yank my chain

Рывок – и Санс пашет носом дорожку в истоптанном снегу, при этом улыбаясь. Счастливой, безумной улыбкой извращенца, за которую брат его так ненавидел, дергая цепь снова и снова, буквально протаскивая Санса волоком до ближайшего поста и там бросая, рявкнув напоследок: «и чтоб я жопы твоей дома не видел до вечера, ушлепок». Сансу плевать, чего там вякнул Босс. Санс у нас мазохист. И готов быть наказанным. Как же Папируса задрало доставлять ему это удовольствие. Каждый чертов день он просыпался и думал, что не станет трогать ублюдка даже кончиком пальца, настолько ему опротивело видеть его блаженство, закатывающееся в экстазе огоньки зрачков и алеющие скулы. И слышать в ответ на пинок издевательский хохот. У-у-у, как же Папирус от этого бесился. И заводился. А затем бесился снова, потому что заводился. - Я что-то не пойму, ты какого хера счастливый такой? – в очередной раз вырывалось у Фелла, пока его рука сама собой поднималась, стиснутая в кулак. Дать бы этому позорищу по физиономии, выбить пару треугольных зубов, и… Но он не бьет, вместо этого хватает ехидно ухмыляющегося Санса за ремень ошейника, приподнимает над полом, подносит к глазам. Старший брат смотрит в ответ нагло, да еще с поволокой желания, каждый раз появляющегося, стоит Папирусу потянуть за ошейник. Откуда оно, мать его, берется? Он всего лишь перетягивает полоску плотной кожи, впивающейся сзади в позвонки, с шипами внутри, царапающими кости, так что у Санса они все испещрены мелкой сетью неглубоких трещинок. А гаденыш все лыбится. Кайфует. Омерзительно. - Пошарь в черепушке, может, и сообразишь, Босс, - коренастый скелет облизывается. Он все-таки получает по зубам. Возможно, не так сильно, как обычно, но удар отбрасывает его довольно далеко. Если бы на пути не оказалось стены, глядишь, улетел бы и дальше. Теперь хохочет Папирус, правда, смех резко обрывается. Нет, не потому, что Санс решил дать сдачи. Санс никогда не дает сдачи. Просто в голову младшего внезапно приходит одна нездоровая мыслишка. Он приблизился к сидящему возле стены брату, поднявшему на него полный надежды взгляд. Видно, гребанный извращенец ждал продолжения банкета, но Фелл просто наклонился и, расстегнув проклятый ошейник, с характерным звяком сдернул его с шеи опешившего Санса. - Б-босс… что ты… - Я у тебя это конфискую, - отрезал Папирус, брезгливо разглядывая вещицу в когтистой ладони, - на время. Подумаешь над своим поведением. Усек? - Но, Босс! – похоже, Санс действительно не хотел отдавать ошейник. Он в ужасе ощупывал абсолютно ничем не скрытую шею, и лицо у него становилось все более огорченным. – Это ведь твой подарок! - Все, закончили с вопросами, - тихо прорычал Фелл, отворачиваясь от растерянного брата, все еще сидящего на полу. Да, подарил. Давным-давно, как символ подчинения. Но что-то с этим ошейником оказалось не так, и Папирус непременно выяснит, что именно. А Санс пускай ноет. Ему полезно. *** Вечером, закончив все дела и планы на день, младший по возрасту, но старший по положению скелет медленно закрыл дверь в свою комнату. Потом, подумав, запер ее на ключ. И пристально посмотрел на красный ошейник, все это время валявшийся на покрывале идеально застеленной кровати. С виду как будто безобидная безделушка, может, чуть-чуть вызывающая. С цепочкой, которую Папирус у Санса тоже отобрал. Именно цепочкой, не цепью, легкой, но крепкой конструкции. Таскать за нее брата было чертовски удобно. И, поначалу, охеренно доставляло. Ровно до тех пор, пока Санс впервые не издал странный стон, стоило Феллу свалить его с ног. Папирус четко помнил этот звук, пробравший до мельчайших костей, от затылка до пят. Помнил собственную вспышку, как он с матюками поднимал осоловевшего Санса обратно, пытался привести его в чувство. И помнил, насколько неадекватным тот тогда выглядел. Ленивый мешок костей. Его стон был стоном наслаждения, уж никак не боли или ярости, кто-кто, а Папирус в таких вещах разбирался. Но о том, что его брательник – мазохист, всем давно известно. Просто эта дрянь никогда не позволяла себе показывать свои пристрастия так откровенно… если бы не ошейник, Санс бы звука издать не посмел. Все дело в этом кусочке кожи. Постояв в задумчивости чертовски долгие пару минут, Папирус подошел к постели, взял ошейник. Еще немного