Собственник

писалось под:http://snack.to/azpfglqf

- Что, у Раков по гороскопу опять талисман – лицо-кирпич? На секунду задержав мяч в руках, Мидорима почти незаметно – «почти» только для одного человека, которому довелось знать его лучше всех – поджал губы и передал мяч партнеру обратно. В контраст этой нелепой шутке про гороскоп, парень сиял ярче вылизанного лаком пола. - Нет, просто ты со своей необоснованной радостью забываешь, что есть люди, у которых настроение нормальное. - Необоснованной? – Такао улыбнулся еще шире и обнял мяч. – Мы сделали уже три школы подряд! Главный забивающий Шутоку скептически поднял брови. - Ну сделали и что? Будто могло быть по-другому. - Конечно нет, - брюнет обвел мяч ладонью и сделал резкий пас, - против нас двоих никто не выстоит. - Эй, вы забыли, что в команде играете? – ворчливо отозвался кто-то из одноклассников. Те стояли в два ряда по обе стороны от болтающей парочки, но так привыкли к их перебранкам, что уже не обращали внимания, продолжая перебрасываться мячами. - Сам посуди, Оцубо, - Такао повернулся к капитану и не глядя поймал мяч, - без нас двоих вы не достигли бы и половины того, что имеете сейчас. - Не бахвалься, Такао, - холодно произнес Мидорима, поправляя очки. – Ничего бы не изменилось, даже не будь «нас двоих». - Кроме меня тебя все равно никто не вытерпит, Шин-чан. Как будто ты не знаешь, как все к тебе относятся. - А мне не нужно «отношение», - продолжал Мидорима, не замечая, как ухмылка сползает с лица напарника. – Мне нужен человек, который будет мне пасовать. Ты или кто-то другой – без разницы. Дальше я все сделаю сам, - парень кивнул на мяч. - У тебя задержка мяча. Последние слова потонули в абсолютной тишине. Вся команда смотрела на главную спортивную пару Шуутоку в немом ужасе. Но самым удивленным человеком в зале оказался сам Такао – пару секунд он сжимал мяч, осмысливая услышанное снова, снова, еще раз, повторами эха… И разбил тишину грохотом мяча об пол. Никакой истерики, он точно знал, куда бить, чтобы Мидорима поймал. Он же все видел. Как и полное безразличие в зеленых глазах. - А вот с этим не поспоришь, - Такао пожал плечами и повернулся к команде с виноватой улыбкой. – Может, хватит на сегодня? Скоро уже поезда ходить перестанут, не пешком же мне потом чесать! - Эээ… Мидорима, а ты пойдешь? – спросил Оцубо. - Я свою норму мячей еще не забил. - Ага, ты забил вообще на все, кроме своей «нормы». На следующий день Такао не пришел. Не пришел и во второй. А может, приходил, но факультативы в расписании разминулись, и возможности узнать правду не представилось. А может, просто кто-то был слишком принципиален, чтобы встать и проверить другие кабинеты. Но нет, Мидорима не мог так сделать. Это была манера Такао, вваливаться в класс, непременно занимая больше половины его личного пространства, а то и садиться к нему на стол. И тогда везде был только Такао – его голос, его смех, его подначки, взгляды. Пока его не было, к Мидориме начало приходить простое осознание, - он забыл как это - быть без него. Как если бы ты долгие годы смотрел один телеканал, зная вплоть до минуты, какая программа будет следующей, а потом тебе резко вырубили электричество. Это нервировало. Поэтому, если первый день Шинтаро молча листал конспекты или дремал за партой, то во второй день, стоило ему закрыть глаза, как усиливался этот фоновый шум. Открывал глаза, всматривался в учебник, начинал нервно стучать карандашом по парте. - Никогда тебя таким не видел. Мидорима, сидевший уткнувшись подбородком в раскрытую ладонь, поднял глаза. Капитан команды сидел на впереди стоящей парте, сложив ноги на стул. «Это не твое место». - Улыбаться не пробовал? - Чего тебе надо, Оцубо? - Надоела твоя кислая рожа, - парень кивнул в сторону окна. – Глянь на Такао, вот уж кому счастья привалило. Медленно