15 лет спустя.
«Ну, пиздец, » — Чонгук смотрит в зеркало, что лежит напротив кровати Пака и просто охуевает. — «Я и не ебал, что такой стрёмный.» Чон Чонгук — высокий, сильный и странный. Очень даже. В особенности последнее. Он просто хранитель-блядский-снов-Пака-сука-Чимина. Самый настоящий. Просто этот рыжий урод, а точнее его сны были в опасности из-за чего защитники должны были отправить нормального, понимаете — нормального стража, но, увы, сложные времена, от чего остальные сплюнув, и перекрестившись, рискнули отправить «дефектного» покровителя сновидений. А судьба, сука, сыграла очень неудачную шутку с Чоном, ведь этим Ангелочком оказался как раз таки он. Он был таким странным, что упаси боже, помилуй Господь. Чон лежит под кроватью младшего, чувствует его дыхание, защищает как положено. Только он нихуя не соответствует внешнему виду: тёмно-фиолетовая кожа, извивающийся хвост, чёрные и обвивающие голову брюнета рога и белые зрачки с неведомой хернёй; он как раз таки мог превращаться в человека, узнав об этом совершенно недавно. И охуевая с этой новости по сей день. И сейчас он внимательно наблюдает как Чимин собирается быстро и рассеяно; «Опять опоздал, » — думает защитник. — «Всё потому что не высыпается.» А причиной всему этому сам брюнет. Вроде бы взрослый, а вроде бы боится страшного монстра под кроватью, от чего белоглазый обиженно фыркает — он себя, во-первых, не на помойке нашёл, а во-вторых и уебать может. Кто знает. Пак убегает с комнаты с поджаристым хлебом во рту и закрывает двери на замок, спешит в университет. — Наконец-то ушёл, — Чонгук выползает из-под пыльной кровати, выгребая грязные носки, которые кареглазый не удосужился убрать, встаёт на ноги в полный рост, потягивается. — Пиздос, и что делать? — а в ответ лишь тишина. В глаза сразу же бросается фотография парня, что стоит на компьютерном столе и отражается светлой полоской от открытых штор, заставляя прищуриться. Брюнет давно заметил, что от маленького мальчика больше ничего не осталось. Совершенно и абсолютно. Никакого следа и даже намёка. Вот, правда. Он стал слишком самостоятельным, взрослым и… соблазнительным? Изящная шея, выделяющиеся ключицы, аккуратные плечи и сахарные запястья; едва выпуклая грудь, заметная талия, широкий таз и отличная задница — само совершенство; хрупкое, невинное, по-девичьи прекрасное. Хранитель видит большую разницу со смазливым и маленьким, с пухлыми щеками мальчика. А после с выразительными чертами, коралловыми губами, что так и манят, сексуального парня. Чонгук давно с ним, слишком даже. И, единственное, что он подметил — он пахнет карамелью. Сладкой и пьянящей разум. Брюнет и не заметил как внизу живота как будто скрутило судорогой, заметно потеплело и свело, а в штанах и вовсе — становилось тесно. «Ну пиздец, » — последнее, что выдаёт он, запуская руку в штаны.***
На часах всего лишь два часа дня, а их уже отпустили пораньше, разъяснив это тем, что преподаватель предпоследних занятий заболел, оставшись дома; не имея смысла ставить замену, и во имя Господа Всемогущего, отправили по домам. Рыжеволосый воспринял эту новость как дар с самих небес и помчался в свою обитель, задумывая перекусить, а после сделать проект, а точнее — лечь спать. Проходя узкие улочки, маленькие магазинчики, он оказался у входа; наконец, открыв входную дверь, не забыв поздороваться с соседом, зашел в квартиру. Моментально разувшись, парень приоткрыл дверь в свою комнату, бросил рюкзак, как казалось, и вовсе не замечая Чонгука, который быстро, если помягче сказать, охуел и выхуел. И, как по закону подлости, Пак-сука-не-поворачивайся-Чимин обратил внимание на кровать, и, о боже, упаси, пожалуйста. Рыжеволосый смотрел с шоком, страхом, не понимаем, и, блять, что ты такое, спаси и сохрани. «Ой, » — единственное, что выдал брюнет, а после добавил. — «Как неловко вышло.» — Ты что такое, чёрт возьми?! — Пак заорал что есть мочи, волосы на голове встрепенулись, тело задрожало, а кончики пальцев и ног онемели. Естественно — не каждый же день увидишь дрочущего — дрочущего, мать его, монстра. И, вообще, хрен кого пойми. — Я знаю, что это выглядит очень странно и не понятно, но, пожалуйста, выслушай меня, — конечно же это звучало очень по-уебански со стороны белоглазого. Очень. Слишком очень. Чонгуку не дали договорить как его чуть не