Падение

      Хрустит под ногами подмерзшая корочка льда и с неба сыплется прямо за воротник снег, так некстати, из-за птицы, небрежно вспорхнувшей с ветви дерева, видимо, Гена ее потревожил. Холодно. Мурашки по спине и резонанс холодного снега и горячей кожи заставляет закусить разбитую ветром губу. Тает, скатываясь по позвоночнику, капля.       Он щурится, садится на скамейку и сильнее закутывается в шарф. Старый и теплый, подаренный кем-то оттуда, из прошлого. Когда-то давно и кому-то другому, так Гене сегодня кажется. Он слушает, как несется электричка по мосту, причудливым ночным зверем представляясь в сознании. Когда опускается мрак, в сознании так многое оживает. И тени пляшут в угольках тлеющего внутри огня. Другие вещи, другие люди: очертания и контуры теперь лишь на ощупь или по ассоциациям. Из пачки падает сигарета, теплится уголек и пространство плавится вокруг, словно искривляя время и все ему сопутствующее.       Еще нет и семи, а над Москвой повеса ночных кошмаров, предновогодней суеты. Улавливается во всем этом быстротечность жизни и ее величественное монотонное спокойствие Одновременно.        Это создает диссонанс в голове и Фарафонов не замечает, как докуривает до фильтра, отдавая этой холодной ночи свой дым. Падает на асфальт и шипит в подтаявшей луже, Он улавливает лишь на секунду свое отражение, а потом, просто запрокидывает голову, закрыв глаза. Почему все именно так?       Он знает, что ответов не будет, и даже не до конца уверен, хочет ли получить их, пытаясь осознать собственные порывы свернувшиеся клубком в районе диафрагмы. Аллея слабо освещается отблесками одиноких фонарей, легкий снег кружит над потрескавшимся льдом, встречаются с землей прибитые ветви кустарников и последние зеленые листья, так и не опавшие, но давно погибшие, остаются напоминанием о так скоротечно ушедшей осени.       Замерзшие руки в карман и Гена ругается в голове, запоздало вспоминая, что хотел посмотреть сколько времени. И черт возьми, сейчас не хочется отвлекаться на такие мелочи. В наушниках один за одним, на рандоме, звучат знакомые вещи. Все вокруг — знакомые вещи, на которые просто хочется посмотреть с другой стороны. Зачем-то хочется посмотреть.       И новый поезд, вздымая облака, проносится по мосту. Ритмичный гул колес отдается в сердце, так точно совпадая с собственным ритмом, как невиданная рыба он блестит чешуей между балками, и уносится куда-то прочь, вновь опрокинув всех заставших это событие в ночь. Хочется встать, бросится в эту ночь и забыться.       Алкоголь не успокаивает нервов, да он уже и бросил пить. Кто-то когда-то сказал, что отказываясь от чего-то, мы не пытаемся сделать себя лучше, мы стремимся наказать себя. Усмешка и пальцы сильнее сжимают пачку. Что-то странное происходило сегодня.       Бесноватая, безумная и известная своими вечными кутежами Москва, сегодня мягко обнимала за плечи, путала, прятала и словно бы старалась не отвлекать. «Последние пару месяцев как в бреду. Во сне». До последнего не получалось принять что все реально.       Шарф удушающе стягивается туже. Его прошлое опять накрывает воспоминаниями. Мутными и неприглядными, но настоящими, эмоциональными. «Это лишь прошлое»       Но раз за разом Гена ныряет туда, старается выжать все — как учили, эмоции не даются просто так и находя вдохновение в окружающем пиздеце сложно перестроиться, когда вода в стакане больше не бурлит. Больше не нужно страдать разбираться, но это состояние — болезненно шаткое, нужно как воздух. Когда по оголенным нервам проносятся всполохи, когда стягивает где-то в ребрах и не отпускает, пока из-под ручки или клавиатуры не выйдет что-то стоящее. «Пока эта боль не найдет свое успокоение на бумаге» Он знает, откидывается назад и чувствует, как начинают коченеть ноги. Чертова ранняя зима с ее заморозками. До календарной зимы чуть меньше недели. И чуть больше двух до концерта в столице.       Гена на секунду задумывается о чем-то важном, но отвлекается на стайку нахохлившихся голубей синхронно вспорхнувших с аллеи, когда некая девушка, затянутая в лакированные сапоги небрежно пробегает мимо. Улетают столичные крысы, переполненный трамвай спешит на конечную. «Где же эта чертова конечная?» Жжет обветренные руки и Фарафонов уже порывается встать, когда чья-то ладонь опускается на плечо. — Уже заждался? — Никита привычно заливается смехом, и где-то внутри оседает это теплое, разгорающееся ощущение уюта. — Угу- он кивает, двигается позволяя парню сесть рядом. — Ты что такой грустный сегодня? — Никита смотрит на него и черт возьми, Курскееву хватает нескольких секунд что бы измениться в лице и молча уставился на свои ботинки.       Этот предновогодний вихрь в лице музыканта сходит на нет, Алфа поправляет свой воротник и Гена почти физически чувствует, каким серьезным становится этот человек. — Все хорошо, устал просто — улыбка через силу, как у кассира в маке и они оба знают, что игра паршивая. — Да ничего, расслабься, я понимаю. — Курскеев как фокусник извлекает из кармана какие-то чипсы, кидая остатки вернувшимся голубям. Птицы удивленно и нерешительно рассматривают своего героя, а потом бросаются под ноги, стараясь утянуть кусочек побольше с каким-то утробным, курлыканьем отлетая в стороны.       Гена не смотрит, чувствует улыбку друга и от этого самому хочется улыбнуться и отвести взгляд. Он делает это, вновь натыкаясь на проносящийся поезд. — Тебя никогда не завораживали огни ночной Москвы? — Рики самому смешно и голос звучит глуше и тише обычного, но зачем-то хочется знать ответ Алфа присвистывает, и толкает его плечом — эта малышка может соблазнить не только огнями — он выкидывает пакет в урну и птицы разбредаются прочь. — А что такое? — Не знаю, просто интересно — Гена чувствует себя как глупая школьница на свидании, какая-то неловкость.       И вспоминается кошка, которая, наверно спит сейчас у батареи, или свернувшись клубком дремлет на его кровати. Захотелось так же, свернуться рядом и слушать ее ритмичное успокаивающее мурчание. Фарафонов никогда не любил птиц.       В этой старой шкатулке-Москве кто-то заводил механизм. Уже распахивались двери баров, кафе и клубов, все больше неона загоралось над зданиями, и свет фонаря терялся в этом карнавальном безумии. — Пошли уже отсюда — Алфа нависает над ним, как-то уж совсем бесшумно поднявшись с места и Гена только сейчас запоздало понимает что даже не помнит, как сюда пришел.       Где-то на задворках создания сполохами проносится: «вы даже не договаривались о встрече», но это еще безумнее, так что он просто поднимается, отряхивая полы пальто и уходит прочь. К теплой квартире, кошке и чаю, который они обязательно будут сегодня пить. Иногда, позитивные эмоции питают больше, чем память прошлого. Ночная столица старалась пожрать все больше, вовлечь новых игроков, день исступленно жался к горизонту.