Маски

Женя из тех людей, кто предпочитает отдавать. Все книгочеи уже привыкли, что она всегда где-то рядом, бескорыстная, готовая помочь, с усталым и добрым взглядом. Негласная старшая сестра всей группы. А Рита злится. Рита злится, потому что видит, как привыкают люди к Жениной доброте, и, сами того не замечая, начинают ей пользоваться. Но еще хуже, что Женя сама не против. Она сама бросается к любому заданию, впрягается, как вьючная лошадь, в любую работу. Берет дежурства раздолбая Матвея, рано встает даже в выходные и проводит каникулы за подработками. Так правильно, считает она. Так правильно по отношению к каждому студенту, клянчащему ее помощи, так правильно по отношению к ее семье, перед которой она чувствует себя виноватой, но все равно предпочитает не возвращаться, лишь усиливая свое чувство вины. Так правильнее по отношению к кому угодно. Кроме нее самой. Потому что она сама Женю не волнует. И Рита злится. Рита злится с самого начала, когда Женя еще только переехала к ней в комнату. Вольнова никогда не отличалась ангельским характером, и она об этом знала. И она этим нагло пользовалась. Ей неплохо было и одной жить в комнате, когда очередная соседка сбегала. Но Женя? Женя молча и спокойно терпела любые взрывы темперамента огнемага, громкую музыку, разбросанные вещи, забивающуюся раковину и периодический Ритин храп. Она казалась настолько непробиваемой, что маг красного иногда в бешенстве думала- есть ли у этой женщины вообще какое-то самоуважение? Ну или, хотя бы, нервы. С тех пор много воды утекло. А Женя все так же жила с ней в одной комнате. Хотя в самой комнате Рита видела ее только когда Лунева уставшим зомби приходила и рухала на кровать, чтобы отрубиться мертвым сном уже через секунду. Когда Рита просыпалась с утра- нижняя часть двухэтажной кровати уже была пуста. Даже если сегодня была не Женина очередь дежурить. И Риту все это злит уже не потому, что Женя не ломается под ее давлением, она уже давно привыкла жить с ней. Нет, ее злит этот нездоровый трудоголизм, с которым Женя хватается за все подряд. Думая о ком угодно. Только не о себе. И это глупо. Это чертовски глупо, если вы спросите мага огня. И когда на очередных новогодних каникулах Рита идет по улице и видит на углу у магазинчика знакомую высокую фигуру в нелепой шапке и с рекламными флаерами в руках- Рита по-прежнему злится. — Кого я вииижу. — тянет Вольнова, подходя со спины, и Женя оборачивается с каким-то полу-виноватым выражением на покрытом веснушками лице. — Ты опять собралась угробить все каникулы на… вот это вот? — она небрежно тыкает пальцем в стопку цветных листочков. — У тебя пальцы, судя по цвету, скоро отвалятся. Ты не охренела, подруга? — Рит, все нормально. — Женя неубедительно шмыгает носом, но голос у нее твердый. — В конце концов, каждый же проводит каникулы, как хочет. — Угу. И потом отдает все заработанные деньги в качестве откупа для собственной совести? — Женя меняется в лице и отворачивается, ясно давая понять, что обсуждать эту тему не намерена. Рита разве что зубами не скрипит, прожигая метафорическую дырку в спине подруги. Ну вот и что с ней делать? — …Ладно, давай сюда. — Она хватает часть листовок и разве что не выдирает их из пальцев застигнутой врасплох Жени. — Вдвоем быстрее избавимся. — Не слушая возражений, Вольнова уже топает к другой стороне улицы, задумчиво разглядывая бумажки. А что, если… — Только попробуй их выбросить! Или сжечь! — Рита оборачивается и скептически смотрит на более чем серьезное лицо девушки. «Епрст, какие мы ответственные.» Закатив глаза, маг огня машет пачкой, мол, не парься, поняла. За десять-двадцать минут она успевает перепробовать все самые решительные методы раздачи флаеров, от непреклонного впечатывания оных в грудь идущему навстречу человеку, сопровождаемого убедительным «А ну-ка взял