Никто в целом мире не знает

Юри прикрыл за собой дверь, прислоняясь к ней спиной и не поднимая глаз от ковра, который слегка плыл перед глазами. Румянец полыхал на щеках, а волнение не давало ровно вздохнуть. Но все же он был смел. Настолько, чтобы суметь медленно поднять голову и тут же встретиться взглядом с Виктором, полусидевшим на диване, старавшимся скрыть улыбку за серьезным выражением лица. Он был его тренером. Поэтому Юри ждал, уже по привычке ждал инструкций. «Юри…» — Виктор театрально тянул со словами, при этом говоря приглушенным, низким голосом, который мог показаться возбужденным. — «Соблазни меня». Фраза упала словно невидимый груз, разрывая тишину, Юри закусил губу, чтобы жалостливо не заскулить. Он знал, с точностью знал куда он идет и на что. Он должен был доказать, что заслуживает Виктора и его любви. Он делал это на катке, под пристальным взором тысяч пар глаз, среди которых он видел и чувствовал только одни. Светло-голубые, смотрящие всегда по-разному, глаза, по которым нельзя прочитать эмоций. Но такие любящие и любимые. Сейчас в комнате, не было больше никого, и Юри чувствовал себя до ужаса уязвимым. Как на него посмотрит Виктор? Но вот щелкнул дверной замок — это Юри сам отказал себе в последнем шансе уйти, и это немного его успокоило, в руках пропала дрожь. Он помнил, что ему нужно быть соблазнительным и женственным. Он поправил волосы двумя руками, проведя от висков за уши к шее, прикрыв при этом глаза. А когда открыл, удостоверился, смотрит ли на него Виктор. «Не смей отрывать от меня взгляд» промелькнуло в голове у Юри, когда он начал медленно расстегивать молнию на олимпийке. Под ней была футболка Виктора, которую он тайком стянул из стирки и носил не снимая весь день. Запах хозяина все еще оставался довольно стойким, Кацуки как никогда явно чувствовал его сейчас, избавившись от верхней одежды. Виктору не хотелось никак вмешиваться в это представление, хотя он уже был возбужден. Он сидел неподвижно, поглощая взглядом каждое малейшее движение Юри, стараясь ничего не пропустить. Кацуки закрыл глаза — воображение само давало ему указания. Он точно знал, чтобы с ним делал Никифоров, поэтому он лишь повторял его движения: нежно массировал шею ладонью, задевая мочки уха, правой рукой играл через ткань с соском, уткнувшись носом в футболку, так как хотел бы спрятаться от стыда на плече Виктора, позволяя ему делать с ним все, что угодно. Кацуки был возбужден, он тяжело дышал, а опоры в виде двери было недостаточно. Узкие треники неприятно давили на член. Тогда он взял в рот пальцы левой руки, начиная медленно их облизывать, из-под ресниц наблюдая за Никифоровым, которого при проникновении каждого нового пальца в рот слегка потряхивало от непрекращающихся мурашек. Зрелище было завораживающим. Достаточно смочив слюной пальцы, Юри запустил руку в штаны, сжимая изнывающий член, при этом не переставая теребить сосок, но уже не через футболку, а оттянув треугольный вырез вниз. Юри не любил мастурбировать, в половом акте он никогда не уделял достаточного внимания своему члену, да и сейчас, он желал лишь убедиться, что тот окончательно встал, чтобы стянуть с себя плавки. Когда же он остался в одной только футболке Виктора, слишком длинной и прикрывающей слегка его член, он услышал как громко сглотнул Виктор. Нужно было видеть Кацуки в тот момент, именно в эту секунду на грани крайне сильного возбуждения и отступающего на второй план сознания. Именно после этого, Виктор мог бы утверждать, что никто не знает каков на самом деле Эрос Кацуки. Эрос по истине мифический, почти божественный в приглушенном свете одной