Минус пять

Виктор никогда не считал, что он ревнивый. Вредный – да, педантичный – да, упрямый – есть такое, с характером – ну что тут поделаешь. И одно дело, если действительно есть повод подозревать вторую половину в измене, это да, но пристально следить за каждым вторым столбом, нанимать детективов и устанавливать в доме скрытые камеры – это же верх сумасшествия. Никифоров не следовал за Юри по пятам, не отпуская одного даже в туалет, не рылся в телефонной книжке сотового, не читал электронную почту, и даже отпускал иногда развеяться с друзьями. Виктор свято считал, верил совершенно и бесповоротно, что его милый и пушистый горячо любимый мальчик никогда его не оставит. Достаточно было просто мягко позвать по имени, дотронуться до руки Кацуки, приобнять, шепнуть какую-нибудь глупость на ушко или пригладить растрепавшиеся волосы, как в карих глазах тут же разливалось тепло и нежность, щеки покрывались едва заметным румянцем, а губы растягивались в смущенной улыбке. Все же, что бы ни происходило, Юри оставался самим собой, застенчивым, скромным, неловким и наивным, но невероятно харизматичным юношей. И, да, с самооценкой у Виктора было все в порядке: черт возьми, Юри с десяти лет едва ли не поклонялся аки божеству ему, живой легенде фигурного катания, хранил записи всех программ, и – да у него вся комната была обвешена плакатами со светлым образом Никифорова. И вот, он приехал тренировать Юри, он поднял его на ноги, он заставил его поверить в себя, не только еще сильнее влюбил Кацуки в себя, но и – неожиданный поворот – по уши влюбился сам. Их отношения медленно, но уверенно строились на взаимной поддержке, доверии, защите и заботе, иногда продвигались вперед резкими толчками из-за тех или иных значительных событий жизни, но обоих фигуристов все более чем устраивало. Конечно же, Никифоров ни капли не ревнует, но наизусть помнит графический ключ от смартфона Кацуки, часто просматривает его профили в социальных сетях (и совсем не обращает внимания, кто добавляется в друзья и чаще всего лайкает фотографии, конечно же нет), совершенно случайно знает пароль от почты и начинает яростно названивать, если Юри задерживается дольше указанного времени. Просто Кацуки – Виктор уверен на все сто – ни за что не станет крутить романы у него за спиной… …Но вот Юрий в последнее время что-то больно сблизился с Юри. Поначалу они не общались вообще, потом, совсем редко, через Юко, чтобы она никогда не хворала, потом начали переписываться в сети и пошло-поехало. Конечно, дружескими их отношения нельзя было назвать даже с натяжкой, но сам факт того, что Плисецкий, наконец, засунул свою гордость в задницу и спустился с небес к жителям земным – это что-то из разряда фантастики. И наталкивало на подозрения, если уж откровенно: Юри, читая сообщения от подростка, иногда весело посмеивался и при упоминании своего русского тезки замечал, что у него очень забавный стиль общения. А слово «забавный» и образ Плисецкого априори не могут употребляться в одном контексте. Хоть за Юрочкой никакого такого… странного внимания к особям мужского пола не наблюдалось, но и к девушкам, если уж честно, он относился прохладно. А недавно еще и оказалось, что его подружка встречалась не только с ним одним. Кто знает, быть может, это было сильным ударом под дых для Плисецкого, и он решил, мол, все бабы – дуры, к черту их, и начал подбираться к Кацуки, в силу юности и неопытности весьма неуклюже и неаккуратно, будто перся без коньков по льду, но все же упрямо и целенаправленно? Юри сказал, что Плисецкий собирается их навестить в ближайшее время. Виктор улыбается, кивает головой, а как только юноша берет в руки поводок и отправляется выгуливать Маккачина, находит в списке контактов весьма знакомое имя и выговаривает как все деньги со счета, так и то, что он думает о Юрие. Баланс обнуляется, звонок прерывается – Виктор нервно сжимает в