быстро», и до распихивания листков в капюшоны и за шивороты прохожим. Вернувшись, она застает гораздо более вежливую Женю на том же месте, все еще с рекламками в руках. Со вздохом облокотившись на столб, Вольнова шарит по карманам и находит мятую полупустую пачку сигарет. Практически в ту же секунду она чувствует на себе неодобрительный взгляд. — Рита. — Что "Рита"? Один хрен нас с годами изнутри сожрут чернила и нам не светит долголетия, какой смысл париться. — огнемаг пожимает плечами. — Да и потом. На территории Библиотеки дымить все равно запрещено кому-либо, кроме нашей незабвенной Евгеньевны, зараза этакая. Дай побаловаться раз в год. — Она усмехается, и Женя ежится от насмешливого взгляда прищуренных глаз. — У тебя самой скоро задница от мороза отвалится, а ты читаешь нотации мне. Ха. — Лунева не находит весомого аргумента и отворачивается. Отдав еще несколько листовок, она не выдерживает. — …и все равно брось. — А ты заставь. — Рита любит бросать вызовы. Себе, окружающим, все сойдет. Женя со вздохом убирает одну руку в карман, и в какой-то момент Рита ожидает, что сейчас сигарету выбьют из ее пальцев какой-нибудь из фишек водяной магии, но их прерывает громкий борзый свист. — Хей, рыжая, слышь! — подвыпившая компания явно и целенаправленно обращается к ней, — Бросай этого дрища рябого, погнали с нами! Рите требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать, о ком они, прежде чем она переводит взгляд на отворачивающуюся от парней Женю. Длинную, худую, короткостриженную, сплошь покрытую веснушками Женю. Рита замирает и почти может видеть, как Лунева молча и даже как-то привычно проглатывает обиду. Даже не пытаясь защититься или ответить. Непогашенная сигарета тлеет у Риты в руке. — Ты там не оглохла? Че ты пялишься на него, думаешь-- — На нее. — глухо перебивает Рита. Женя отворачивается совсем, отходя в сторону, явно желая избежать конфликта, ссутулившись, словно пытаясь казаться меньше. Старая присказка из детства- игнорируй забияк, и они уйдут. Риту бесит это молчаливое всепрощение. Всегда бесило. Кто это вообще придумал? — Нее? Ху, так это что, еще и баба? Гы, да вы только гляньте, а, дос-- — Скворешню захлопнул! — дымящийся бычок выпадает из пальцев, забытый, и Вольнова делает недвусмысленный шаг в сторону шпаны, выразительно закатывая рукава и скаля зубы в перекошенном от злобы подобии усмешки. Больше всего в этот момент ей хочется запихнуть сказанные слова обратно в глотку самодовольной роже напротив, раз уж кое-кто не может сделать этого сам. И она сделает это гораздо, горааааздо больнее. — Рита, стой! — как раз в тот момент, когда все перед ее глазами заволакивает знакомой красноватой дымкой ярости, ее внезапно хватают за руки со спины. Ошарашенная, Рита резко останавливается, выворачивается, дергается сильнее, чем можно было бы ожидать, с силой отталкивая Женю назад и вырывая свои запястья из цепкой хватки. Лунева с трудом удерживается на ногах, встряхивая саднящими ладонями и, подняв глаза, сталкивается с возмущенно-ошеломленным взглядом Риты, которая стоит среди рассыпанных по снегу листовок, глядя на нее в лоб и даже забыв хотя бы проорать вслед быстро удаляющейся шпане кто они есть. — Рит, правда, не стоит-- — Ты сдурела?! — резко перебивает ее Вольнова, и Женя осекается. Рита злится не на то, что ее остановили. Что-то другое, почти паническое звенит в ее голосе и отражается в глазах. Женя пытается снова: — Я не хочу, чтобы-- — Рита делает резкий шаг вперед, наступая на тлеющий уголек в снегу, и яркие, видимые только им двоим языки пламени вспыхивают на кончиках ее пальцев, ползут по ладоням, танцуют на плечах, отражаясь в взбешенных глазах. — Ты понимаешь, что еще парой секунд позже и я спалила бы тебя нахер?! — надрывным шепотом шипит она, но Женя вздрагивает, словно от громкого крика. Рита