* * * МЕРЗЛЫЕ МОТИВЫ РУДИ ШТАЙНЕРА * * * 1. После стольких месяцев неудач этот миг был его единственной возможностью насладиться хоть какой-то победой. 2. Положение, требующее такой самоотверженности – удобный случай обратиться к Лизель с обычной просьбой. Разве сможет она отказать ему?
— Как насчет поцелуя, свинюха? По пояс в ледяной воде он постоял еще несколько лишних мгновений, затем выбрался на берег и подал книгу Лизель. Штаны облепляли ему ноги, и Руди не останавливался. По правде, я думаю, он боялся. Руди Штайнер боялся поцелуя книжной воришки. Наверное, слишком его хотел. Наверное, он так невероятно сильно любил её...* * * РЕЗОННОЕ ЗАМЕЧАНИЕ * * * Этот подвиг имел последствия.
А именно такие: на следующий день Руди не пришёл в школу. Почему? Минутное пребывание в ледяной воде дало о себе знать. *** Руди сразу отправился домой после того купания. Встречаться глазами с книжной воришкой ему не хотелось. Точнее, он боялся. И поцелуя, и неловкости. И ещё он решил, что такой уход будет куда эффектнее и лучше запомнится Лизель. Остаток дня прошёл спокойно, пока дело не дошло до ночи. Фрау Штайнер проснулась около двух часов после полуночи от тихих, но явных стонов и ворочаний в постели одного из её детей. Накинув халат, она поспешила в детскую (только двое старших из пятерых детей Штайнеров имели собственную комнату на двоих). Стоны исходили от кровати, на которой спали Руди и маленькая Беттина. Последняя, услышав шаги, приподнялась на локте – она не спала. — Мама! — громко прошептала она. — Руди не даёт мне спать! — Погоди, Беттина! — Барбара склонилась над ворочающимся сыном и притронулась к его лбу. — Езус, Мария и Йозеф, да он весь горит! Детка, пойди, разбуди отца! — обратилась она к дочке. — И включи по пути свет! В следующие полчаса всё семейство Штайнеров собралось возле постели Руди и наблюдало, как мама прикладывает к его лбу холодный компресс. — Что с ним произошло? — недоуменно вопрошал Алекс Штайнер. — Он ведь в последний раз болел, когда ему было лет семь! — Я сегодня видела, как он пришёл с улицы весь мокрый! — подала голос Беттина, выглядывая из-за спин старших детей. — Насквозь! — Мокрый насквозь? — взглянула на неё Барбара. — Он что же, в Ампере купался? Если бы она знала, как близка была к правде. — Что же теперь? — спросил папа. — Ты его будила? — В том-то и дело! — снова заговорила маленькая Беттина. — Сколько я не пихала его и не уговаривала заткнуться, он не просыпался! — Конечно, у него же жар! И сильный! — мать беспокойно взирала на бледное с болезненным оттенком красного лицо сына. — Должно быть, он в забытьи. — Это значит, он может не очнуться? — прошептала старшая из сестёр. — Не говори глупостей! — Барбара плохо скрывала беспокойство — Конечно, он очнётся! — Я звоню доктору! — заявил Алекс и тяжело зашагал к телефонному аппарату (благо он у них имелся). Прибывший через час сонный врач, осмотрев мечущегося по постели мальчика, вынес вердикт: переохлаждение. — И что теперь делать? — растерянно спросила фрау Штайнер. — Ну, менять компрессы, отселить в соседнюю комнату, держать в тепле и ждать, когда он очнётся. А дальше посмотрим. Постарайтесь почаще поить его водой, — посоветовал врач, явно горя желанием поскорее вернуться в постель. После его ухода герр Штайнер разогнал детей спать, а сам вместе с женой перенёс Руди на чердак, где хранились разнообразные выкройки и всевозможный хлам, связанный со швейной лавкой. Кое-как наведя порядок и приспособив чердак для пребывания там больного, Алекс, с разрешения жены, отправился досыпать. На его дубовом лице чётко отпечатался след беспокойства. Руди не пришёл в себя ни ночью под надзором матери, ни утром, под надзором сменившей её старшей сестры (она была только рада прогулять школу). Метаться и стонать он прекратил, но тяжёлое шумное дыхание, бледный цвет горящего лица и ежеминутное бредовое бормотание создавали тяжелую, душную и болезненную атмосферу на чердаке дома номер 35 по Химмель-штрассе. * * * Лизель Мемингер, не увидев утром возле своей калитки Руди Штайнера, своего вечного провожатая, удивилась. Решив обязательно отчитать его за то, что он ушёл в школу без неё, девочка отправилась туда в одиночестве. Не увидев Руди на первом уроке, она занервничала. Без лучшего друга ей было как-то пусто и неуютно. Некому было ей подсказать, когда