посверлил его взглядом. Как ни странно, не сжег. А затем, перекинув его через собственную шею, застегнул пряжку потуже. Что-то изменилось. Однозначно. Правда, до Фелла так и не дошло, что именно. Глухо зарычав от нетерпения, Папирус рухнул на кровать, скинув перчатки. Ладонь нашарила цепочку, пальцы сами пристегнули ее к кольцу на ошейнике, хотя и пришлось немного повозиться. Ничего не произошло. Папирус начал злиться и дернул самого себя вперед со всей дури, как обычно дергал Санса, за цепь. - О-о-о. Скелет машинально прикрыл ладонью рот, от изумления вытаращившись в потолок. Кто это сейчас сказал? Не Фелл же? Хотя звук был скорее удивленным, чем двусмысленным. Папирус сел, пристально следя за своими руками, держащими цепь. Потянул снова, уже постепенно, прижимая мелкие шипы к шейным позвонкам, заставляя себя немного наклониться вперед. В этом… определенно что-то было. Ему… ему нравилось. Чувство беспомощности, такое непривычное, но, в то же время, приятное. Легкая будоражащая боль от шипов, отчего-то не вызвавшая раздражения. Следовало потянуть сильнее. И Папирус тянул. «Закрыв» глаза, он думал, что, по-хорошему, надо бы раздеться. Зачем, он не знал, но не помешало бы. Однако оторваться от экспериментов с самоподчинением оказалось не так-то просто. Теперь он тянул себя назад, заведя руки за спину, и жмурился, дыша все чаще, невольно запрокидывая голову. Звездец, страшно представить, насколько пошло он выглядел со стороны, потихоньку начиная заводиться от своих же действий. Причем, в ошейнике Санса. Папирус вспомнил его стон. Зря, ой, зря – по телу прошла глубокая волна возбуждения, сладостно прокатилась по ребрам, позвоночнику, юркнула в душу и заставила открыть рот. Нет, это был не стон, но… вздох. Хриплый выдох, от которого стало стыдно перед собственной репутацией. Он, Великий и Ужасный Папирус, сейчас страдал такой чудовищной херней, что кто угодно бы охотно поржал над ним. Наплевать. Слишком новые ощущения, которые доставляли не меньше, чем раздача тумаков. Он тянул себя снова и снова, постепенно теряя рассудок от фантазий. Перед глазами вставал Санс, этот низкорослый хмырь, сдергивающий Папируса с ног за ту самую цепь, щерясь рядом клыков. Стон его, Фелла, и гнев Санса, битва, в которой может быть только один победитель, разбитые кости, которые все равно срастаются. И тягучее, вязкое чувство подчинения СТАРШЕМУ брату. А ведь Папирус и правда подарил ему этот ошейник просто так. Для эффектности, достал вечно отстойный прикид Санса, вот он и подумал, пускай хоть где-то у него вырастут шипы. - Босс? Фелл не сразу понял, что голос брата прозвучал не в его голове, а в реальности. Той самой, где он, распластавшись на кровати полураздетым и в ошейнике, дергал себя за цепь с высунутым от возбуждения языком. Когда до Папируса дошло, где и что происходит, он резко вскочил на постели и в ярости уставился на Санса. Стоящего на пороге комнаты и пребывающего в дичайшем ахуе. Фелл же точно закрыл дверь. Или… не закрыл?.. Почему-то такой поворот событий казался на редкость предсказуемым. - Выметайся, - прошипел Папирус, делая вид, что не его застукали за самым что ни на есть извращенным занятием. - Босс… ты… - Санса, наконец, отпустило, и он согнулся пополам от хохота, - волшебно выглядишь! Так вот зачем тебе был нужен мой ошейник?! Какая натя-я-янутая атмосфера! - Заткнись! - А то что? Кто кого теперь отшлепает?! Папирус мгновенно покраснел, его снесло с кровати, и низкорослый скелет оказался впечатан спиной в стену. Но это вовсе не стерло ухмылку с его лица. И Фелл чуял, что не он сейчас хозяин положения. Далеко не он. - По-пал-ся, - отчеканил Санс, цепляясь пальцами за ремень ошейника, все также «обнимавшего» тонкую шею Папируса. Скелет никак не отреагировал, лишь его глазницы сузились едва ли не до щелочек. - Как ты открыл дверь? - Она сама открылась. - Лжешь, мразь. Санс качнул головой и подтянул к себе брата, что вызвало у того стадо мурашек, пробежавших по костям. - Ты такой же извращенец, как и я, Босс, - прошептал старший брат, - мы одинаковы. Я же вижу, ты тащишься от этого. Хочешь, еще потяну? - Иди на хер, забыл, где твое место?! – мысли Папируса сильно разнились с его словами, и это выбешивало больше прежнего. Фелл наверняка прибил бы непрошенного гостя, если бы тот не