взмахивает руками, не в силах выразить свои эмоции словами. — Кто, твою мать, хватает голыми руками боевого мага при атаке? Тебе жить надоело?! — Женя бросает взгляд на свои слегка обожженные ладони, но снова упрямо смотрит подруге в глаза. — Не надо. Из-за меня устраивать драк. Если бы Рита была не книгочеем, а совсем реальным магом огня, она бы выпустила раздраженные струи дыма из носа. — А что поделать, если ты сама все всем спускаешь с рук?! — Они не сказали ничего такого, чего я бы уже не слышала. — И что?! — Рита срывается на возмущенный вопль, на них начинают оборачиваться люди. Но ей плевать. Ей плевать, плевать, плевать, пошли все к черту. — Что ты там себе придумала? Что раз говорят, то они и правы? — Женя пытается держать зрительный контакт, но отводит глаза. — …меня не нужно защищать. Я в порядке. Рита медленно, долго выдыхает, и подходит ближе. Маг синевы на краткую секунду ожидает, что ее снова обругают, пихнут, даже ударят, но Рита просто берет ее руки и накрывает своими. — Льдышка. Отморозишь себе конечности совсем, чем колдовать будешь? — бурчит Рита, не поднимая глаз. Женя открывает было рот, чтобы ответить, но слова теряются где-то в горле. У Риты теплые, даже горячие руки, и ее собственные пальца оттаивают под крепкой хваткой. И у нее нет ни сил, ни желания пытаться вырываться. Наконец, после нескольких минут молчания, Рита поднимает на нее глаза- растрепанная на ветру, сама без шапки, согретая собственным цветом, с кривой усмешкой… и странной, грустной иронией в глазах. — …Чья бы корова мычала. Тебя-то эта фраза не остановила. — тихо произносит она. Женя помнит. И Рита помнит. Как в ту злочастную зиму она давилась собственным огнем, вспыхивая, теряя контроль над болью и яростью внутри. Как остальные студенты, даже очень желая, не могли к ней подойти, просто чтобы не сгореть заживо. Как только Антон сидел с ней, неуязвимый, и отчаянно пытался сказать ну хоть что-нибудь, отвлечь ее хоть на что-нибудь. И она пыталась, ох, она пыталась. Но все валилось из рук, и все было неправильно, и как только ей казалось, что она выкарабкалась, ее взгляд падал на Сашу, или Ингу, или опустевшие коридоры опозоренной Библиотеки, и ей хотелось что-нибудь взорвать. И остаться одной, чтоб ее никто не трогал. Но она заставляла себя вставать, и загонять все глубоко в грудь, внутрь, где не увидят, и общаться с другими. Потому что с ней все в порядке. Ей не нужна их гребанная жалость. Как будто только она одна потеряла…друга. С чего бы ей должно быть хуже других? Она сильная. Все нормально. Но была еще Женя. Она никуда не ушла. Она никуда не делась из их комнаты даже когда Рита вспыхивала по ночам, освещая все помещение и не давая ей спать, или бродила из угла в угол, неспособная уснуть сама. В одну из ночей она накрутила себя до такой степени, что была уверена, что ее собственный цвет пожрет ее изнутри вот прямо там на месте, от злобы, и ярости, и ненависти, и прочего саморазрушения, которым она занималась первое время после… после. Просчиталась, совершенно забыла о цвете, почти упустила его из-под контроля, как тогда, в Костяном Доме. По крайней мере, так оно ощущалось. И даже тогда она отказывалась просить о помощи. Не сказала даже Антону, или уж тем более Ангелине Евгеньевне. Да и что он мог сделать, с почти такими же чернилами. Рита сидела на кровати на своем втором этаже, скрючившись в клубок, вцепившись пальцами в волосы и пытаясь не орать от боли, когда почувствовала прохладное прикосновение на плече. Вздрогнув и шарахнувшись в сторону, увидела Женю, сидящую рядом — и ведь даже не заметила, как та забралась наверх. Что Лунева говорила, как умудрилась помочь ей обуздать ее взбесившиеся чернила, это для Риты потерялось за ревом ее собственного огня. Она хорошо помнила только обеспокоенные темные глаза на покрытом веснушками