руках трубку и хочет со злости приложить ее обо что-нибудь, но она начинает вибрировать. Теперь уже Никифоров молча выслушивает тираду Плисецкого. – Вить, Юра тут что-то тебе написал, на русском, – булькая чаем, зовет юноша щелкающего каналы Никифорова уже следующим вечером. Он нехотя поднимается – наслушался комплиментов на год вперед, и ох, будь этот мелкий сопляк рядом, не посмотрел бы на возраст, врезал ему только так. На экране среди кучи английского текста Юри выделяет ему один-единственный отрывочек, написанный на его родном: «еб… катись со своим япошкой куда хочешь, пидор, а меня в это все не приплетай!» – Что там, Виктор? – Кацуки дергает мужчину за рукав, непонимающе хлопая глазами. Никифоров скользит глазами выше – обыкновенный диалог, совершенно нейтральные вопросы и такие же ответы – и ни капли агрессии в сторону Юри. – Я с ним вчера по телефону говорил, просил кое-что узнать, по мелочи, не обращай внимания, – он ерошит волосы юноши и нежно чмокает в макушку. – Тут еще что-то пришло, – бормочет парень, притягивая Виктора ближе и заставляя его обвить шею руками. «И если ты думаешь, что я перестану общаться с Кацуки, – обломись» Никифорову одновременно и легчает, и нет. И какой черт дернул Виктора несколько лет назад прицепиться к этому мелкому выскочке? Ладно. Минус один. Пхичит тоже ведет себя странно. Он и сам по себе странный: вечно витает в облаках, улыбается, будто не от мира сего, радуется каждой мелочи, находит во всем плюсы, поддерживает всех и каждого и никогда не сдается – ходячий позитив, если вкратце, и разве что радуга круглосуточно над ним не висит. Юри восхищается всегда жизнерадостными людьми, говорит, что хотел бы научиться так же не расстраиваться по пустякам и не опускать руки, даже если положение кажется совсем безвыходным. Виктор, хоть имеет веселый нрав и в целом умеет развлечь окружающих острыми фразочками или подколами, смотрит на жизнь трезво и ведет себя в соответствии со сложившимися обстоятельствами. И с поддержкой у него тоже все очень плохо. Не, выслушать долгую слезливую речь, сыграв роль жилетки, это запросто, но как можно помочь жизненным советом другому, когда он и сам не отказался бы посидеть на лекции по особо важным лайфхакам?! Да и в эмоциях и поведении он разбирается не очень, чтобы вот так сходу сказать, что у человека что-то случилось. Конкретный удар по самолюбию, знаете ли. Юри и Пхичит знакомы еще со времен учебы в Детройте, а это, на минуточку, целых пять лет. Они знают друг о друге все, пока Никифоров всеми правдами и неправдами пытается выбить из Кацуки что-то более-менее конкретное и сокровенное о нем. Он бы непременно хранил все секреты юноши, но тот же совершенно ничего не хочет рассказывать, увиливает от ответа, переводит тему или внезапно находит какие-то дела, и это раздражает. Конечно, Юри не обязан делать этого, но, черт возьми, они строят отношения на доверии или как? Кацуки часто разговаривает по скайпу с Пхичитом и другими друзьями с университета. С одной стороны, Виктору кажется, что все они общаются наравне, но почему-то ни божий одуванчик по имени Чи (который, как оказывается, не такой уж и одуванчик, но об этом Виктор узнает позже), ни немного мутный американец Лео не вызывают у него такого подозрения, как этот чертов таец. Никифоров готов поспорить на сотку: Чуланонт имеет виды на его Юри. Ругаться с парнем не хотелось – это не Плисецкий, с которым любая разборка была уже привычной и почти семейной, – да и Кацуки мог расстроиться. Поговорить по душам, как мужчина с мужчиной, у них тоже вряд ли получится: Никифоров на дух не переносил противную улыбочку тайца и его елейный высокий голосок, поэтому разговор вряд ли будет долгим. Решить все с Юри? Хоть он и является причиной возникшей проблемы, о ней он даже не догадывается, и пусть все остается так, как есть, иначе неприятностей вылезет вдвое больше, и не приведи