застукал его в таком состоянии. Расслабленном. Удовлетворенном. И беспомощном, господи, невероятно беспомощном! Вместо ответа Санс с оттяжкой дернул брата на себя, причем так, что тот отпустил его и едва не упал на колени. Перестроиться с покорного на подавляющего оказалось чертовски сложно, Папирус понял, что у него дрожат руки, вообще, его всего потряхивает от желания. Чтобы Санс продолжал. А тот, мерзавец такой, видел все, как на ладони. Он не стал медлить: перехватив цепь, заставил Фелла въехать аристократичным носом в пол и тут же скорчиться, матерясь сквозь зубы. Но, собственно, матюки – это все, что Санс получил за такое нахальство. - О-оу, да я был прав, - произнес коренастый скелет, поигрывая цепочкой в пальцах и глядя на Папируса сверху вниз. С такого ракурса они друг друга еще не видели, - тебя подловили*, Босс. - Отвали… - вяло откликнулся Фелл. Мысли заволокло легким туманом, красная душа заходилась бешеным ритмом, грозя сломать грудину, и перечить совершенно не хотелось. Вообще. Но надо. Он не прогнется под ублюдка-брата, несмотря на то, что его слова бьют в точку, заставляя содрогаться от предвкушения. Он, Великий и Ужасный, глава Королевской Стражи, он не… Папирус заставил свое тело приподняться, упершись ладонями в пол. Санс внезапно прильнул к нему и скользнул рукой за ребра. Фелл обмер и закашлялся. Его душа оказалась в костяной ловушке пальцев его брата, шаг влево, шаг вправо, и – боль вместо пронизывающе горячего возбуждения. Да, сердце – штука чувствительная, Фелл его никогда не трогал, начищая Сансу морду. Выворачивал суставы, почти дробил, но сердце не трогал. - Ха-а… убьешь меня? – прохрипел Папирус. – Отомстить хочешь, да? Убрать меня с дороги? Санс ничего не ответил. Жестко дернув цепочку назад, он вынудил Фелла выпрямиться, чуть прогнувшись в спине. Тот чувствовал, что скоро не выдержит всего этого сраного унижения, и сжал зубы, вздрагивая от еле ощутимых прикосновений к душе. Убивать его не собирались, Санс, очевидно, стремился к чему-то другому, с явным удовольствием наматывая на запястье свободной руки золотую цепочку. Сердце Папируса наощупь было почти неощутимо, просто сгусток энергии, но такой горячий, что обжигал ладонь. Однако то, как отзывалось каждое касание Санса в теле Фелла, каждый сдержанный, сбивчивый выдох якобы бесчувственной скотины, его младшего брата, добровольно нацепившего на себя ошейник собственного «пса» … Каждый такой отголосок бил гонгом в голову. Сейчас грозил начаться маленький забег. С препятствиями. Не отпуская Босса ни на секунду, Санс кое-как наспех закатал кофту до уровня грудины, обнажив три-четыре ребра, снова грубо рванул цепь и уложил Папируса на пол, заставив перевернуться сначала набок, а затем уже на спину. Фелл слушался его беспрекословно, все внимание уходило в маленькое сердце, стиснутое чужими пальцами, и младший брат не рисковал менять положение дел. Санс, тем временем, подвинулся вперед так, чтобы голова Папируса легла на его таз, и чуть наклонился, приподняв Феллу острый подбородок. Тот увидел прямо над собой колотящееся сердце Санса и внезапно осознал, чего от него хотят. - Ах ты, мудак извращен… По душе Папируса с силой провели большим пальцем, и скелет захлебнулся собственными словами, перейдя в короткий стон. Санс все еще держал цепь. Сейчас роли поменялись. - Вылижи. Емкое слово, которое часто использовал сам Фелл. В тех случаях, когда старший опять ухитрялся пролить где-то горчицу, или не помыл посуду вовремя. Тогда его тыкали в причину носом и требовали сделать именно то, чего потребовал только что Санс. Видимо, в отместку. Папирус глухо зарычал. Чем дольше он тормозил, тем активнее работали пальцы Санса, и тем сильнее прошибали острые волны эйфории. Он так окончательно потеряет мозги. Потихоньку сходя с ума от творящегося безобразия, Фелл приподнялся на локтях, вытянул шею и лизнул красную, дико горячую душу. Она, конечно, обожгла язык, но Санс с силой, непроизвольно, вцепился в плечо Папируса обмотанной цепью рукой. Стона не последовало, Фелл обозлился и набросился на трепещущее сердце с таким рвением, будто выполнял очередное задание. Он никогда не лажает. Чем бы ни занимался. Так что он выдавит из чертова Санса хотя бы один чертов стон, иначе… Вскоре язык потерял чувствительность и лишь