поднявшись, Мидорима остановился у окна – желающих глотнуть свежего воздуха на перемене было достаточно, но нужного человека он нашел сразу. Сам не заметил как вцепился в подоконник. Каким идиотом он себя чувствовал из-за того, что два дня в ожидании сверлил глазами двери после каждого звонка. Обида погасла также быстро как и вспыхнула, заменившись чем-то другим. В тлеющих углях рождалось иное, совершенно незнакомое чувство, оттого не менее гадкое. Внутри скоблило и царапало, мелко-мелко, оставляло короткие заточки, так что Мидорима неосознанно начинал чесаться, надеясь избавиться от неприятного зуда. Что за проявление слабости? Откуда эта чувствительность? Надо больше высыпаться, от такого режима нервы совсем не к черту. А вот Такао "такой режим" совершенно не мешал разгуливать по территории школы с девчонкой, уютно устроившейся у него под плечом. Счастливый, сияющий, обаятельный – никто не мог сопротивляться его харизме. Люди рядом с ним начинали улыбаться и подтягиваться ближе, даже не смотря на его колючий характер. За его обаяние ему прощались колкие шуточки. Также, как и все, эта девчонка клюнула – наверняка сразу – и млела от его внимания, а он щедро сыпал улыбками, купаясь в ее восхищении. Мидорима удивленно посмотрел на свои руки – сам не заметил, как расчесал настолько, что ослабли бинты – и сел на место. Оцубо, не поворачиваясь, спросил: - Тренировка через час, идешь? - А почему я не должен? – чуть более жестко, чем следовало, ответил Шинтаро, и это не укрылось от его капитана. Тот сощурился и ухмыльнулся. - Вы с Такао же вроде как поссорились? Как ты будешь играть один? - Я уже сказал, успешно играть я смогу и без него. На тренировку он все-таки пошел. Даже не пошел, рванул сразу же после звонка в надежде вылезти из этой гудящей коробки, скорее до спортзала, даже если бы ему пришлось прийти раньше всех и сидеть там одному. Нужно было отвлечься, а как отвлечься лучше, чем на кольцо? По крайней мере, на поле он чувствовал, что не зря отдает всю свою концентрацию мячам. И не понятно, что его так раздражало? Это улыбчивое шило в заднице больше не крутилось вокруг, не донимало своими шуточками, не тащило куда ни попадя… Сплошные плюсы, нет? У него была куча свободного времени и тишины, которой он так хотел, пока справлялся с атаками словесного поноса Такао. Оказывается, в привычку могло войти не только перевязывание пальцев и ежедневные тренировки. Ветер освежил его пыл ненадолго, не успев зайти в зал, Мидорима застыл в дверях. Вот он, человек, который теперь не желал выходить из его головы, и причина того, что он никакими силами не мог перестать думать. - У меня не получится! - Ты только попробуй! Он приобнимает ее со спины, помогая удержать мяч в хрупких руках. Она, как и положено девушке, мнется и тает под его ласковыми взглядами, но слушается – выше поднимает мяч, неловко и неуверенно, будто боится подпортить маникюр. А он доверчиво прижимается ближе, наклоняется к самому уху, раздувая длинные пряди теплым дыханием. Шинтаро разъедает. Как медленно разъедается железо под водой, так и у него внутри что-то со скрежетом скрипит и все становится четче и ярче. Его взгляды, улыбки,– неужели при нем он когда-то так улыбался? – и ее реакции. Он почти чувствовал, как гулко билось ее сердце, и как теплели ладони под его руками, как он соскользнул вниз по запястьям, конечно невзначай, но у Такао ничто и никогда не бывает случайным. Она бросила мяч, и под его грохот Мидорима отшатнулся назад и прокусил губу, тут же закрывая рот ладонью, то ли боясь, будто привкус металла замкнет раздраженное сознание, то ли яд, закипающий внутри, вырвется наружу. Нужно успокаиваться. Вдох, выдох. Возьми себя в руки. - Ты только посмотри, я попала! - Конечно, ты попала, - вторил Такао восторженной девушке, - тебя уже можно брать на место