били, нет, пиздили шваброй, что парень успел взять около своего стола. — Ты чо творишь?! — Хранитель встал с мягкого и нагретого места, чуть ли не подпрыгнул, закричал. — Изыди, существо поганое! — Чимин кричал что есть мочи, поднимал деревянный предмет всё больше и больше, стараясь со всей силы попасть по не званному гостю. — Успокойся уже! Не удержавшись, и получив по коленке, Чонгук умирающем мамонтом валится на пол, не забыв, как будто машинально, прихватить швабру, что держал кареглазый. Из-за неожиданности и силы брюнета, подкосившись, парень падает вторым, при чём — прямо между ног «гостя». Какая ирония. Ноги Пака задрожали, кончики пальцев онемели, а по виску медленно стекала ледяная капля пота, от чего локоны волос прилипали. «А он ничего такой, » — резко выдаёт про себя брюнет, рассматривая чужие черты лица. И, как по случайности, но на самом то деле — нет, Чон приблизился к горячим и поджимающим от страха губам, невесомо поцеловал. От такой наглости, рыжеволосый сдвинул брови к переносице, хотел возмутиться, отстранился в смятении. — Ой, блять! — Чимин взвыл от неожиданности, едва привстал на коленях; перед ним лежал уже красивый, молодой парень, с нормальным, понимаете — нормальным цветом кожи. Когда Чонгук понял, что может превращаться в человека, то в такие моменты это было как раз некстати. Вообще. Но именно сейчас, всё пошло в гору. Ведь бывает хорошо и не очень. Гук давно считал Пака идеалом, слишком хорошим, знал все секреты, был в горести и печали. Он хотел быть с умницей-Чимином, быть всегда — под кроватью и нет. Кажется, это и есть «любовь с первого взгляда», о чём и рассказывают глупые дорамы, которые кареглазый любил смотреть. — А знал, что ты очень красивый, — хранитель посмотрел на него через окутанною пелену возбуждения, раздвинул ноги шире, привстал на локтях, приближаясь к испуганному лицу ещё ближе, обдавая его своим горячим дыханием.***
Брюнет любит Пака. Муторно, ласково, ярко и так горячо. Он пытается соответствовать с нормальным человеком; их повадки, что они делают, мысли и действия. А Чимин — помогает. Они обнимаются, спят вместе в кровати, смотрят разнообразные фильмы и сериалы, а иногда, под покровом ночи, гуляют по-ночному Сеулу. Так романтично. «Ты действительно хочешь этого?» — Гук спрашивает тихо, напористо и на полном серьёзе. Их первый раз. А Чимин по-детски кивает, улыбается, прикусывает нижнюю губу и чувствует, что на щеках появляется румянец. У них уже как год не было секса, считая с того как они начали встречаться. Не особо торопили события, а особенно Чон; боялся, трепетал причинить боль своему предмету обожания — ему и только ему. Но не сейчас. Расплавляясь под ласками Чонгука, тая как под Техасским солнцем, Чимин выгибался в спине, отодвигал голову в сторону, поддаваясь умелым ласкам брюнета, томно дышал; веки залились свинцом, лицо горело, словно онемело, а новые засосы, что ставил Хранитель распускались словно розы. Целовал пьяняще, сладко и рьяно, едва кусал, оставляя заметные следы от клыков, от чего сразу же маленькие капельки крови запекались. Пак протяжно хныкал, тёрся пахом об чужой, раздвигал ноги и смотрел томно, из-под веера тёмных ресниц. Похотливо, властно и страстно. Ждал своё. Гук входил осторожно и медленно, впился когтями в широкие бёдра, от чего останутся явные синяки, рыкнул глухо от узости, когда вошёл на половину. Зажмурив глаза и сдвинув брови к переносице, рыжеволосый захрипел, сжал дрожащие от возбуждения ладони в кулак — до белеющих косточек. Стало слишком жарко — запахло карамелью, потом и сексом. Горячим и таким пошлым. Прилипшая ко лбу чёлка мешала обзору, неснятая рубашка Чимина будто приклеилась к телу, и капельки пота появлялись на нежной коже. Коралловые губы Пака — яркое пятно похоти и разврата, которое терялось между аккуратным овалом лица, выразительными лисьими глазами. «Быстрее, » — парень выдыхал сипло, с нотками дрожи, сжал свои ноги на чужих обильно двигающихся бёдрах, протяжно стонал; искал за что бы ухватиться, по неосторожности наклонил голову назад, больно ударившись об пол. Бёдра Чонгука танцевали бешеный танец, вбивался в хрупкое тело, зажав зубы, матерился, жмурился, чувствовал скорую разрядку, и, наконец, с блаженным стоном кончил, от чего под веками взрывались вселенные.***
Каждый боится своих монстров, но Чимин — уже нет.