Fall

— После взлетов всегда падения, ты знаешь? — Она пытается не смотреть в его сторону. — У кого как. — А он даже не пытается, ему все равно, она ему кто? — У меня всегда так, знаешь, даже сейчас. — Она порывисто выдыхает, — Все было хорошо еще полчаса назад, тогда… Слова виснут в воздухе, неприятно холодят кожу. На столе чашка невыпитого кофе, в пепельнице окурки — привычная картина жизни. Её жизни, которой, по правде, лучше бы не было. Он затягивается — кажется — в предпоследний раз, опускает глаза, смотрит на кровь на кафеле. Глупо. Глупо и грустно. — Ты резалась? — Он пытается не показать эмоций, этой чертовой реакции на ее самоистязания, но голос привычно дрогнул, словно так и надо. — Нет. Они не верят друг другу, он знает, что ей больно, она знает, что ему плевать. — Я вот думаю о том, — она тоже зятягивается и дрожит от холода, — Ты бы остался со мной, будь я другой? — Нет. Он прекрасно знает, что это в конечном итоге убьет его, разрушит изнутри. Это не её вина — она грустная не потому, что ему так захотелось, а потому что она такая от природы — а ему такое не нужно. Ему нужно веселье до хрипа, бабочки в животе, а не тысячи шрамов на нем. Ему нужна нормальность. — Я… — Она смотрит вверх, смаргивает слезу. — Я даже не думала о том, что все так кончится. Я вообще не думала, что все кончится. Она пытается не плакать, не кричать. Она пытается склеить свою разбитую душу, но это все равно как пластырь на перелом — безрезультатно. — Ты вообще мало думала, да? — Он язвит, изнутри моля себя остановиться. Она в неуклюжом удивлении-обиде замирает. — Ты все время жила в этом своем грустном мирке, даже не заботясь о благе других. Ты ведь никогда не думала о том, что чувствую я, правда? Она забывает как дышать. Легкий будто выбивает из легких звонким ударом поддых. Еще немного — и в больницу. Она поднимает взгляд и смотрит на стену, сжимает покрепче зубы, аж до боли. Она не может ничего ему ответить, потому что ждала такого, ждала этого ответа. Она знала, черт возьми, что это она виновата, что из-за нее у него такое плохое настроение. Она даже уже перестала плакать, потому что слезы где-то там, в горле, вместе со словами, комом. — Да, ты прав. — Она выдыхает эти слова, и голос так отвратительно дрожит, да она вся отвратительно дрожит, вся такая мертвецки холодная. — Знаешь, было бы проще, если бы ты стала отрицать, потому что сейчас… — Он наконец поворачивается и смотрит в ее глаза. Боль, страх, грусть, бесконечная тоска. Он облизывает губы, смотрит, смотрит, смотрит, не может взгляд отвести. Потому что он знает, что, уйди он сейчас — больше ее не увидит. Она смотрит на него, а потом отводит взгляд, в тусклом свете блестят слезы. — Что сейчас? Сейчас все предельно ясно. — Ей очень больно говорить, а внутри как узел. Как осколки ребер в сердце, до пустоты вместо того самого сердца. — Ты… — Просто, — её голос начал срываться. — уйди. Я ненавижу эти длинные прощания, обещания «остаться друзьями», последние сигареты и… — И себя? — Он обессиленно подходит ближе. — И себя. — Непроизвольно текут слезы, она плачет, кусает губы до крови. — Тогда… — Он снова отступает. — Пока. — Она отворачивается. Он все так же старается отогнать от себя мысль, что это последний раз, когда они видятся, что больше они даже не заговорят, она даже больше не встетится с ним случайно на улице, в любимой кофе йне, где угодно. Он старается не думать об этом, когда застегивает куртку. Она старается остановить его, но не может даже слова сказать, даже выдохнуть. Она знает, что будет потом, он знает, они знают, что это неизбежно. Он закрывает дверь за собой тихо, но окончательно. Она закрывает ладонью, стараясь не кричать сильно. — До встречи в следующей жизни, — шепчет он, пугая старуху на выходе из подъезда. Он даже не вызовет ей скорую. Он просто смаргивает слезы. Смотрит на этот снег, чистый, белый. Потом выдыхает и натягивает капюшон. Все кончено, в конце-то концов.