Бог, Кацуки разочаруется в Викторе. Ну, мужчина никогда себя так не вел, но и повода же для этого раньше не было! Он напряженно думает, что делать, прижимая к себе подушку и невидящим взглядом уставившись в мелькающий экран телевизора, пока из соседней комнаты доносится голос разговаривающего по телефону Юри – ага, догадайтесь с трех раз, с кем. Виктор переводит взгляд на часы, замечает, что болтовня длится уже дольше двух часов и начинает нервничать, но виду почти не подает – лишь стучит ногой по полу. Никифоров настолько погружается в свои мысли, что от неожиданности передергивается, когда рядышком с разбегу плюхается Юри. Он закидывает ноги на подлокотник, вырывает подушку из рук возлюбленного и кладет голову ему на колени, обхватив лицо руками. – Ты чего такой хмурый? – радостно спрашивает он, и Виктор через силу выдавливает из себя слабую ухмылочку, машет головой: – Просто задумался, пустяки. Кацуки явно не удовлетворяет такой ответ, он сводит брови на переносице, смешно морщит нос и явно хочет что-то сказать, но умалчивает. – Я тебе сейчас кое-что расскажу, но ты, пожалуйста, никому не говори, меня Пхичит-кун попросил это пока в тайне держать. Но тебе-то можно же? – Юри склоняет голову на бок, прикладывает палец к губам, прищуривается и ждет ответа. – Ты во мне сомневаешься? – с ухмылкой тянет Виктор, нежно поправляя растрепавшуюся челку японца. – Ни капли, – Кацуки резко притягивает Никифорова к себе, слегка приподнявшись, и негромко говорит ему на ухо: – представляешь, Пхичит в Чи влюбился. Юри отпускает Виктора и он выпрямляется, потому что поза до жути неудобная, но не сводит недоумевающего взгляда с довольного такой реакцией юноши. – Уже две недели мечется, дурак, и не знает, что делать, все мне названивает, спрашивает, как же так у нас с тобой получилось. А как мне ему объяснить? – разводит руками Кацуки. Никифоров расплывается в улыбке и кивает головой. Все же он набирается смелости и решается обсудить проблему с Чуланонтом, только не свою, а его. Минус два. Если с тайцем Юри знаком только с университета, Минако он знает всю свою сознательную жизнь. Юко, конечно, тоже, но она не выглядит особо заинтересованной другом детства, да и к тому же девушка замужем и у нее есть трое детей. Никифоров знает, что именно она стала жертвой первой детской влюбленности Кацуки, но за соперника ее не считает: видит, что юноша уже переболел этими чувствами и относится лишь по-дружески тепло, а снующие туда-сюда карапузы большего явно не позволят, поэтому Виктор может спать спокойно. Просто отлично, минус три. Но Минако до этих пор была замужем лишь раз, и то неудачно, выглядит весьма молодо для своих лет и, в принципе, вполне неплохая женщина – мог бы сказать Никифоров, если его интересовали бы женщины. Юри в этом плане, кажется, еще не определился. Или определился, но решил сохранять строгий нейтралитет. Черт его пойми, поначалу он казался вообще самым что ни на есть аскетом. Минако часто приходит к ним в гости (подозрительно часто), без зазрения совести тискает и обнимает Юри, забирает его на тренировки и проводит с ним наедине слишком много времени: Кацуки не хочет, чтобы Никифоров посещал его занятия по балету, пусть даже только в качестве зрителя, просто потому что сильно смущается этого и не может сосредоточиться, когда на него смотрят. Согласитесь, юноше за двадцать, без конца оттачивающему весьма пикантные движения в попытке сделать их еще более откровенными, плавными и аккуратными и, ко всему прочему, еще и женственными, есть чему смущаться. В ход идут крепкие родственные связи: Виктор пьет в компании Мари и пытается выпытать правду о том, в каких отношениях Юри со своим учителем балета, проявлял ли когда-нибудь интерес и все такое прочее. Девушка качает головой. – Братик любит Окукаву, но лишь как наставника, а не так, как тебя, – Мари делает затяжку, и Никифоров пытается понять