Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      — Брокколи или брюссельскую положить в салат? Виктор?       Виктор не ответил. Я отложил нож, вытер руки о полотенце и пошёл посмотреть, чем он занят. Он с закрытыми глазами лежал на диване, подложив руку под голову и чуть подогнув ноги, в одной футболке, то есть мне показалось, что в одной футболке, но наверняка на нём были ещё и трусы, просто футболка длинная и создавалось впечатление, что ничего, кроме неё, на Викторе не надето. Я осторожно приподнял край футболки, чтобы убедиться. Мужчина открыл глаза.       — Что это ты делаешь? — удивлённо спросил он.       — Да так… — смутился я. Трусы были на месте.       — Я задремал, кажется? — неуверенно спросил он, пошарив рукой возле себя и выуживая из-под бока какую-то книжку.       — Похоже на то, — кивнул я. — Подвинься, я сяду.       Никифоров спиной поелозил по дивану, упираясь лопатками в боковину, и подобрал ноги. Я сел, помялся и предложил:       — Поговорим?       — Ты какой-то нервный, — подметил он. — Что-то случилось?       — Нет, просто… — замялся я.       Я уже несколько дней собирался завести этот разговор, мысленно прокручивал наш возможный диалог в голове, но в реальности выходило не так хорошо, как в мыслях.       — Ты в последнее время занят… всё время занят, — медленно подбирая слова, заговорил я, стараясь, чтобы это не прозвучало упрёком, — а я тут один сижу… и мне одиноко.       — И? — Виктор весь подобрался, сел прямо, пытливо вглядываясь в моё лицо.       Я покраснел:       — Мы столько лет уже вместе… и женаты… в общем, я подумал, что, может быть, нам… стоит завести…       — А! — не дал он мне договорить, лицо его осветилось. — Я так и знал! На самом деле я тоже думал об этом.       — Правда? — осторожно спросил я. Говорили ли мы об одном и том же? Он ведь даже не дослушал.       — Конечно. Полагаю, мы уже «созрели», чтобы завести ребёнка: это проснулся родительский инстинкт.       — Что?! — воскликнул я, поскольку имел в виду совершенно другое.       Виктор не заметил моей паники, продолжая рассуждать о том, что одну из спален можно переделать в детскую или вообще подыскать другую квартиру — с большей площадью.       — Виктор! — прервал его я нервно. — Это невозможно. Абсолютно невозможно.       — Найти подходящую квартиру?       — Нам завести ребёнка.       Мне нужно было срочно вернуть разговор в правильное русло. Я ведь не об этом собирался говорить и уж точно не ожидал, что Виктор начнёт так серьёзно рассуждать о планах на будущее.       — Почему? — возразил он, пожимая плечами. — Мы здоровые мужчины, у нас получилось бы. Нужно только найти подходящую женщину…       Я побагровел. Не сомневаюсь, если бы Виктор захотел, то у него получилось бы: он спал с женщинами прежде. Я другое дело, я никого не знал, кроме него, и не хотел знать. А, и не в этом дело! Чтобы он — или я! — с кем-то… да это даже не обсуждается! Впрочем, я его неправильно понял, не дослушав.       — …обратиться к специалистам, — договорил он, и всё встало на свои места, — в центр суррогатного материнства.       — Виктор, это невозможно, — повторил я, — не нам и не в этой стране. Я никогда не слышал об усыновлении однополой парой…       — Никто и не говорит об усыновлении, это же будут наши собственные…       — Виктор, это Япония. Ты ведь уже давно здесь живёшь, должен понимать. Да я и не о детях хотел поговорить.       — В самом деле? — стушевался на мгновение Виктор. — Ну ладно. Только хочу, чтобы ты знал: если захочешь… мы можем переехать, скажем, в Канаду. Там с подобными вещами проблем нет.       — Ты что, всерьёз готов всё бросить? — поразился я.       — В любой момент. По первому твоему слову. Может, я предвосхитил события, но я хочу от тебя детей. И я точно знаю, что однажды они у нас будут… Так, о чём ты хотел поговорить?       