Невнимательность

Япония. Страна восходящего солнца. Виктор определенно решил, что название подходит этому азиатскому государству чуть ли не идеально — Никифоров действительно намеревался проложить путь восхождения местной звезды. Я понял это довольно поздно. Все не мог поверить, что кумир всей моей жизни на самом деле стоит передо мной, исправляет мои ошибки и направляет вперед. Но это недоверие было не самым большим моим грехом. Наиужаснейшей ошибкой было совсем иное. Я не заметил. Не заметил, вернее, совершенно забыл, что он омега. Манера его поведения для меня оказалась слишком подавляющей, и я поверил, что он такой же, каким по природе должен был быть я, — альфа. Властность, строгость, непоколебимость — все это не омежьи черты. Цвет нашего мира нежен и ласков, умопомрачителен и манящ, словно большая порция кацудона. Омеги изящны, омеги красивы и привлекательны, их ароматы заставляют сжиматься сердце и желать коснуться и уберечь. Виктор вызывал желание сражаться. Он подстрекал на борьбу, испытывал на выносливость и терпение, беспощадно гонял по льду, заново прививая основы. Заставлял оттачивать навыки до посинения, а после с самым независимым видом говорил о чем-то очень далеком и несовместимом с царящей атмосферой. Виктор обладал властью. И я подчинялся, напрочь позабыв о том, кто я есть. Естественно, моя рассеянность не преминула аукнуться. Причем способ выбрала весьма жестокий. У Виктора началась течка. Я не помню, в какой момент запах ударил мне в легкие, вышибая из них весь воздух. Я задохнулся ароматом цветов и удушающей боли. Омега не должен так кричать. Что все это значит? Страх и непонимание заполнили меня с головой, невыносимый скулеж из-за стенки только усугублял положение. Я не знал, что делать. Все то возбуждение, что я начал испытывать, едва ли почувствовал умопомрачительный запах Виктора, схлынуло, стоило мне только услышать этот кошмар. Родителей как назло не оказалось в онсене, а единственные постояльцы выбрались куда-то в город. Я остался совершенно один наедине с мучениями тренера и не имел ни малейшего понятия о том, что следовало делать в такой ситуации. Мозг отключился, оставив волнам паники накатывать, накрывая с головой. — Ты что сидишь? Эй! Эй?! — странно. Голос мне незнаком. Здесь какая-то женщина? Акцент… — Вот черт. Ладно. Потом с тобой разберусь. Вик! И я совсем потерялся. Слышал грохот открываемой двери, какую-то ругань и мучительные стоны Виктора. Ему было больно. Это единственное, что я тогда осознавал абсолютно четко. Не знаю, сколько времени я просидел, уставившись в одну точку прямо перед собой, но из транса меня вывел тот же женский голос. — Да приди ж ты в себя! Я поднял голову. Мила. Мила Бабичева! Что она здесь делает? — Вот же ж. Ну узнал хотя бы, и то ладно. Что за чертовщина?! Ты так и собирался изображать предмет интерьера, пока его бы там скручивало?! Да ты хоть осознаешь, что могло случиться, если бы у Вика не хватило сил мне набрать?! Я непонимающе оглядел незваную гостью. На ней была какая-то странная одежда, ни намека на сумку и гнездо на голове. Да и сама Мила, если приглядеться, выглядела помятой. Словно бы ее разбудили и отправили черт знает куда. — А в-вы как здесь?.. — Вик позвонил ночью и сказал, что дело дрянь. Я оделась в то, что попалось под руку и рванула на первый же самолет, — махнула рукой фигуристка. — Давно он так? — Я н-не знаю… — сознание постепенно возвращалось. О Господи! Что только что произошло?! — Да тише ты. Стоп! Ты не очень-то похож на омегу. Ты не прикасался к нему?! — Н-нет, — испуганно пропищал я, отползая назад. Вид русской спортсменки пугал.  — Но почему?! — Э?.. — Ты ведь альфа. Почему ты не накинулся на Виктора?! — Я-я испугался… он так кричал… ему было больно. М-мне стало страшно… и… — Ясно все с тобой. Спасибо, — я растерянно уставился на Милу. За что? — Ты не сделал ничего, о чем вы оба могли бы потом пожалеть. — А почему он так… ну? — Он же омега, — устало выдохнула девушка, тяжело опустившись напротив. — Тем более без пары. Сидел на подавителях всю свою сознательную жизнь, а сюда приперся и наверняка забыл. На соревнованиях не участвует, живет себе вполне мирно. Только вот такие вещи так просто не проходят. Я только растерянно потупился в пол. Как-то не подумал. Кретин. — Ты хороший парень. Впервые вижу альфу, который больше переживает за Виктора, чем за собственный недотрах. — А как ты его успокоила? — этот вопрос все не давал мне покоя. — У меня с собой безопасное болеутоляющее. И… у меня своеобразный запах. — Запах? — нет, я знаю, что у бет он тоже какой-никакой есть, но причем здесь Виктор? — Я пахну похоже на его мать, а материнский запах всегда действует как успокоительное. Правда, на этот раз пришлось пролежать с ним куда дольше обычного. Странно. — М-может это из-за м-меня? — абсурд, конечно, но само сорвалось. — Возможно. — Что? Она согласна? — Знаешь, я видела посты в инстаграме. Вик уж слишком нагло к тебе льнет. Такого раньше не было. Может, все из-за того, что он все ближе к порогу омежьей гибели… — Мила нервно закусила губу, но сразу же себя одернула, — нет. Не хочу об этом думать. — Я могу помочь? — Ты? — задумчиво протянула Бабичева, окидывая меня критичным взглядом. Тело прошибло мурашками — она как будто сквозь рентген смотрела. — Хм… побудь с ним, пока я не вернусь, ладно? Думаю, что тебе можно доверять, раз уж ты не бросился вдалбливать его в матрац. Были случаи, поэтому наша звездочка не позволяет никому к себе приближаться. Особенно альфам, — девушка замерла в дверях. — И я знаю, что не имею права просить о подобном. Но… если Вик сам к тебе потянется, не отталкивай, ладно? Я так и сел, непонимающе глядя прямо перед собой. Она что, только что… дала добро на… секс? Серьезно?! Да ну, бред. Я замотал головой, отгоняя прочь эти мысли. Нужно проведать Виктора. Набрав воды в стакан, отправился вперед по коридору. Сильный, головокружительный запах ударил в ноздри еще до того, как я успел приблизиться к двери. Он сейчас настолько беспомощен? Может, не стоит его тревожить? Не-е-ет, я же уже пришел. Надо воды хоть дать, да… черт. Зажмурившись, распахнул дверь, против воли втягивая носом воздух. Вот же ж… не задерживайся здесь, не надо. Просто оставь стакан и выйди! — Виктор?.. — кажется, выдержка сейчас треснет по швам — настолько хрипло прозвучало его имя. — Я воды принес. Оставлю на тумбочке… Я ведь уже развернулся! Черт! Не держи меня за руку, я и без того сдерживаюсь из последних сил. — Не уходи… пожалуйста, не уходи… Нервно сглатываю, чувствуя лихорадочную дрожь сквозь пальцы. Нужно все это прекратить, пока не слишком поздно. — Э-это все течка. Отлежись и-и все будет в п-порядке. — Юри… От этого «Юри» срывает последние тормоза. Он позвал меня. Не кого-то еще, не Милу — меня. Разворачиваюсь к бьющемуся в бреду обнаженному омеге. И в голове возникает только одна мысль. Все будет хорошо. Я все исправлю. Я не позволю ему больше так кричать… Нежно оглаживаю его по щеке. Видит бог, как тяжело мне это дается, от желания вжать Виктора в матрас хочется рычать. Но нельзя. Я буду терпелив. Я справлюсь. — Тише, — выдыхаю в губы, чувствуя, как доверчиво смыкаются руки за шеей, целую неторопливо, обводя языком контур мягких раскрасневшихся губ, зализывая кровоточащие ранки. Искусал, бедняга. — Юри… — полухрип-полустон, стоит только провести ладонями по ребрам, укладывая на спину. Не могу не любоваться гибкой шеей, выступающими ключицами, впалым животом и молочной кожей. Какая аристократичная бледность. Хочу видеть, как расцветут на ней мои укусы и