нашего Мидоримы! Горячая волна резко поднялась по ногам и накрыла с головой. Мидорима. Собственное имя в чужих устах звучало незнакомым набором скрипучих, неприятных звуков. Он никогда не называет его «Мидоримой». Главный атакующий Шуутоку двинулся по залу, отмеряя тяжелыми шагами расстояние до кольца и остановился перед парочкой, принимая привычный невозмутимый вид. - Пойдем, есть разговор. Девушка замерла – такая маленькая и хрупкая, в одной руке хрустнет и рассыплется, - а Такао долго смотрел с хитрым прищуром, но ничего не сказал, и это только еще больше раздражало. Потому что от такого взгляда наскоро налепленная маска плавилась под бурей эмоций, которые колотились внутри. - Это насчет тренировки. - Конечно, какие проблемы, - спокойно согласился Такао и, кинув спутнице ободряющую улыбку, последовал за другом в раздевалку. – Так что за разговор? Мидорима долго стоял спиной, почти сливаясь с тенью от маленького окна под самым потолком, так что Такао пришлось щуриться, чтобы его разглядеть. Недолго думая, он подошел ближе, устало приваливаясь спиной к шкафчикам. Режим Шин-чана номер один – напряженный. - Какого черта ты привел чужого человека в зал? – холодно спросил Мидорима и все-таки повернулся. Брюнет поежился. А вот такого взгляда у него он еще не видел. Что это, злость, раздражение? - А разве нам когда-либо это запрещалось? - Считай, что теперь запрещается. Такао фыркнул и расплылся в улыбке. - И что же это на нас нашло? - Ты не появлялся два дня, таскаешься с какой-то девчонкой и видимо даже не планируешь приходить на сегодняшнюю тренировку, - Шинтаро встал напротив, вынуждая друга неосознанно поднять голову. Он всегда так делал, когда хотел, чтобы его услышали. Люди смотрели на него снизу-вверх, а от такого взгляда ни спрятаться, ни отвертеться. - Я всего лишь обдумал твои слова и решил, что вместо того, чтобы посвящать себя баскетболу, начну хотя бы устраивать личную жизнь. Ведь я никто, не ты это сказал, Шин-чан? – с улыбкой закончил Такао. - Я не это имел в виду, - процедил Мидорима. - А что тогда? Такао улыбнулся еще шире, заметив, как самый невозмутимый человек школы отводит глаза и напряженно сверлит взглядом стену. Всего несколько секунд – но их хватает, чтобы сделать вывод – и снова смотрит прямо на него, четко выговаривая каждое слово: - Откуда у тебя вообще… - он неосознанно замолк и продолжил уже с легким отвращением, - личная жизнь? - Она всегда у меня была, - Такао развел руками, - и если ты не интересовался, это не значит, что я всегда был один. Ты ведь не думал, что я буду с тобой всю жизнь? Конечно, у меня была девушка, - он понизил голос, и теперь каждое его слово звучало так, словно было непристойным, - и не одна. Что-то резко взорвалось над головой, так резко, что руки Такао тут же опустились по швам, и улыбка сошла с лица так же быстро как появилась. Мидорима навис над ним близко-близко, уперевшись рукой в шкафчик над его головой – от его кулака обязательно останется вмятина. - А теперь слушай сюда, - торопливым шепотом начал он, - с этого момента ты прекращаешь крутиться со своими бабами и начинаешь ходить на тренировки. И чтобы я больше не видел, как ты приводишь какую-то соплячку к нам в зал и тем более, - Мидорима слегка скривился, практически выплюнув последние слова, - называешь моим именем. Такао удивленно распахнул глаза. Таким Мидорима не был никогда. Нет, внешне он остался практически таким же и тот, кто плохо знал его, вряд ли увидел разницу. Но Такао видел все эти незначительные мелочи, губы, поджатые сильнее обычного, лицо, побелевшее оттого, что тот крепко сжимал зубы - но особенно глаза. Глубокая зелень теперь была цвета горящего абсента, и Такао бы с удовольствием взялся пересчитать гневные искорки в его глазах, если бы ему не было так жутко. Взгляд прибивал к полу. Такао