Я ещё долго не мог опомниться. До этого момента я вообще не думал о детях, или о том, что «однажды они у нас будут», или о том, что мы «созрели» для этого. Виктор никогда ни о чём подобном не упоминал, и намёка не было! А вот теперь он говорит об этом с такой лёгкостью, с такой уверенностью…       — Юри?       — А, да, прости, — очнулся я, — просто ты меня застал врасплох. Я вот подумал, может, нам питомца завести? У Плисецкого, вон, кот.       — Ну, я точно не кошатник, — со смешком возразил Виктор.       — Тогда, может, соба… птичку какую-нибудь? — исправился тут же я, заметив, как меняется его лицо.       — Тебе не кажется, что заводить питомца будет слишком безответственно? С нашим графиком мы не сможем толком о нём заботиться. Что может быть хуже и бессовестнее безответственных хозяев?       — Как скажешь, — упавшим голосом согласился я.       Вот поэтому я медлил с разговором. Виктор не хотел заводить собаку или кого-то ещё. Он очень тяжело пережил потерю Макачина (и вероятно, винил себя, что взял его тогда с собой в Японию), и я прекрасно понимал, что он чувствует, поскольку и сам долго не мог забыть Викчана. Но несколько дней назад… ох, несколько дней назад произошло кое-что, из-за чего я решился вообще завести этот разговор.       Не так давно в районе открылся пет-шоп, и, проходя мимо, в стеклянном вольерчике я увидел пушистое чудо с блестящими чёрными глазами и носом и с шоколадного цвета каракулевой шерстью. Точная копия Викчана, когда тот был маленький! Увидев меня, щенок оживился, затанцевал, виляя зачатком хвоста и барабаня передними лапками по стеклу. Правда, я уточнял у продавца, это всё-таки был не пудель, а лабрадудль, но сходство было поразительное. Я даже подумал: а не реинкарнация ли это Викчана? Такие глупости…       В общем, я туда каждый день заглядывал, и щенок каждый день встречал меня приветственным танцем, а потом и лаем, так что я уверился, что именно эта собака мне предназначена — или я ей. И я бы, не раздумывая, купил её, если бы жил один.       Но я жил не один.       — Так брокколи положить или брюссельскую? — спросил я, поспешно возвращаясь к кухонному столу. Не хотел, чтобы Виктор видел, что я расстроился его ответу.       Он тут же встал с дивана, идя за мной и пытаясь обнять и увлечь обратно:       — Обиделся?       — Что? Нет, конечно. Овощи повянут, если их так оставить… Отпусти, Виктор. — Я повёл плечами, избавляясь от его рук. — Или придётся ужинать чем попало.       — Говоришь не то, что думаешь, — возразил Никифоров. — Тебя так расстроили мои слова?       — Да нет же… Ну всё, пусти!       Он отпустил меня, вернулся на диван к своей книжке:       — Но я ведь говорил чистую правду.       «Говорить о детях, значит, не безответственно, а о том, чтобы собаку завести…» — мысленно проворчал я, но вслух ничего говорить не стал.       Может, если буду каждый день заводить об этом разговор, то он однажды сдастся? Шрамы остаются не только на теле, знаю, но…       Мы поужинали, Виктор отправился в ванную, я — переодеваться ко сну.       — Пижама, пижама, где же пижама? — бормотал я, водя руками по полкам в шкафу, а потом сообразил, что отправил её в корзину для стирки, оба комплекта, потому что на одну пролил джем, когда решил поужинать в постели, дожидаясь Виктора с работы, а вторую мы уже испортили вместе, но так и не постирал, поскольку прачечную в подвале на пару дней закрыли, а в городскую идти я поленился.       Я выдохнул, постучал себе по лбу и стал искать чистую футболку, но раздумал: может, лечь спать вообще без одежды? Я прочёл недавно в журнале, что это даже полезно для здоровья — спать голым. Особенно для мужского здоровья. Проблем у меня с этим не было, да если бы и были — какая разница: я им по назначению всё равно не пользовался толком… но сейчас дома было жарковато, даже несмотря на работающий кондиционер: лето, самый разгар июльской жары, — так что стоило воспользоваться журнальными советами. Я разделся донага, и тут в комнату зашёл Виктор.       — Что ты делаешь? — удивился он.       — Да вот, думаю так лечь: душно. Тебе стоит сегодня у себя спать.       — Мне? — ещё больше удивился он.       — Ну… да, — несколько растерялся я этому искреннему удивлению.       — Спать одному?       — Э-э… да.       — Когда я только что увидел тебя голого? Да ты шутишь.       — А? Виктор!!! — возмутился я, потому что он в два счёта разделся сам и завалил меня на кровать.       Для секса было слишком жарко, и мы полночи прокувыркались, тискаясь и довольствуясь невинными забавами. Даже для этого было слишком жарко! Завтра придётся отправить в корзину для стирки и постельное бельё… Хорошо, что без одежды спать легли.       — Юр… — позвал Виктор, замирая надо мной и как-то странно оглаживая мой живот губами и ладонями.       — Ты что? — растерялся я.       — Знаешь, если бы это было возможно, если бы это происходило в какой-то альтернативной реальности, — пробормотал он, — я бы хотел, чтобы моего ребёнка выносил ты.       Я покраснел как рак.       — И то, что я уже сказал… я имел в виду именно то, что и сказал: как только ты почувствуешь, что готов завести ребёнка, мы это незамедлительно осуществим. И неважно, что для этого понадобится сделать или изменить… Юр? Юри?       Если бы он не лежал на мне, я бы улизнул в ванную: слишком смущён, слишком растерян или растроган его словами, с трудом справляюсь с чувствами… Вместо этого я накрыл лицо подушкой, прижимая её так крепко, что едва мог дышать. Лицо полыхало.       Но, чёрт возьми, Виктор, если ты говоришь, что без проблем решишься на такой ответственный шаг, как ребёнок, почему тогда мы не можем завести ещё и собаку?!

***

      Снова заговорить об этом я не решился, но непроизвольно заглядывался на рекламы в газетах и по телевизору, если они касались домашних животных. Виктор, кажется, делал вид, что этого не замечает, или на самом деле не замечал.       Оставалось только сублимировать мои мечты и желания — «родительские инстинкты»! — походами в пет-шоп, где я мог полюбоваться на щенка, который с искренней радостью реагировал на каждый мой приход. По крайней мере, хотелось думать, что он реагирует так исключительно на меня, а не на всех, кто на него смотрит.       Но в четверг, когда я возвращался домой из больницы (профилактический осмотр) и по обыкновению завернул в пет-шоп, я обнаружил, что лишился этой маленькой радости: вольерчик был пуст. Я кинулся к продавцу с расспросами.       — Щенка купили, — ответил он.       Я был ошеломлён. Хотя ничего экстраординарного в этом событии не было: кому-то понравился, вот и купили. Я же не просил его «отложить», да и вообще как можно попросить «отложить» щенка? Это же не вещь, это живое существо. Но я инстинктивно считал его своим (безосновательно!), поэтому-то так и был шокирован, узнав, что его продали. Это меня подкосило, даже пришлось присесть ненадолго, благо что возле магазина была скамейка, и я не сразу заметил, что у меня зазвонил мобильник.       — Алло? — сказал я машинально, поднося телефон к уху.       Это был Виктор, конечно.       — Юри? Что с тобой? Почему ты не берёшь трубку? — забросал он меня вопросами. — Ты ещё в городе?       — А, извини. Я уже возвращаюсь домой, — сказал я, похлопав себя ладонью по щеке. — В магазине что-нибудь прихватить?       — Да, кухонное полотенце новое купи. Или даже два.       — Полотенце? — переспросил я, вспоминая, как у нас обстоят дела с полотенцами на кухне. Кажется, менял я их буквально на прошлой неделе. — А куда наши делись?       — Я их… испортил, прости, — смущённо ответил он. — Купишь?       — Конечно. Минут через двадцать буду дома, — взглянув на часы, сказал я, а сам озадачился: чем это он их «испортил»?       Попытался что-то приготовить, а оно подгорело? Или разлил что-то и вытер полотенцами, что-то не отстирывающееся? Может, разбил банку с соевым соусом нечаянно? Ох, только бы не поранился! А вдруг он уже поранился, подбирая осколки, и полотенца запачкал не соусом, а кровью? Встревоженный этими мыслями, я забежал в магазин, взял, не глядя, несколько вафельных полотенец и поспешил домой. И отчего я всегда выбирал самые тревожные варианты развития событий!       