лице, упрямый, спокойный, плавный, словно течение, голос, и смуглые руки, обернутые листами бумаги с быстро испаряющимися водяными знаками, крепко держащие ее пылающие ладони, удерживающие ее цвет вместе с ней. На утро, продрав глаза по будильнику и с тошнотой вспомнив, что в тот день было ее дежурство, Рита обнаружила Женю уже одетой и направляющейся к двери. — Куда ты намылилась? — приподнявшись на локте, Вольнова успела поймать соседку за воротник, благо Женин рост позволял сделать это с верхнего этажа кровати. Женя обернулась. — На кухню. — Сегодня моя очередь. — Уже нет. Я переписала сегодня на себя. — Ты... что?! — Рита слетела вниз, пошатнулась и схватила Женю за рубашку. — Слушай, ты-- Жека, твою мать, мне эта твоя благотворительность нахер не сдалась, усекла?! Я и сама могу! Не фарфоровая! Все со мной нормально, проживу и без этой вашей этой жалости, и… — она осеклась, глядя на Женину ладонь, которую та положила поверх ее. Покрытую пластырями и несколькими полосками светящейся зеленым бумаги. — Это не благотворительность и не жалость. — с все тем же убийственным спокойствием произнесла Женя, твердо глядя Рите в глаза. — Просто отдохни. Пожалуйста. Все знают, что ты сильная. Не нужно никому этого доказывать. Рита и сама не поняла, почему послушала и осталась. Но после целого дня, проведенного, наконец, в одиночестве, не заставляя себя смотреть в глаза остальным с бравадой «человека, который в порядке», с возможностью выреветься наконец как последняя дура… Ей действительно стало легче. По крайней мере, она смогла взять себя в руки. Хотя желание дать Саше по морде, а так же многие другие эмоции не ушли, но с ними стало можно жить. Рита так и не знает, слышала ли в тот вечер снова упавшая без задних ног Женя ее тихо буркнутое «Спасибо». Надеется, что слышала. *** — Жека! — Женя, сидящая на одном из балконов замка, оборачивается и смотрит на стоящую в проеме Риту. Внизу отмечают. Глядя на чуть более, чем обычно, широкую и безбашенную ухмылку и чуть затуманенные глаза подруги, Женя без труда угадывает, что студенты как-то умудрились протащить в Библиотеку алкоголь. Ангелина будет в ярости и, вероятно, всех их слегка убьет. Но это будет потом. А сейчас Рита, расслабленная, беспардонная и очень теплая, самым наглым образом плюет на понятия личного пространства и плюхается совсем рядом с Женей, роняя руку ей на плечо. — Ну-с, и какие у нас проблемы? — вопрос застает мага синевы врасплох. Видя ее вопросительный взгляд, Рита фыркает. — Ты свою кислую физиономию давно видела? И я имею ввиду кислее, чем обычно. Жене хочется досадливо фыркнуть и отмахнуться, что все с ней, как всегда, нормально, но, после паузы, она отворачивается. Она не знает. Не знает, почему ей сложно смотреть Рите в глаза, почему последнее время она то и дело избегает оказываться с ней в паре, в одной команде, да просто стоя рядом. Как будто это что-то может значить. Как будто… что-то изменилось. Когда успели громкий храп и взрывной характер из чего-то, что надо терпеть, стать чем-то, без чего уже сложно представить ее дни? Почему впервые с тех пор, как она закрыла свои первые несколько книг, ей снова овладел тот тихий леденящий страх? Овладел с того момента, когда, выйдя из Молота Ведьм, она буквально несла ослабшую раненую Риту на руках, слепо, глухо игнорируя предлагаемую помощь волнующихся Теней, и она, Рита, внезапно была такая бледная и, вопреки ее протестам, хрупкая, словно бы не весящая ничего? Все, абсолютно все волновались, когда она дольше всех не приходила в себя, но Женя внезапно не могла заставить себя подойти к ней. Слишком тихая, какая-то маленькая, неподвижная для той Риты, которую они всегда знали, которую она всегда знала. Было… страшно. Чем дольше она не шевелилась, тем отчетливей казалось, что она вот-вот треснет, как, и в самом деле, фарфоровая. Сама