засосы, усыпав стройное гибкое тело. Мое. Припадаю губами к бьющейся на шее жилке, вырывая горячий судорожный вздох возле уха, перехватываю свободной рукой елозящие по мокрым простыням длинные ноги, прокладывая дорожку из поцелуев к колену. Дразню, нарочно обходя напрягшиеся соски и целую под коленкой, наслаждаясь пряным вкусом нежной кожи. Сладкий, как сахар. Безупречный даже в постели, но я никому больше не позволю видеть его таким. От одной только мысли, что это тело уже когда-то принадлежало другому, из горла вырывается яростный рык. Виктор испуганно вздрагивает, и я одергиваюсь. Не пугайся. Извиняюсь, целуя чувствительную кожу на внутренней стороне бедра, замираю у поджавшихся яичек и вдыхаю полные легкие умопомрачительного аромата моего омеги. Мой. Мой, и никому не отдам. Длинные дрожащие пальцы зарываются мне в волосы, сжимая спутавшиеся темные пряди. Правильно, мой хороший, держись. Вылизываю с чувством, обстоятельно, наслаждаясь пряностью вкуса и безудержностью стонов и вздохов. Короткие ногти царапают затылок, ступни скользят по ткани футболки, не в силах закрепиться в каком-то одном положении. Виктор выгибается в спине, силясь прижаться еще ближе, и я подхватываю под поясницу, фиксируя. Капризное хныканье становится высшей наградой, стоит только отстраниться. Осматриваю тяжело вздымающуюся грудь и лихорадочный румянец на щеках. Ему стыдно. Стыдно от того, что настолько хорошо. Не прячься. Отвожу руку от подернутых мутной пленкой глаз и целую тонкие узловатые пальцы. Я бы мог доводить до исступления еще долго, если бы сам уже не был на грани. Приподнимаюсь на коленях и стягиваю растянувшуюся футболку, сразу же отправляю ненужную ткань в полет. Куда-то туда же летят штаны и белье. Не могу удержаться от облегченного выдоха, чувствуя вожделенную свободу. Так-то лучше. Теперь мы на равных. Виктор удивленно распахивает пушистые светлые ресницы, открыв рот, словно в немом крике. Успокойся. Тише. Я буду нежен. Сдерживаться удается с трудом, горячие стенки сжимают чуть ли не до боли, но я все же не срываюсь в бешеный темп сразу, давая привыкнуть к чувству заполненности. Как же давно у тебя никого не было, что ты так судорожно цепляешься за мои плечи, царапаешь спину, откинув голову назад, подставляя шею чуть огрубевшим ласкам. Эта мысль сводит с ума, отзываясь утробным рыком. Кусаю за губы, зализываю уши, оставляю следы от зубов на плечах и ключицах, распаляемый мелодией стонов наслаждения. Не сдерживайся, прошу, пой под моими руками еще. Впиваюсь в шею, оставляя свою метку, и слышу судорожный всхлип вперемешку с последним криком, звенящим в ушах до тех пор, пока безупречное тело не обмякает в моих руках, подрагивая от предстоящей вязки. Не плачь. Зализываю место укуса, прижимая к себе ближе. Виктор лишь утыкается носом в плечо, переплетая со мной пальцы. Непослушной рукой накрываю нас одеялом и проваливаюсь в вязкую тьму. — Просыпайся, — шепот в самое ухо заставляет недовольно мычать и жмуриться. Не хочу. Но все же открываю глаза. М-мила?! — Тихо… не то разбудишь… — взглядом указывает девушка куда-то вбок. Осторожно поворачиваю голову. Виктор спит, доверчиво прижавшись к моему плечу. Стоп. Ч-что?! — Не дергайся. Ты ведь его не бросишь? Мотаю головой, воскрешая в памяти последние несколько часов. О боже… — Вот и славно, — облегченно выдыхает русская, вкладывая мне в руку какую-то коробочку. — Думаю, тебе пригодится. А я пошла. Растерянно смотрю на то, как закрывается за Бабичевой дверь, перевожу взгляд на коробочку в своей руке и осторожно открываю крышку. Смех распирает изнутри, отчего просыпается сладко посапывающий омега. — Юри?.. Что произош… Не даю договорить, с улыбкой глядя на своего уже теперь не совсем тренера и подсовываю под нос кольцо. — Виктор, ты выйдешь за меня?