве так умоляют? — В наказание я снова двинул бёдрами.       — У меня хватит выдержки… ох… вытерпеть, а у тебя? — возразил Никифоров, но выражение его лица говорило об обратном.       «Понятия не имею», — подумал я, но выяснять это не собирался. Интересно, в прошлый раз я вёл себя так же? Но тогда я был пьян, тогда было легко. Смогу ли я сейчас? Что пересилит: смущение или вожделение? Может, стоило позволить Виктору… нет! Не желаю ждать ни минуты! Внутри ныло, не припомню, чтобы мне когда-нибудь так хотелось секса, как сейчас. Я беспокойно облизнул губы, поёрзал, ища глазами флакон со смазкой. Виктор услужливо мне его подал.       — Уверен, что справишься? — поинтересовался он.       Я метнул на него сердитый взгляд, приподнялся, пересаживаясь чуть дальше, и поймал его покачивающийся пенис в ладонь, чтобы нанести смазку. Виктор только отдувался, потом проронил:       — На головку… выжми больше… чтобы легче входило…       Я весь покрылся пунцовыми пятнами, но уж если взялся, то поздно идти на попятную! Я привстал на коленях над ним, примериваясь, попытался ввести член в себя, придерживая его рукой. Перед глазами опять поплыло: мышцы тянулись, обволакивая ствол по мере погружения, подёргивались, в животе всё ещё тихо ныло. Глубже, ещё глубже… Я закусил нижнюю губу, с усилием двинул тело вниз и почувствовал, что опустился ягодицами на Виктора.       — Хороший мальчик, — прошептал он, стискивая мои ягодицы и ещё сильнее прижимая меня к своему телу.       Я упёрся ладонями ему в грудь, тяжело дыша. Кажется, выкатилась и впиталась в кружева первая капля из кончика члена. Я потрогал живот, пальцы явно ощутили мокроту. Может, пот?       — Давай, давай, — шёпотом подтолкнул меня Никифоров, — ты ведь не остановишься сейчас?       Я попытался вспомнить или хотя бы сообразить, как мне продолжить. Виктор говорил, что тогда у нас было настоящее «родео». Ну нет, такое я повторить точно не смогу… Я приподнял колени, но мужчина заставил меня опустить их обратно. Не так, значит?       — Бёдра, используй бёдра, — выдохнул он, дёрнувшись вверх, будто бы демонстрируя мне, как надо.       Я несколько раз приподнялся и опустился, замирая каждый раз от ощущения скольжения твёрдой плоти внутри. Отчего-то было необыкновенно легко это делать. Или я настолько расслабился, или настолько возбудился, что перестал обращать внимание на связанные с процессом неудобства. Боже, как же мне нравится это ощущение! Нравится ли это Виктору так же, как мне? Он жмурился, вскрикивал, когда я особенно резко опускался вниз, иногда помогал мне выпадами бёдер. Его ладони мяли и массировали мои ягодицы, и я невольно подстраивался под них, двигаясь с той же частотой, с какой сжимались на моих округлостях его пальцы. Пожалуй, теперь я даже был рад, что Виктор не позволил мне снять боди: мокрые от пота кружева щекотали кожу, цеплялись за волоски, дразнили и подстёгивали возбуждение, от их шороха меня от пяток до макушки пробирало трепетом.       Виктор вдруг дёрнулся всем телом вверх, обхватывая меня за спину, и опрокинул навзничь, упираясь рукой в кровать над моей головой и сильными, уверенными движениями бёдер вталкиваясь внутрь так часто, так быстро, так жёстко, что я едва не закричал. Он поймал моё лицо за подбородок:       — Больно?       — Сладко, — выдохнул я, увернувшись и прихватив его палец ртом.       — Ну, тогда я могу продолжить? — ухмыльнулся он, ставя оба локтя на кровать и ритмично двигая нижней половиной тела.       Я запрокинул голову, хватая ртом воздух, которого, казалось, было бесконечно мало. Мокрое пятно под кружевами расплывалось всё больше. Никифоров юркнул рукой мне на живот, поглаживая ребром ладони вдоль ствола.       — О, так помощь уже не нужна? — шепнул он, почувствовав мокроту. — Тогда мне стоит поторопиться…       — Минут пять у тебя ещё есть, — пролепетал я, сражаясь с его ладонью. — Не надо, Виктор… я хочу постепенно, не сразу…       — Вот как? — Он приостановился, скользнул по моему подрагивающему телу взглядом.       — …но это не значит, что ты можешь остановиться! — выпалил я.       — Ты так откровенен сегодня, — заметил мужчина, опускаясь на меня всем телом и подхватывая ладонями мои ляжки, — непривычно откровенен…       — Неприлично откровенен?       — …но мне это нравится. Удержишься?       Я мотнул головой, сцепляя ноги на его пояснице, и раскинул руки, вцепляясь в кровать. Если бы нужно было как-то описать финальный «рывок», какие бы слова я для этого использовал? Он затрахал меня до умопомрачения, и эти пять или шесть минут, а может, и все десять, выжали из меня все силы… и сперму, и вязкая лужица под кружевами на животе становилась всё шире с каждым толчком. К тому моменту, как Виктор кончил, я уже был в такой эйфории, что едва понимал, что происходит.       Виктор ненадолго прижался лбом к моему разгорячённому лбу, потом поцеловал меня в губы и прошептал:       — Я люблю тебя, Кацуки Юри, слышишь? Люблю тебя. Люблю.       Каждое слово сопровождалось энергичным, глубоким толчком, но это уже было послесловие: мы оба начинали потихоньку испытывать дискомфорт, стоило поскорее разъединиться. Виктор поёрзал, высвободился, рухнул навзничь, зажимая ноющий пенис в горсть. Я дёргал коленями, пока не свёл их, поморщился, просовывая палец под воротник боди: кружева начали раздражать.       — Сними его с меня уже, — капризно приказал я, перекатываясь на бок, спиной к мужчине, чтобы он расстегнул замок.       — Сейчас… одну секунду… только отдышусь, — прерывисто отозвался он.       Через пару минут Никифоров раздел меня, я облегчённо вздохнул и раскинулся на кровати, подметив, что кое-где отпечатались на коже кружевные узоры — в наиболее тесных местах, а лобок и живот заляпаны спермой — тоже узорчато получилось, прямо-таки художественное произведение абстракционистов!       — Пить хочешь? — Виктор наклонился, потрогал кончиком пальца мой сосок.       — Ай! Виктор… хочу.       — Тогда настало время открыть шампанское, — провозгласил он, вылезая из постели и идя за бутылкой.       — Ты не хочешь одеться? — поинтересовался я, чуть стыдливо потупившись (спина у него была в свежих царапинах).       — Кого стесняться? Мы же тут одни, — пожал плечами Виктор.       Бах! пробка вылетела в потолок, срикошетила куда-то в угол.       — Праздничный салют! — объявил мужчина, подставляя бокалы под пенную струю.       — Ты же знаешь, что со мной случается, когда я выпью шампанского, — поёжился я, вспоминая его рассказ о моём поведении на afterparty.       — Когда ты перепьёшь шампанского, — поправил он, подавая мне бокал. — У нас всего одна бутылка на двоих, с такого количества не опьянеешь.       «Я уже пьян», — подумалось мне. Ощущения были точно такие. Но холодное шампанское отлично утоляло жажду, нужно признать. Я выпил бокал едва ли не залпом, с удовольствием ощущая, как прохладца растекается по желудку и охлаждает разгорячённое нёбо. Виктор наполнил бокалы снова. От второй порции лицо у меня разгорелось, а в животе… громко забурчало. Никифоров хохотнул, я залился краской.       — Есть хочешь? Может, закажем что-нибудь в номер? — предложил он.       Я кивнул, но подумал, что первая брачная ночь у нас выходит весьма странная.       Пока Виктор звонил и заказывал еду — он выбрал суши-сет, — я отправился в душ. Не сказать, чтобы я был слишком щепетилен, но брать еду теми же руками, которыми я буквально только что трогал невесть что… нет, лучше поскорее всё смыть! И Виктора заставить вымыться.       Прохладная водичка, сдобренная эвкалиптовым гелем, меня порядком освежила. Никифоров зашёл ко мне в душевую кабину, обнял сзади.       — Помочь? — предложил он. — Потереть тебе спинку?       — Я уже всё, — возразил я.       — Я так не думаю, — засмеялся он, разворачивая меня к себе лицом. — Разве ты не предложишь мне то же самое?.. О, почему ты так часто задышал? Тебя это так… вдохновило?       Я водил руками по его плечам и груди, размазывая по коже гель для душа, а он заставил меня спуститься ниже, на живот, и, должен признаться, меня это несколько растревожило. В пенисе мужчины чувствовалось лёгкое напряжение, мои прикосновения могли только подстегнуть его, а секса вот прямо здесь и сейчас мне бы не хотелось. Но Виктор, к моему удивлению, реагировал на это вполне спокойно, потом и вовсе развернулся ко мне спиной.       — Щиплет, — заметил он, поведя лопатками, когда я мыл ему спину.       — Прости, это я тебя так… — смутился я. — Даже и не помню, в какой момент…       — Ну, я-то отлично помню! — Он со смехом развернулся, сгрёб меня в охапку и вытащил из душа — вытираться.       Потом мы переоделись в халаты и вернулись в комнату. Суши-сет — большой поднос, на котором в виде спирали были разложены роллы, — Виктор поставил на кровать, принёс туда же остатки шампанского. Я залез под одеяло, подсовывая под спину подушку, Никифоров последовал моему примеру.       — Телевизор включим? — предложил Виктор.       — Надеюсь, «спортивного» канала у них тут нет, — заметил я, вооружаясь палочками. Как же хотелось есть!       Он засмеялся, пощёлкал пультом. На одном из каналов шла дорама — та самая, какая попалась мне после нашего с Сумире первого поцелуя. При мысли об этом я жутко покраснел: мой первый поцелуй, мои первые любовные впечатления и переживания…       — Что такое? — Виктор заметил.       — Да так, навеяло кое-какие воспоминания…       — Надеюсь, со мной связанные?       — С Сумире связанные.       — О? И какие же? — заинтересованно вскинул брови Виктор.       — Не скажу. Переключай дальше.       Виктор настоял, чтобы досмотреть фильм, даже комментировал что-то, но ближе к концу затих и как-то задумался, что ли, как раз после эпизода, когда героиня прогоняет героя из дома, но разрешает ему взять с собой какую-нибудь одну вещь, и он забирает её портрет — или фото, я не разглядел. В общем, не было хэппи-энда у этой дорамы, не лучшее кино для совместного просмотра… молодожёнами. Я опять покраснел: подумать только, мы — молодожёны!       — Знаешь, — задумчиво произнёс Никифоров, выключив телевизор, когда начались финальные титры, — если бы ты когда-нибудь сказал мне уйти… навсегда уйти, понимаешь?.. и позволил забрать с собой только одну вещь, то, что мне больше всего дорого, знаешь, что бы я забрал?       — Что? — с замиранием сердца спросил я.       — Тебя.       Я прижал руку к груди:       — Виктор…       — А ты? Что бы ты забрал?       — Я? Я бы устроил истерику и ревел, пока бы ты не передумал меня выгонять, — почти серьёзно пошутил я. — Видишь ли, ты-то бы мог меня забрать и унести, но я — с моей спиной — тебя вряд ли подниму.       — Иди-ка сюда…       — Ой, Виктор… м-м-м… ну что ты… м-м-м…       Нацеловавшись, мы улеглись спокойно, прижавшись едва ли не висками друг к другу. Я поднял руку, разглядывая кольцо на пальце. Виктор сделал то же самое, придвинув свою кисть к моей. Я ни о чём конкретно не думал, просто смотрел, завороженный дрожащим бликом на золотой глади. А подумать стоило о том, как бы намекнуть Виктору, что я так наелся и, пожалуй, опьянел от шампанского, что нам просто стоит выключить свет и лечь спать, вместо того чтобы заняться любовью ещё раз — он ведь наверняка захочет ещё раз.       — Юр… — сонно позвал Виктор.       Я перевел на него глаза, его ресницы подрагивали, то и дело смыкаясь.       — Девять оргазмов тебе буду должен, — пробормотал он едва слышно, — обещал, конечно, все десять, но мне чертовски хочется спать… Ты не обидишься, если мы просто поспим?       Мы вырубились буквально через полминуты и проспали практически до обеда.       Уже потом, когда я проверял телефоны на предмет сообщений, обнаружилось, что в голосовой почте полно записей, в хронологическом порядке: поздравление от Юко-сан и тройняшек; втык от родителей, что ничего им не сказали, и предупреждение, что если мы не приедем к ним в ближайшее время, то нам не поздоровится; очень милая и трогательная запись от Джей-Джея и его невесты с пожеланиями счастья; несколько виртуальных открыток от разных фигуристов и вообще наших знакомых из агентства и с телевидения… Плисецкий тоже отметился: прислал вместе с весьма ядовитым комментарием насчёт того, почему мы не устроили мальчишника (даже цитировать не буду, но мы с Виктором вынуждены были признать, что цундере-версия Плисецкого всё же привычнее, чем вежливая версия, которую он все последние месяцы активно использовал на людях!), вложенный файл с фотографией, где он нам показывал средний палец.