Рита убила бы ее за такие мысли, и Женя отбросила их как можно дальше, как только все наладилось. Но понимание того, что она, маг поддержки, никогда не сможет оградить боевого мага от опасности в первых рядах, понимание, которое было всегда, как нечто само собой разумеющееся, как расписанные роли, еще никогда не казалось таким тяжелым и болезненным. Все это было неправильно. Это желание защитить, которое совершенно не было никому нужным, эта неосознанная тяга к обжигающим нечаянным прикосновениям, и все прочее, о чем она упорно старалась не думать- было неправильным. И тот факт, что всего год назад Рита еще загибалась от боли по вполне конкретному человеку, делал всякие подобные мысли еще менее правильными. У Жени уже было достаточно причин не любить себя. Одной больше, одной меньше… — Все это неправильно. — вырывается у нее. Рита вопросительно хмурится, наклоняя голову набок. — Что, решила почитать мне нотации по поводу алкоголя? — по своему интерпретирует она сказанное и пихает Женю в плечо. Та не спорит. Пусть все сойдет на очередной разговор о вредных привычках. Так даже лучше. Рита, однако же, не унимается. — Что ты вечно такая правильная? — с неожиданным напором фактически наезжает она на мага воды. Женя ошеломленно моргает, но Рита еще только начала. — Не делайте то, не лезьте туда, за уши всех таскаешь, как маленьких. Помогаешь всем направо и налево, даже когда не нужно, на самом деле. И все время это «Ну я же предупреждала», а? Ты о себе-то паришься вообще? Нет. О себе — нет. — Это… — Что? «Неправильно»? Чей та? — в возмущенных, пьяных Ритиных глазах вспыхивает огонь, не сулящий ничего хорошего, и Женю полу-шутливо, полу-серьезно пихают в грудь, фактически припирая к стенке и загоняя в угол. — Знаешь, что, мисс «Мама всея студентов», ну-ка, давай. Сделай что-нибудь неправильное. Вот прямо щас. Это вызов. — Рита, что ты… — Давай-давай! — Я… — Давай!!! В принципе, Жене достаточно было бы сочинить какое-нибудь заковыристое и очень матерное ругательство, и выпившей Рите бы хватило, чтобы расхохотаться и принять это за достаточно «неправильную вещь». Но именно в этот момент, в этот конкретный момент, у Жени нет больше сил думать про правильные и неправильные вещи. Более того, у нее нет сил играть с Ритой в эти ее игры. Какая-то шальная мысль мелькает у нее в голове- «Хочешь неправильное?! Получишь!» В ритме паники ее сознание мечется в поисках чего-нибудь… Чего-нибудь что было бы очень, очень неправильно сделать сейчас. Вот прямо сейчас. Вот прямо первое пришедшее на ум, потому что в хаосе радостного «Давай-давай-давай, тебе же не слабо, я знаю!» думать очень тяжело. И прежде, чем кто-либо из двоих успевает что-то понять, Женя резко наклоняется и целует Риту в губы. Коротко, одним прикосновением, неловко- но этого достаточно, чтобы Рита замолкла на полуслове и разжала от удивления руку на Жениной рубашке. И уже этого, в свою очередь, достаточно для того, чтобы Женя вскочила на ноги и почти что ссыпалась вниз по лестнице, оглушенная и ошарашенная своими же действиями. Она спотыкается вниз по коридору, изо всех сил стараясь не наткнуться ни на кого из одногрупников, она бродит по замку из комнаты в комнату, почти теряется в какой-то части, где ни разу не была, и в конце концов ноги выводят ее к их же комнате. С облегчением обнаружив, что внутри пусто, она не включает света и задергивает шторы на окне, чтобы сделать мрак в комнате настолько кромешным, насколько возможно и падает на кровать прямо в одежде, забиваясь ближе к стене, планируя остаться незамеченной или хотя бы притвориться спящей. Или мертвой. Плохая шутка. Все это очень неправильно. Женя никогда не любила себя. В многодетной семье ей, одной из старших, не перепадало столько внимания, сколько ее ровесникам. Зато было много требований и надежд. В школе