встрепенулся, с удивлением отмечая, как жадно вдыхают воздух легкие – сам не заметил, как перестал дышать – и вдруг усмехнулся, чуть прищурившись. - Ты ревнуешь. - Эти глупости тоже часть твоих приступов инфантильности? – небрежно спросил Мидорима и отстранился. "Защищается", - с улыбкой подумал Такао. - Это еще кто тут ведет себя как ребенок! – засмеялся он. – Или, лучше сказать, как собственник? - Что ты мелешь вообще? - А что, сначала ты говоришь, что я никто, а потом, когда я действительно веду себя как настоящий «никто», ты вдруг прозреваешь и начинаешь качать права? - Ты можешь вести себя как душе угодно, - Мидорима поправил очки, - я просто волнуюсь за будущее команды. - Ты же и без меня вытянешь команду? – продолжил гнуть палку Такао, получая невыразимое удовольствие от того, как начал нервничать его напарник. - И зачем я вообще это начал… - Шинтаро вздохнул и двинулся прочь из раздевалки. – Шляйся ты с кем хочешь, только не забрасывай тренировки. - Конечно, конечно. Проводив друга взглядом, Такао улыбнулся и сложил руки на груди. А вот это уже интересно. - Ты чем-то разозлил Мидориму? - Разозлил? Да он же нежная фиалка, не умеет злиться! - Тогда не советую тебе оборачиваться. Он так смотрит, будто готов вместо кольца твою задницу использовать. Такао кинул короткий взгляд на серьезное лицо капитана и звонко рассмеялся. Ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы определить, с каким лицом смотрел на них его напарник. И дело было даже не в особенностях зрения. - Зря смеешься, - предупредил Оцубо, - ты сам знаешь, что он не промахивается. - Так, вы оба, хватит филонить! Играем! – прозвучало со скамейки тренера. Несмотря на то, что обращались не к нему, Шинтаро развернулся и изо всех сил сосредоточился на игре. Ничего не получалось, члены команды носились вокруг, сливаясь с полом в одно большое оранжевое пятно. Он в который раз тер глаза и раздраженно возвращал очки на место. Во всем был виноват чертов Такао. Вообще во всех проблемах, которые возникали в его жизни, теперь мог быть виноват только Такао. Он не спал всю прошлую ночь, ерзая на простынях и сгрызая собственные губы. С ним никогда такого не случалось, и он не знал как справляться с эмоциями, которые раздирали его изнутри. Все раздражало. Лай собак посреди ночи – он едва сдержался, чтобы не пойти и не перестрелять их, - сползающую простыню и особенно, незнакомой ранее колючей ненавистью, он ненавидел сегодняшнюю бессонницу, которая подкидывала удивительно яркие картинки. Все в замедленном действии, чтобы можно было разглядеть каждую деталь – вот длинные пальцы скользят по девичьим рукам, вот губы расплываются в улыбке и прижимаются к уху, вот он кидает соблазнительный взгляд, слегка щурясь, скользит руками по груди, чтобы расстегнуть пуговицы рубашки, и кожа там влажная, горячая, светло-молочная… Шинтаро с тихим рычанием надавил ладонями на глаза до россыпи разноцветных точек и в сотый раз перевернулся. Везде был Такао. Даже в школе был Такао, хотя его фактически не было – все считали святым долгом спросить, почему они уже третий день не ходят вместе и не поссорились ли они. Сначала Мидорима молчал, потом посылал коротко и емко, без разбора, и в итоге ушел уже после второго урока, не замечая как идет знакомыми тропами. Даже в этом огромном городе не было места без Такао. Тот сидел в кафе, в которое они всегда заходили вместе после школы, ехал вдоль парка, через который они ходили домой, на велосипеде и уже с другой девушкой, но почему-то Мидориме не становилось легче. Оно пожирало, разъедало изнутри. Именно поэтому на тренировку он пришел в самом дурном расположении духа. И если остальные считали, что Мидорима хмурый всегда, то сегодня они поняли, что это еще был самый позитивный и жизнерадостный Мидорима. Теперь главного атакующего Шуутоку словно