Ну, хоть лифт починили. За то время, пока лифт поднимался на наш этаж, я привёл дыхание в порядок — до дома едва ли не бегом бежал, насколько позволяло физическое состояние — и теперь оттягивал футболку, чтобы остудить вспотевшее тело. Если дома всё в порядке, сразу же полезу в душ.       — Виктор? — позвал я, входя в квартиру.       Свет был включён повсюду — он потерял что-то и искал? — в гостиной и возле гэнкана валялись два полотенца, скомканные, мокрые. Всё-таки что-то разлил: из-под того, что в гостиной, проглядывала лужица.       — А, ты уже вернулся! — Виктор возник откуда-то из-под кухонного стола, я даже вздрогнул. — Купил?       Я растерянно кивнул, тряхнул пакетом с покупками, переступил через брошенное полотенце и шагнул к кухне.       — Стой! — крикнул он, поднимая ладонь. — Наступишь!       Я озадаченно замер на месте:       — На что?       Виктор выудил из моего пакета полотенце, бросил его на пол — оно тут же пропиталось влагой — и с облегчением выдохнул:       — Safe!       — Что разлил? — поинтересовался я, осторожно обходя новое препятствие.       — Небольшая авария, — засмеялся он, тут же глянул куда-то мне за спину и охнул: — Только не снова!       Я удивлённо обернулся и тоже охнул. Возле дивана, неловко растопырив лапки, стоял щенок с каракулевой шерстью, а из-под него расплывалась ещё одна лужица.       — Полотенце… полотенце… — всполошился Виктор, бросаясь туда.       — Виктор? — леденея от восторга, спросил я. — Ты его купил? Это ты его купил?!       — Ох, — пробормотал он, не расслышав, — это ничего, первый день на новом месте, обвыкнется… Но четвёртая лужа подряд! Тебе не кажется, что ты переборщил?       Щенок невозмутимо выслушивал сетования, пританцовывая и оставляя мокрые следы вокруг. Виктор взял его на руки, тщательно вытирая ему лапы, на вытянутых руках показал мне. Щенок, увидев меня, раскрутил хвост вертолётом и залаял.       — Как тебе не стыдно, — сказал ему Виктор, — облаивать своего хозяина?       — Ты его купил, — зачарованно повторил я, осторожно беря щенка в руки; он тут же заелозил, пытаясь лизнуть меня в подбородок. — А, узнал меня!.. Виктор, как ты узнал, что я хотел купить именно его?       — А вы уже знакомы? — озадачился Никифоров. — Просто увидел и…       — Почему ты решил его купить? — пытливо спросил я, тиская щенка. — Ты ведь был против того, чтобы снова заводить собаку?       Он ответил со смущённой улыбкой:       — Что угодно, только бы не видеть твоё огорчённое лицо. Это больнее воспоминаний.       А я-то думал, что удачно притворился ничуть не расстроенным его отказом!       — Как назовёшь?       Я задумчиво посмотрел на щенка. Тот успел обслюнявить мне пуговицу, пришитую к аппликации на футболке.       — Печенька (Cookie)? — предложил я.       — Скорее на шоколадный батончик похож, — засмеялся Виктор. — Печенька так Печенька. Слышишь? Ты теперь Печенька, — обратился он к щенку, пытаясь почесать ему под челюстью.       Щенок с прежним невозмутимым видом тяпнул Виктора за палец. По счастью, не до крови: зубы ещё толком не прорезались.       — Виктор? — сказал я, прижимая щенка к себе и счастливо жмурясь.       — Что?       — Спасибо за это. Я тебя люблю.       — Поблагодари как следует.       — М-м-м…       Мы было слились в поцелуе, но Печенька своё счастье выразил единственным способом, который пока знал.       — Ой! Только не снова! Полотенце… полотенце… — засуетился Виктор.       — А-а, — протянул я, — теперь не только пол мыть придётся, но и одежду стирать. Прибавится нам хлопот, да, Виктор?       — Это ничего, — вполне серьёзно ответил он, — но как же я рад, что у нас на полу нет ковров!       — Тяф! — согласился Печенька.       Это лето можно было бы назвать летом тысячи и одной лужицы…