настольной лампы, обнаженный, с длинными, изящными ногами, подрагивающими ресницами и залитыми румянцем щеками, желающий и сосредоточивший все свое внимание на объекте желания. Юри хотелось прекратить эту игру, получить наконец главный приз, но как получить золото, полностью не отдавшись делу? Он стянул с себя последний элемент одежды, пережив прикосновение прохлады со своим голым телом, он старался не поежиться, и лишь затвердевшие соски выдавали его с головой. Футболкой он завязал себе глаза, затем стал неспешно поглаживать торс, впалый живот, плечи, словно прогоняя прочь ощущение холода на коже. Слегка коснулся головки, истекающей смазкой и тихо застонал. Развернулся к двери лицом, вновь смочив пальцы слюной, влажной дорожкой прошелся ими от ягодицы к отверстию, мыча от возбуждения, выгнулся в спине, открывая доступ и пальцам и взгляду Виктора, который не выдержал и медленно поглаживал свой член через уже приспущенные штаны, томно при этом вздыхая. Юри долго играл с собой, хотя дождаться уже не мог, чтобы ощутить в себе хоть что-то, хоть собственные пальцы. Он знал, что соблазнение не закончено. Мял ягодицы, призывно оттопырив зад, раздвигал две половинки, очерчивая анус пальцем, который наконец юркнул внутрь, срывая с губ двоих возбужденный полукрик. Кацуки опустился на колени, потому что ноги его больше не держали, встал в позу рака, все так же лицом к двери, и начал себя растягивать, насаживаясь на пальцы. Он что-то неразборчиво стонал, ему словно сорвало крышу, запах Никифорова был везде, само его присутствие из-за нулевой видимости казалось чем-то нереалистичным, казалось, что он повсюду: сзади, спереди, сбоку. Юри ввел в себя третий палец, выкрикивая: «Виктор, пожалуйста!», — он повторял его имя снова и снова. В неизвестном и страстном порыве Юри начал целовать дверь, неразборчиво скуля что-то. Оба были готовы кончить, понять это можно было даже по атмосфере в комнате. Но тут Юри прошептал: «Я так хочу тебя в себе, прошу», — и Виктор не выдержал, чуть ли не рыча поднял с пола Кацуки на руки, снимая повязку с глаз и впиваясь долгожданным поцелуем в холодные, терпеливые губы. Юри всего трясло мелкой дрожью, он сцепил ноги за поясницей Никифорова, не желая ни на миллиметр отступать теперь, после того, как он прошел свое тяжелое испытание. Они целовались словно в забытье, и сравнимо это было только, наверное, с глотком воздуха, когда выплываешь на поверхность воды после затянувшегося погружения. Оба разместились на диване. Юри, сидя на коленях Виктора, елозя бедрами на возбужденном члене, который потом он взял в руку и приставил к проходу- ждать он дольше не мог. Никифоров затаил дыхание, ощущая пульсацию дырки прямо на своей головке. Они встретились взглядами, и Юри стал медленно опускаться. Комната наполнилась сладкими стонами двоих. Виктор хотел говорить и говорить много, о своих чувствах, о том, как хорошо внутри Юри, о том, что он и сам больше не выдержит таких изощренных пыток соблазнения, но все слова вылетели из его головы, он стал нежно покусывать ключицы выгнувшегося в пояснице Юри, который не мог думать ни о чем кроме этой заполненности внутри. Оба уже были в секунде от разрядки, Виктор собрал оставшуюся волю в кулак и собирался выйти из Кацуки, чтобы кончить, но тот удержал его, прошептав: «Кончи в меня, умоляю», — и с этими словами кончил сам и всхлипнул, почувствовав, как внутри жарко растекается сперма Виктора. Они продолжали сидеть так еще некоторое время, обнявшись, слишком изнуренные, чтобы пошевелиться. «Я-единственный в мире, кто может удовлетворить Виктора. Я-единственный, кто понимает его любовь»