подменили, он чаще раздражался, отвлекался на членов команды еще более жестко, чем обычно, и самое важное, он не просто не ловил мячи – он промахивался. Никто не решался сделать ему замечание, даже на комментарии тренера парень реагировал таким убийственным взглядом, что холодок бежал по спине у всей команды. И чем больше он промахивался, тем больше заводился. Неизвестно, сколько могла бы продолжаться напряженная игра, если бы Мидорима, в попытках поймать высокий пас, не сбил Такао. Брюнет упал, неловко подминая под себя руку, и болезненно застонал – ровно в этот момент руки Шинтаро дрогнули и он промахнулся. В последний раз. - Так, все, хватит с меня, - устало выдохнул тренер. – Такао, что там с тобой? - Кажется… - парень согнул руку в запястье и зашипел, - руку ушиб. Со мной все будет нормально. - Пошли сядем, я тебе крем разогревающий дам, - сказал капитан команды и увел Такао на стопку лежащих в углу матов, напоследок кинув Мидориме грозный взгляд. - В чем дело? – тренер воззрился снизу-вверх. - Я не знаю, - отмахнулся Мидорима, - плохо спал. - Все, сворачиваемся, а то он, гляди, еще кого поубивает. Переносим игру на завтра, а пока все домой. - Я не пойду. - Это еще почему? – удивился тренер. - Норму мячей не выбил. - В таком состоянии? - Я должен, - упрямо настоял Мидорима, но тренер только рукой махнул. - Я тоже пока останусь, - крикнул Такао с другого конца зала, - подожду пока крем впитается, и руку отпустит. А ты иди, Оцубо. - Уверен? – с сомнением отозвался капитан. - Конечно. Я тоже скоро пойду домой, мамочка. Оцубо фыркнул – раз друг начал шутить, значит, все нормально – и покинул зал вслед за командой. Мидорима же какое-то время стоял спиной, но потом решился и, подобрав мяч с пола, двинулся к кольцу. Расстояние до матов было всего ничего, пара метров, но воздух между лучшей спортивной парой школы искрился. Или так казалось только ему, потому что чем ближе оказывался Такао, тем сильнее давило непонятное чувство внутри, выбивая воздух. - Интересно получается, да, Шин-чан? – протянул Такао, наблюдая как друг с невозмутимым видом кидает мячи в кольцо. – Ты говорил, что можешь заменить меня любым и вот, сам же сбиваешь меня, и получается… Без рук на поле я действительно никто. Как все оказывается просто. - К чему ты клонишь? – Шинтаро на секунду замер и снова кинул мяч, не замечая как внимательно его осматривают. - Я еще вчера об этом думал. Я, наверно, уйду из баскетбола. Бам. Такао удивленно проводил не попавший в корзину мяч глазами и перевел взгляд на друга. Но тот невозмутимо поправил очки и взял еще один мяч из корзины под кольцом, снова прицелился. - Это глупость. Не веди себя как ребенок. - Мне нечего здесь делать, - Такао откинулся спиной на маты и задумчиво уставился в потолок. – Сам посуди. Ты, гений Поколения Чудес, вице-капитан одаренной команды, и я… Да, мое зрение это тоже почти талант, но глазастого команда найдет в любой момент, а такого как ты – нет. Бам. - Я или кто-то другой – действительно вопрос обстоятельств. Так что я подумал и… наверно, мне правда стоит больше отвлекаться на личную жизнь, ну там, знаешь, - неопределенно пожал плечами брюнет, - серьезные отношения, общее будущее, семья, дети, все по плану… Бам. - Найдешь мне замену и продолжишь рвать задницы всем школам страны. Такао какое-то время улыбался, ожидая очередного удара мяча, но вместо него в зале воцарилась абсолютная тишина. Он приподнялся на локтях и с удивлением обнаружил перед собой ноги Мидоримы. Глаза медленно поднялись вверх по шортам, плотно облегающей футболке на крепкой груди и остановились на глазах. Такао едва не раскрыл рот от удивления – или страха? За стеклами очков на него смотрели полубезумные, горящие глаза. Совсем как тогда, в раздевалке, только теперь Такао лежал перед ним совершенно незащищенный и