дразнили. После школы дразнили. И сколько бы ребята в библиотеке с этим не боролись- она так и не может смириться со своим длинным ростом, со своей нескладной, мальчишеской фигурой, с дурацкими рябыми веснушками на смуглой коже. И так и не может убедить себя, что та простота, с которой она бросила все, уходя в Библиотеку, это не признак жуткого эгоизма. Женя не любит себя. И не верит, что кто-то может. Да ей это и не нужно, если вы ее спросите. Тем более, когда все так… неправильно. Она слышит как открывается и тут же закрывается дверь и замирает, стараясь не шевелиться. Она слышит Ритины шаги, которые затем останавливаются. На какой-то момент наступает тишина. Женя приоткрывает один глаз и пытается разглядеть в темноте, где стоит девушка и что она делает. — Знаешь, в чем плюс быть огненным магом? — раздается голос резко и близко, ближе, чем Женя ожидала, и она вздрагивает и жмурится, понимая, что Рита стоит сразу возле кровати, скорее всего облокотившись на верхнюю койку и глядя вниз, на нее. — В темноте видно немного лучше. Женя отчаянно цепляется за призрачную надежду, что, может быть, если не реагировать, то Рита сдастся, но чувствует, как проседает матрас под весом садящегося человека, и обреченно вздыхает. — …знаешь, — и Ритин голос звучит абсолютно трезвым, и необычно тихим, хотя все таким же грубоватым, — твои ведь эти игрушки на меня не действуют. Ты ведь не только от доброты душевной надрываешься. Все думают, ты просто по жизни такая типичная старшая сестра. Но это ведь не так работает. Я, может быть, не психолог ваще ни разу, но глаза у меня есть, и голова тоже. Ты вбила себе в голову, что сама заботы не заслуживаешь, поэтому даешь другим, а себя не бережешь совершенно и надрываешься, как хренов пони. И денег ты столько семье шлешь не только потому, что это «правильно», но еще и потому, что хочешь откупиться, тебе стыдно, что ты в глубине души рада, что тебя забрала библиотека, и совершенно не хочешь пока возвращаться туда. Что, кстати говоря, нормально. Тебе не пять лет. Я, если заметила, тоже никуда не уезжаю из Библиотеки на выходные. Ни к одним родакам, ни к другим. — Женя слушает молча, и ей очень хочется лишиться слуха. Очень хочется, чтобы Рита замолчала и перестала так нагло раскладывать по полочкам все, на что Женя старается не смотреть. Если это такой изощренный способ мести за «неправильный» поцелуй- лучше бы сразу дала пощечину. Но Рита, как обычно, безжалостна. — И ты никогда не срываешься при людях, потому что не хочешь, чтобы они знали, что ты на самом деле о себе думаешь. Копишь и копишь кучу претензий к самой себе, и заглушаешь их постоянной работой. Лишь бы не хватило сил в зеркало прямо взглянуть в конце дня. Женя не выдерживает. — Что ты от меня хочешь?! — она переворачивается и поднимается на локтях, яростно глядя куда-то в район темноты, откуда доносится голос. — Как будто ты сама лучше! — принимая молчание за знак согласия, а точнее, разрешения на продолжение, Женя не унимается, переходя на рваный шепот, чтобы не орать. — Думаешь, ты одна тут внимательная? Да ты сама, чем сильнее тебе кто-то нужен, тем больше выпендриваешься! Ранена- все нормально, помираю- все нормально, я крутая, я справлюсь! Кого хочешь сожгу, кого хочешь согрею, костерок, блин! А самой ведь тоже хочется, чтобы кто-нибудь согрел в ответ, да только всем нужна Рита- боевой маг, Рита- крутая девчонка с района, Рита- братан и ты сама предпочитаешь, чтоб все было именно так, потому что все остальное «некруто» и «слабость» и ты этого боишься! И… — Тебе не нужны. — Женя забывает, что хотела сказать дальше. — «Рита- маг» и «Рита с района» и прочие Риты. Ты как-то умудрилась меня всю пережить и не сгореть. — Потому что ты…ты… — Женя не знает, что «потому что» и что «ты». Она падает обратно на подушку с побежденным вздохом. Тоненький голос