смысл сказанных ею слов – она что, знает?.. – да и Минако им не заинтересована как мужчиной, если ты об этом. Она выпускает облако дыма, лукаво ухмыляется, стряхивая пепел, явно знает очень много и говорит очень мало. – Спроси у Юри на этот счет, он тебе все расскажет, – кратко тянет девушка, туша окурок о стеклянную пепельницу и, одним махом осушив бокал, машет Никифорову рукой и удаляется, оставляя наедине со своими догадками. Виктор слишком устал от этих бесконечных загадок и ребусов, поэтому спрашивает у юноши напрямую, ссылаясь на случайный разговор с его сестрой. Он оказывается слегка в замешательстве, потирает затылок и, пожимая плечами, говорит: – Минако с Мари уже года три как встречаются. Я думал, ты в курсе. Сестра стесняется говорить на эту тему, и я не удивлен, что она послала тебя ко мне. И, просто чтобы ты знал… – Она знает о нас? – произносит Никифоров без тени удивления на лице, и это еще больше вгоняет в ступор бедного Кацуки. – Мари сама догадалась, – тяжело вздыхает он, но Виктор отмахивается – все хорошо. Он загадочно улыбается, потирая подбородок, внезапно подскакивает с насиженного места, притягивает к себе Юри и кружит по комнате. Минако не только не интересует Юри. Минако не интересует вообще весь род мужской. Минус четыре. Зря, ой зря Никифоров предложил своему подопечному позвонить бывшему тренеру тогда, еще до Гран-при, дабы набраться уверенности. Ему по горло хватило фотографий с турнира предыдущего года, где Челестино мягко обнимал – пусть за плечи, но обнимал же! – своего безутешного проигравшего ученика. За этим горячим итальянцем ходила слава того еще жигало, и Виктор боится, как бы это не распространялось на фигуристов под его крылом: Юри говорит, что у него с бывшим тренером были весьма близкие отношения, но Никифоров не решается спрашивать, насколько близкие. С другой стороны, а чего он хотел? Кацуки юн, хорош собой, имеет варящий казанок, ангельский характер и невероятно милые азиатские черты внешности. А Виктора раньше рядом не было. А молодость – это все же молодость. Он находит еще более старые фотографии Кацуки и Челестино и тихонько выкидывает их: не потому, что ревнует, просто надо уметь расстаться с прошлым и посмотреть в лицо будущему. Тем более, если будущее уже недели две накручивает себя по пустякам. Пхичит вместе с тренером приезжают в Японию погостить и останавливаются в Ю-топии. Для Виктора такой поворот событий был весьма очевиден, а Юри радуется, словно ребенок, приветствуя Челестино и старого друга, неожиданно оживляется и до глубокого вечера не смолкает, обсуждая все произошедшее во время их разлуки. Никифоров сидит рядом с возлюбленным, сжимает под столом его руку и ловит на себе понимающий взгляд Чуланонта. Таец хватает его за локоть и тащит в коридор, дабы показал, где здесь ванная комната, но они доходят до первого поворота и тормозят. – Если тебе интересно, между ними ничего не было, – шепотом говорит мужчине Чуланонт, чеша затылок. – Я в курсе, – легким кивком благодарит Никифоров, складывая руки на груди и косясь в сторону комнаты, из которой доносятся громкие голоса и звонкий смех Челестино. – Не веришь? – ничуть не обиженно спрашивает Пхичит. – Почему нет, верю, – пожимает плечами Никифоров и смотрит прямиком в темные глаза фигуриста, – но все равно буду настороже. Таец понимающе хлопает его по плечу и сжимает в руках телефон. Никифоров совсем не ревнует. Утром он, как обычно, встает на полчаса раньше Юри, тихонечко поднимается с постели, обходя все препятствия, стараясь не споткнуться о Маккачина, не пихнуть стоящий посреди комнаты стул, не дышать на сложенные в шаткую кучку книги на столе и не удариться мизинцем о косяк, идет приводить себя в порядок. Помогает Хироко-сан с завтраком, а затем возвращается обратно в комнату – Юри все еще находится в царстве Морфея. Никифоров мягко тормошит его, достает со шкафа вещи и, скинув