чувствовал себя как загнанная в угол жертва перед разъяренным хищником. - А ты не думал, что я не хочу замену? – Мидорима медленно опустился на колени и рывком развел его бедра, нависая над его лицом. – Что я хочу тебя? - Шин-чан… - пораженно выдохнул Такао, не в силах оторвать взгляд от зеленых глаз, несмотря на возрастающий страх от того, насколько частым, горячим было чужое дыхание на губах. - Что ты останешься со мной, потому что я захотел? – он наклонился близко-близко, так, что можно было собственными губами почувствовать подсохшие корочки обкусанных губ. - Но у меня тоже есть право выбора. - Ты лишился его ровно в тот момент, когда сделал мою жизнь своей, - жестко отрезал Мидорима, - когда обрубил любые варианты того, как я могу жить без тебя. Шинтаро скинул очки и грубо впился в его губы, захватывая, сминая мягкую плоть, врываясь в чужой рот языком, упиваясь испуганным мычанием. Такао отчаянно рванулся из хватки, с истерическим хрипом вдыхая воздух, и болезненно застонал – Мидорима вернул себе власть, одновременно прижимая руки к мату над его головой – попытался вырваться, но оказывался еще ближе. Шинтаро нависал над ним, близко прижимаясь грудью, целовал жадно, всасывая нижнюю губу, пробуя на вкус его выдохи, практически трахал языком его рот, но Такао только жмурился и недовольно мычал. Ему становилось страшно, его друг был неузнаваемо взбешенным, горячим и отзывчивым, и здесь его жгло на контрастах, когда страх смешивался со сладостью подчинения. А Мидорима уже не мог остановиться. Он оторвался от чужих губ, далеким уголком сознания удивленно отмечая – неужели из-за него у Такао были такие алые, припухшие губы? - И если я еще раз увижу, как кто-то вьется вокруг тебя… - Да ты же ревнуешь, Шин-чан, - Такао попытался засмеяться, но прозвучало немного нервно. - Я не ревную. Я просто ненавижу, когда трогают то, что по праву мое. Мидорима привстал на колени, неосознанно сжимая руками расставленные по обе стороны от его бедра. Он был весь здесь, раскрасневшийся, с раскинутыми руками, растрепанным ворохом черных волос – весь для него. Но не становилось легче, все еще что-то долго грызло его изнутри, заново обгладывая кости каждый раз, как он смотрел в глаза Такао, сжималось и жгло, и от этого бессилия он становился еще раздраженнее. Хотелось сгрести хрупкое тело, согнуть пополам, ломать и оглушать болью. Он уже не слышал сам себя, только велся на первобытные желания, которые накрывали его с головой – легко перевернул Такао, одним движением выставляя на четвереньки, и прижался к бедрам, медленно соскальзывая грудью по взмокшей на спине футболке. - Может, мы все-таки поговорим нормально? – осторожно спросил Такао, стараясь заглушить панические нотки. Но как удержать себя в руках, когда явственно чувствуешь через тонкую ткань спортивных шорт стояк разъяренного лучшего друга? - Поговорим? Такао вздрогнул оттого как низко и глубоко прозвучал голос над его ухом, но чужие руки уже торопливо и жестко оглаживали его тело, не давая вырваться. Было немыслимо страшно – он никогда не видел друга таким и не представлял, что он может сделать - но и одновременно приятно. Такао никогда не представлял себе ничего подобного, и даже если когда-то закрадывалась такая мысль, он всегда был инициатором. А здесь Мидорима, дикий и непредсказуемый, лишал его любой воли, прижимался плотно, забираясь под одежду руками, обжигая кожу непривычно горячими руками там, где грудь Такао вздымалась от частых выдохов и скручивало от неуемного страха. Казунари попытался обернуться на странный треск ткани, но неосознанно выгнулся; Мидорима прикусывал кожу на спине, хаотично, больно цепляя зубами на лопатках, впиваясь губами в шею. Все попытки что-то сказать обрывались в самом начале, будто безумие можно было передать через поцелуи - а что это было, если не