***
Это дома я разведен и плачу алименты сыну. Это дома я снова женат и безумно люблю красавицу дочь, а сейчас я на войне. Можно молча кивнуть в ответ на вопросительный взгляд голубых глаз, а потом тихо постанывать в кулак, больно задевая спиной о кору. Можно впиваться ногтями в его плечи и самому насаживаться на член, чтобы глубже, быстрее, ближе.***
Я не понял, когда просто секс перерос во что-то гораздо большее, а он стал мне необходим. Когда каждая минута без него отдавалась болью где-то в области сердца. Когда на молодую жену стало противно даже смотреть, ведь она - не он. Когда я бросил ее посреди ночи, а потом, напившись, звонил в его дверь, на коленях умоляя быть моим. Отказ бы убил меня, но он и не собирался отказываться, лишь с одним условием - не он мой, а я его. А какая в сущности разница?***
Мы столько пережили вместе: война в Афганистане, конфликт в Южной Осетии, множество различных учений и сборов, а теперь и живем вместе. В те годы я не раз был ранен, о чем напоминают несколько безобразных шрамов на бедре и руках, а ему ничего, будто заговоренный. А он и был заговоренный, маленький неприметный камешек на мощной груди был почти незаметен, но он никогда не снимал его, говорил, что талисман. Но в тот день амулета на нем не было. Старый шнурок оборвался за несколько минут до начала учений, поэтому он просто вложил свой талисман в мою ладонь и отправился к солдатам. Все вроде шло хорошо, генерал был доволен, оставался последний солдат. Мальчишка метнул гранату, и та совершенно неожиданно задымила. Солдатика он оттолкнул, а сам не успел убежать достаточно далеко. Прогремел взрыв.***
Этого не должно было произойти, только не так, только не с ним. Глупо, чертовски глупо и нелепо, вот только смеяться совсем не хочется. Хочу просто упасть на землю, кататься по ней, вгрызаться зубами и кричать, потому что другого способа унять пожирающую изнутри боль я не вижу. Чертова граната прервала наши дни всепоглощающего счастья.***
Я никогда не забуду три счастливых месяца вместе, но ещё сложнее будет забыть многие недели у его койки в палате реанимации. Я сидел рядом дни и ночи, держа его за руку, и нес какай-то бред в надежде, что он услышит. Врачи не давали положительных прогнозов и говорили, что шансы очнуться ничтожно малы, но он никогда не сдавался без боя и сейчас не сдался.***
Сложно описать, что это такое спустя месяц полнейшей пустоты и безысходности просто смотреть в его глаза. Просто знать, что он жив, что он рядом и что он даже сейчас пытается мне улыбнуться. Он берет меня за руку и что-то мычит. Я не понимаю ни слова, но слова нам давно не нужны. Я наклоняюсь над ним и легко целую в губы, почти полностью скрытые бинтами. Его лицо - один сплошной бинт, но это неважно. Он жив, и это все, что действительно имеет значение.***
Вы не поймете, что такое снова увидеть лицо самого любимого в мире человека без бинтов, и пусть он весь в шрамах, все равно он все для меня. Словами не передать, что за счастье забрать его из больницы домой.***
Теперь мне наконец снова хочется жить, я практически бегу домой с работы, потому что он ждет меня, а по квартире разносится божественный запах запеченного в духовке мяса. Я раздеваюсь, умываюсь и прохожу в кухню, где на столе меня ждет ужин моей мечты, а рядом устраивается мужчина мечты и просительно заглядывает в глаза. Я рассказываю ему обо всем, описываю каждый сделанный в части шаг, ему это нужно. Так он хоть ненадолго перестает чувствовать себя сломанным солдатиком, которого выкинули на помойку. Ему очень сложно привыкнуть к обычной жизни, но я делаю все возможное. После ужина мы обычно смотрим любимые фильмы или слушаем музыку, все это время я не отпускаю его руки, потому что боюсь, что он исчезнет. А ночью мы полностью растворяемся друг в друге, поцелуи такие нежные, что даже непривычно. Прикосновения ласковые и тягуче-медленные, но это даже приятно. За все годы нашего знакомства он никогда не был таким, будто та граната разрушила стену, за которой он прятался от мира и за которую частично впустил меня. Он всегда боялся быть настоящим и искренним, теперь не боится. И пусть его лицо в шрамах и он почти не говорит, пусть он просыпается ночами от кошмаров и долго дрожит в моих объятиях, пусть он вздрагивает от любого резкого звука. Пусть он мужчина и мой сослуживец. Пусть мы живем в России. Плевать. Я люблю его, и это главное. А остальное мы преодолеем.