саднил каждый раз, когда касался плотного сгустка напрямую, проходясь по всему периметру, то по кругу, то поперек. Санс зажмурился, его била крупная дрожь, но он улыбался, все равно улыбался, выдыхая сквозь зубы, явно сдерживаясь на зло Папирусу, при этом откровенно наслаждаясь его стараниями. Пальцы продолжали гладить и сжимать душу Фелла, так что тот периодически прерывался, схваченный в тиски судорогами боли пополам с удовольствием, но, лишь только его отпускало, опять брался за свое. Это длилось бы, наверное, вечно, если бы Санс вдруг не охнул, издав почти что жалкий стон, и не отпрянул в сторону от Папируса, который злорадно ухмылялся, поняв, что победил. - Кто кого тут еще, сука, натянет, - сипло хохотнул Фелл, - быстро же ты слился*, а? - О-о, не торопись с выводами, Босс. Моя рука где? Папирус хотел, может, ответить, но отвечать, когда твою душу так жестоко насилуют, довольно сложно. В принципе, говорить сложно, как и думать. Высокий скелет, сбиваясь с частого дыхания на глубокое, медленное, прерывистое, отвернулся от брата. Тот и так видел горящий огнем румянец на острых скулах, и пот, мелкими каплями скатывающийся по черепу к глазнице, пересеченной шрамом. Папирус еще до прихода Санса содрал с себя часть доспеха, оставшись без покоцанного шарфа и наплечников, зато в ошейнике, с цепочкой, сбегающей по груди Фелла, вдоль позвоночника, к подрагивающим коленям, заканчиваясь в руке старшего брата. Санс с умилением разглядывал его, такого грозного, а сейчас покорного, как котенок. Вот уж чего не ожидали, того не ожидали. Что Великий и Ужасный прятал такие слабости, ну-ну. Натянув цепь почувствительнее, Санс взялся за душу Папируса с новыми силами, а тому и без того уже недолго оставалось. В последний момент Фелл вдруг начал вырываться, бестолково и неловко хватая брата за руки, будто пытаясь оттолкнуть и притянуть сразу, почти встал с колен, опершись о стену в попытке куда-то уйти, но тут же сполз обратно, протяжно выстанывая одно-единственное слово: - Са-а-анс… «Да, бро?» Старший скелет уткнулся лбом в лоб своего расслабленного брата, вытаскивая влажную от неонового блеска ладонь из-под его ребер. Папирус захватывал ртом раскаленный воздух, он все не мог надышаться, до сих пор подрагивая. Магических выплесков у него давно не было, и от долгого перерыва тело вновь стало хрупким настолько, что даже его чертов братец ухитрился довести Фелла до умопомрачительного оргазма, всего лишь «потискав» немного душу. А началось-то все с ошейника. Сучьего, проклятого ошейника, чтоб ему в аду гореть. Папирус, не открывая глаз, начал расстегивать пряжку на шее одной рукой, медленно стянул предмет экзекуции и пихнул его в грудь Сансу. - Забери эту дрянь. - Ок. Точно не хочешь оставить? – хитренько уточнил тот. – Он тебе идет. - Забери, твою мать. И не показывайся в ней при мне больше. А теперь – свали. Я должен побыть один. Папирус не собирался повторять дважды, однако Санс ослушался его, еще раз приблизившись зубами к зубам. Фелл был готов вспылить: засранец и так вломился к нему без спросу, как полный мудень, теперь, в придачу, целоваться лезет. - Свали уже, выродок. - Ну, Босс… - Санс стиснул в ладони сунутый ему ошейник и все-таки ткнулся, условно говоря, носом Папирусу в собачью ямку, царапнув кость костью, - агрессивная ты тварь. Фелл промолчал, немного пораженный такой нежностью в движениях старшего брата, совсем ему не свойственной. Но показывать Папс свою растерянность больше не собирался. Вцепившись в меховой капюшон куртки Санса, Папирус резко отстранил скелет от себя и подпихнул его ногой к выходу. Такое вполне было в духе Босса, и Санс удовлетворенно встряхнулся, почесывая макушку, а затем деловито вышел за дверь, преувеличенно бережно ее прикрыв. Кстати, о двери. Папирус, к прочему, вспомнил о том, что он действительно запирал ее на ключ, который затем положил на тумбочку. Но, подняв взгляд, вместо ожидаемой скважины Фелл увидел раскуроченный косяк, который выглядел так, будто его топором рубили. Данная картинка в момент протрезвила затуманенные мозги. - Бляха-муха, Санс, что с замком?! - Это не я, - донеслось из-за двери. Санс преспокойно, с любовью застегнул на шее привычный ремешок, щелкнул пальцами и исчез. Просто так щелкнул. Для красоты. С тех пор он прячет свой ошейник.