с Кацуки одеяло, начинает натягивать брюки на приходящего в себя юношу. Юри потирает глаза, мило хихикает, и ему в лицо прилетает тонкий свитерок. – Давай дальше сам, а то разбалую я тебя, – качает головой Никифоров и тянется за первым утренним поцелуем. – А будешь смеяться – раздену обратно, и мы останемся без завтрака, понял? Юноша не может сдержать смеха, натягивает по-быстрому вещь и, напоследок чмокнув Виктора в нос, бежит прогонять остатки сна в ванную. За завтраком он замечает, что свитер не его. Замечает это, кажется, не только он – Челестино и Пхичит как-то странно косятся на него явно не просто так. Взгляд на Никифорова – он пожимает плечами: – Я на автомате перепутал. Потому что нечего, сам в следующий раз одеваться будешь. Чальдини давится кусочком огурца, и Виктор думает, что это самая грандиозная из всех его побед. Юри от стыда опускает глаза и не обращает внимания, как Чуланонт показывает русскому большой палец и прикрывает рукой улыбку. Весь остаток дня Никифоров ведет себя, как шелковый, и Кацуки облегченно вздыхает – он никак не может понять, что нашло на мужчину в последнее время. Он ведет себя вроде бы и как обычно, но… все равно как-то не так. Юри рад, что снова может разговаривать с бывшим тренером так же раскованно, как прежде, и не гнетет себя прошлогодними неудачами. Они говорят преимущественно о фигурном катании, и Челестино восхищается достижениями Кацуки, но неожиданно резко переводит тему: – Это ведь все из-за Никифорова, да? – он скептически вздергивает бровь. Юноша на секунду зависает, в голове у него проходит полоса загрузки и уже после появляется мысль: «ну вашу мать, неужели это так очевидно?» – Ну, конечно же! Он помог мне откинуть все свои прошлые неудачи, снова набраться решимости и смелости, открыть новые способности, подтянуть старые навыки… не знаю, что было бы, если не он, – честно признается Юри, но мужчина сверлит его взглядом – ответ его не удовлетворяет. – Ладно, я понял, намеки – не твой конек, – он поднимает руки в примирительном жесте, – тогда давай так. Какие у вас отношения? – Виктор мне очень дорог, – выдает Кацуки: язык говорит раньше, чем голова успевает подумать, и он прикусывает кончик, лишь бы не выдать ничего лишнего, – как тренер, конечно, – поправляет он себя, неловко улыбаясь. Бегущая строка в его голове наполнена теми самыми русскими словами, что ему по дружбе растолковывал Плисецкий. Тема обрывается, потому что в комнату весело влетают Никифоров и Чуланонт, что-то увлеченно доказывая друг другу. – Мы не помешали? – Пхичит садится около тренера, обтягивая вниз толстовку, и смотрит то на него, то на Юри. Кацуки и Чальдини пересматриваются и в унисон качают головами. – Все хоро... – беззаботно начинает Кацуки, –… шо. Виктор снимает с юноши очки, заглядывает в линзы, дышит на них и, заботливо протерев их краем рубашки, надевает обратно на носик. И делает это с совершенно беззаботным видом, будто каждый день раза по три, и так невинно улыбается, а глаза пакостно горят синим пламенем. – На стеклышке ресничка была, – едва ли не мурлычет он, заправляя темную прядь волос Юри ему за ушко, подпирая рукой подбородок и поглядывая на возмущенного Челестино, у которого челюсть упала на пол. – Какие-то проблемы? Кацуки шипит «вечером поговорим», и Никифоров снисходительно кивает. У него вдруг звонит телефон, и мужчина, извинившись, выходит из комнаты. Он сбрасывает вызов: на экране белым по черному написано имя тайца. С заднего кармана штанов он достает небольшой блокнотик, листает до нужной странички и зачеркивает еще одно имя, победоносно сжимая руку в кулак. Минус пять. – Непременно поговорим, моя прелесть, всю ночь говорить будем, до са-а-амого утра… – хищно скалится в предвкушении Виктор, проглядывая записи. Список на данный момент оказывается законченным – на пока его душа может быть спокойна. И нет, Никифоров совсем не ревнивый.