безумие? Внутренности скручивало узлом от того, как тяжело звучало дыхание у шеи, как резко рвали руки резинку от шорт и все, что под ними находилось. Вслед за холодным воздухом снова возвращались горячие бедра Мидоримы, многозначительно тесно прижимаясь к его заду. И если первые минуты Такао млел от извращенного удовольствия, то теперь захлебнулся собственным страхом и рванул из чужих рук, чувствуя как между ягодиц трется чужой член. Тщетно – Мидорима по-прежнему нависал над ним, закрывая все пути отступления широким телом. Конечно, все знали, что он самый крупный и широкоплечий из команды, но Такао не ожидал, что он в действительности – той действительности, от которой в самый последней момент не укрыться – такой большой. И самое страшное, большой везде. - Шин-чан, пожалуйста, - Такао обернулся, преувеличенно спокойным голосом обращаясь к другу, - Ты только успокойся, я сделаю все, что хочешь, - Мидорима зарылся носом в темные волосы и резко вжался бедрами, срывая с губ Такао тихий стон. Сделав глубокий вдох, Такао бессильно опустил голову. Он словно балансировал на грани животного ужаса, позволяя Мидориме ненавязчиво скользить членом между его ягодиц, и пробирающего до дрожи предвкушения, вспыхивающего каждый раз, как головка упиралась в его анус, слегка надавливая, - Шин-чан, ты же порвешь меня… Мидорима вдруг замер и приподнялся. - Ты знаешь, я сначала так и хотел, - удивительно спокойно начал он, шаря ладонью по мату. Сзади что-то щелкнуло, и Такао в любопытстве обернулся – обернулся бы, если бы широкая ладонь не прижала его шею к мату. – Последние дни я только и хотел, что разорвать тебя на части. Злился от того, что не знал, что со мной происходит, и как от этого избавиться. Во всем виноват только ты. Испуганно дернувшись, Такао зажмурился – положение было хуже некуда, он стоял перед главным атакующим своей команды выпятив зад и покорно опустив голову под чужой ладонью, как ждущий случки пес. И теперь он точно знал, куда тот решит атаковать на этот раз. - Боже, ну прости меня, - обессилено вздохнул он. – Я не подумал, что все так обернется. - Я тоже. Мидорима обильно вылил поднятый крем на ладонь, бесцеремонно проталкивая пальцы в зад Такао, растягивая грубо, широко, подливал еще, размазывая прозрачную массу по ложбинке, и обводил кончиками пальцев сморщенную кожицу. Такао бессильно вцепился ладонями в мат и болезненно застонал. Мидориме хотелось видеть его лицо, эмоции, вспыхивающие в его глазах, но невозможно было отвести глаза от того, как отзывчиво он реагировал, как плотно сжимался вокруг его пальцев, неосознанно втягивая их глубже, как мягко и горячо было внутри. - Идиот…он же разогревающий… - захрипел Такао, чувствуя как начинает нагреваться там, где пальцы Мидоримы давили на напряженные стенки. - Хуже всего то, что мне не становится легче, - Мидорима наклонился ниже и вынул пальцы, размазывая оставшийся крем по члену Такао и улыбаясь непривычно тихому, томному знакомому голосу, - я думал, что если увижу страх в твоих глазах, все прекратится. Мне мало. Мне нужно, чтобы ты навсегда запомнил, кому принадлежишь. Надавливая одной рукой на плечо, не позволяя Такао вырваться, а другой приподняв выше разъезжавшиеся от слабости и пота бедра, Мидорима медленно, жестко протолкнулся вперед и замер у чужого лица. Казунари надрывно закричал и прикусил губу, устыдившись того, каким громким и пошлым оказалось собственное эхо. Он чувствовал себя непомерно растянутым, будто внутренности забило битым стеклом, которые взрезали его каждый раз, как Мидорима медленно подавался назад и снова толкался вперед, пошло ударяясь бедрами. Сжимал поверхность мата в кулаках, гася желание вцепиться в него зубами собственными короткими вскриками. - Мне…мне больно… - Мне тоже было больно, - шепнул ему на ухо Шинтаро и, сняв ладонь с