в голове кричит «Не надо было этого делать! И говорить! Чтобы все было по прежнему! Что теперь?! Наломала дров…» Она не видит, но чувствует, как Рита наклоняется над ней, и вздрагивает, когда теплая рука неожиданно, абсолютно нехарактерно мягко касается ее щеки. — Не умею говорить всякую красивую фигню про звезды и прочее, — с улыбкой в голосе произносит Рита, — но веснушки твои ничерта не рябые, а очень даже классные. — Женя с трудом перебарывает желание помотать головой. Неправда. Тонкие, самую малость мозолистые пальцы что-то выводят на ее щеке- наверное, рисунок из тех самых веснушек. Отчаянно пытаясь перевести тему, отвлечься от бегающих по коже мурашек, Лунева выпаливает: — Это правда. — Хм? — Мне не нужны все эти… «Риты» в кавычках. Мне…вполне достаточно тебя просто. Какой бы ты там не выбирала быть. Рита смеется. — Ты же понимаешь, что та Рита, которая лезет драться с придурками на улице, сбегает с уроков, дурачится с огнем и курит- это тоже я? — Я и не говорю, что я не буду ругаться по поводу всего вышеперечисленного. — резонно парирует Женя. — Еще бы я не понимала… …но и быть всегда "в порядке", даже когда хочется пойти что-нибудь сломать и сжечь… не надо. — Я обещаю постараться. — Женя слышит лукавую усмешку и хмурится. — Если ты пообещаешь хоть иногда слать к черту нахлебников, которые пытаются вечно сесть тебе на шею, и поделать что-нибудь для себя. Например, пойти, наконец, волонтером в тот приют на который ты уже пару лет смотришь щенячьими глазами. Женя закрывает глаза. — Ты же знаешь, я не… — Можешь ты все. Так мы обещаем или как? Женя осторожно поднимает руку в темноте и находит на ощупь, проводит пальцами по коротким волосам на выбритых висках и останавливается. Ей кажется, что может быть ей удается, самую малость, различить глаза Риты, едва светящиеся в темноте, возможно, из-за чернил, а может быть, только из-за ее воображения. Но если ее глаза ее не обманывают, то она точно никогда в жизни не видела у Риты такого взгляда. — …кто бы мог подумать, что у нашей «горячей штучки» есть и мягкая сторона… — Это страшная тайна. Кому-нибудь расскажешь- и мне придется тебя убить. — и Женя наконец-то свободно выдыхает и смеется. У Риты горячие губы и обжигающее дыхание. И мягкие волосы, и сильные руки. И Женя впервые, не боясь нарваться на защитную реакцию, позволяет себе обнять ее и прижать к себе, как хотелось год назад, как хотелось столько раз подряд, и всегда кололось. Рита что-то шепчет совсем неслышно, фактически на выдохе, но Женя догадывается. Она говорила, нужно, что бы кто-нибудь согрел? «Так согрей.» — Обещаем. — отвечает она, наконец, на предыдущий вопрос. — Прямо завтра зайду в приют и спрошу про волонтерство, хочешь? Пойдешь со мной? — Если никто не соберется меня там кусать. А то я за себя не отвечаю. — Они тебя полюбят. Я им про тебя расскажу. — Рита фыркает и приподнимается на локтях. — …Есть идея. — Женя не успевает спросить, какая, потому что ее снова целуют. — Раз ты так не любишь свои веснушки, — весело бормочет Рита, перехватывая Женины руки и целуя ее в щеку, — то я просто обязана тебя переубедить. Спорим, что смогу заставить тебя передумать? Женя протестующе жмурится, не успевая перехватить предательский вздох, когда уже загоревшаяся какой-то своей идеей Рита спускается к ее шее, — Если ты собралась их таким образом пересчитать, то ты со счету собьешься... Или устанешь. — Рита смеется, приподнимаясь и заглядывая ей в глаза, и на этот раз Женя может поклясться, что видит совершенно буквальные озорные огоньки, танцующие в карих глазах. — Это вызов? — Женя всегда, всегда закатывает глаза, когда Рита в очередной раз все на свете сводит к вызовам и соревнованиям. Но это тоже часть Риты, причем немалая, и значит, это она тоже любит. Этой ночью и после нее, Женя, может быть, немного любит даже себя.