плеча, раздвинул его ягодицы и снова резко толкнулся вперед. В нем было оглушающее тесно и горячо, стенки вокруг его члена пульсировали и сжимались так, что было почти больно. Если твое тело не хочет меня отпускать, то я тем более не стану. - П-прости… - произнес Такао на выдохе, не выдержал, застонал. Его больше никто не держал, но не было сил подняться и оторвать лицо от прохладного мата под щекой, руки крепко держали только его бедра, насаживая на себя. Не так он представлял себе эту боль. Он думал, что будет кричать и вырываться, но на следующем толчке неожиданно для них обоих глухо, утробно застонал. - Нравится? Глубокий голос Мидоримы вибрировал у его уха, накрывая волной пробирающей дрожи с самых кончиков волос до места внутри, там, где головка члена упиралась в разбухшую от удовольствия точку, но только на жалкие секунды. - Горячо… Слишком… горячо… - выдавил Такао, не замечая как прогибается, подставляется сам, тянется ладонью к собственному члену и, едва обхватывая, уже захлебывается стонами. Все горело, даже там, где смазанные разогревающим кремом пальцы коснулись совсем немного, но особенно горело внутри. И Мидорима будто бы знал об этом, толкался жестко, рвано, натягивая чужой зад на свой член, чтобы почувствовать еще ближе. Такао был здесь, стонущий, распластанный под ним, разомлевший, просяще вскидывал бедрами, подмахивал совершенно бесстыдно. Но Мидориме все равно было мало его почти благодарных стонов, в голове замыкала ярость и неуправляемая ревность – теперь уже осознанная ревность – и он заводился еще больше, оглушенный желанием разорвать, сломать Такао, втрахивая отзывчивое, горячее тело в мат. - Шин-чан… Мидорима чуть откинулся назад, поднимая Такао и утягивая за собой, и сел. Казунари ошеломленно застонал, откидываясь на чужое плечо, и послушно раздвинул бедра. Он чувствовал себя абсолютно наполненным, насаженным до самого горла, это было и страшно, и хорошо – Мидоримы было слишком много. Он весь был в нем, на нем, вокруг, везде, с сильными руками, теперь скользящими по его груди, нетерпеливыми губами, рассасывающими кожу на шее до бурых пятен, внутри него, когда толкался вверх и невозможно близко насаживал его бедра на член – горячий, немыслимо горячий… Такао закинул руку назад, обхватывая чужую шею, и расплылся в безумной улыбке, долгожданно вплетая пальцы в зеленые волосы, увлекая Шинтаро в долгий, глубокий поцелуй. - Шин-чан… Мидорима впитывал шепот и собственное имя с чужими поцелуями, выпивал стоны удовольствия с языка, возвращая ответ грубыми, жесткими толчками. Такао оторвался от его губ, но не отпустил шею, метался в руках, срываясь на бесконечную цепь стонов, смешанных с едва различимым бредом. Такао просил еще больше, еще глубже, и снова терялся в его руках, шептал его имя перед самым оргазмом, часто, неразборчиво. Только он мог называть его так. Только ему одному Мидорима позволял себя так называть. Обхватив худое, дрожащее тело в руках, Шинтаро поймал его громкий, надрывный стон губами и зажмурился. Такао сжался вокруг его члена и расслабленно обмяк. Оргазм оглушил и Мидориму, который несколько секунд молча прижимался носом к темным волосам и заново привыкал к теперь уже непривычному чувству пустоты и покоя. Эмоции прекратили бушевать, вылившись в самый сильный оргазм в его жизни. - У меня получилось, - выдохнул Такао. - Что? – Мидорима поднял голову и, щурясь, уставился на друга. Без очков, трезвым рассудком он понял, что все расплывалось. - Ты признал меня. Чтобы не видеть этой широкой улыбки, Мидорима закрыл глаза ладонью. - Ты что, изначально все это задумал? – устало спросил он. - Ну… конец плана у меня был несколько другой… - Дурак. - Твой, - улыбнулся Такао и повернулся к Шинтаро лицом, обхватывая шею руками. - Как же ты меня бесишь. - Для меня это почти признание в любви, Шин-чан.