её вызвали отвечать на одном из уроков. Никто не доставал её болтовней на переменах. Никто не крикнул "Кто быстрее до дома?", когда она вышла за школьные ворота. Домой Лизель брела всё в том же гордом одиночестве. По дороге её обуревали мысли. Что могло случиться с Руди? Может, он так переволновался вчера, что прогулял сегодня школу, чтобы не встречаться с ней? Она ведь в какой-то миг была готова исполнить его просьбу. Да нет, абсурд! *новое выученное слово* Руди Штайнер не такого характера. Тогда в чём же дело? Она должна была дознаться хотя бы из благодарности за то, что он спас её книгу. Лизель уже была на Химмель-штрассе. Она остановилась между домами номер 33 и 35. 35... У книжной воришки появилась идея. Пойти, постучаться и спросить, что с Руди. В конце концов, на правах его лучшей подруги... Лизель Мемингер сомневалась. Точнее, боялась. Чего? Она не знала. Боялась увидеть родителей Руди, взирающих на неё, пришедшую спросить об их сыне. Боялась, что они заподозрят, что ей не всё равно. Почему? Этого она тоже не знала. Мне же думается, это всё переходный возраст. Глубоко вдохнув, Лизель медленно подошла к ступенькам дома номер 35. Затем так же медленно приблизилась к этой самой двери. И застыла. На неё смотрела железная изогнутая дверная ручка с облупившейся краской. А Лизель смотрела на неё. Книжная воришка поднесла кулак к крашеным доскам. Секунда, повисшая в звенящей тишине. А потом тихий стук. Лизель запаниковала, злясь на свою дернувшуюся руку, и надеясь, что её не услышали, но было поздно. За дверью послышались шаги. На пороге возникла Барбара Штайнер. Выглядела она жутко уставшей. — Лизель? — вежливо улыбнулась она. — Ты пришла за Руди? Чёртова материнская догадливость. — Да... Я хотела узнать, почему его не было в школе. — Ох, — фрау Штайнер провела ладонью по лицу, убирая упавшую на лоб выцветшую рыжую прядь волос. — Видишь ли, он заболел. Сегодня ночью я проснулась, он метался и стонал... У него жар. И он до сих пор не очнулся, — её лицо на секунду исказилось. — Вот... Лизель смотрела на неё широко раскрытыми глазами. — Не пугайся, детка, я обязательно сообщу тебе, когда он придёт в себя, — немного натянуто, но тепло улыбнулась Барбара. Лизель только дёрнула головой, изобразив нервный кивок. Дверь перед ней закрылась. Руди Штайнер болен. Несомненно, после вчерашнего. Он болен по её вине. Эти мысли стучали в её голове, когда она открывала дверь дома номер 33. Когда машинально поздоровалась с приемными родителями. Когда поднялась к себе наверх. Когда ложилась спать. "Я должна была, я должна была как-то предотвратить это!.." — думала Лизель. Но как? Как можно было предотвратить самоотверженность лучшего друга? Хуже мальчишки, который тебя ненавидит, может быть только мальчишка, который тебя любит. Хуже того: он, получается, ещё и твоя ответственность. Лизель проворочалась всю ночь, размышляя, волнуясь и коря себя. Что будет с Руди? И какого чёрта она вообще так беспокоится о нём? Прошёл ещё один день тяжких раздумий и терзаний. Точнее, проволочился. К его концу Лизель кое-до-чего таки додумалась: Руди Штайнер ей небезразличен. Эта мысль пришла просто, и не стала выслушивать возражений подростковых гормонов. Дверь дома номер 35 так и манила к себе, притягивала взгляд. Почему Барбара ещё не сообщила, что Руди очнулся? Конечно, терзания книжной воришки не остались незамеченными. Услышав машинальный вежливый отказ на предложение почитать вместе в подвале, Ханс Хуберман насторожился. Он поднялся в комнату приемной дочери и застал её лежащей на кровати и напряжённо разглядывающей потолок. Увлечённая раздумьями, Лизель не подумала о том, что приемные родители тоже могут знать о болезни Руди. А они знали: Алекс Штайнер ещё по дороге на работу рассказал им об этом. — Эй, к тебе можно? — осторожно спросил Ханс, постучав в открытую дверь. Лизель, вздрогнув, рассеянно кивнула. — Волнуешься за Руди? — понимающе улыбнулся Папа. Всё внимание книжной воришки мигом заострилось на нём. — Да... То есть нет... — Да ладно тебе, не отпирайся, — Ханс присел на краешек её кровати. — Мы с Мамой тоже волнуемся. Говорят, он так и не пришёл в себя: время от времени бредит, бормочет то про какую-то книгу, то про реку, то про поцелуй... — Папа бросил быстрый хитрый взгляд на приемную дочку. — Ну конечно, бредит же... — та покраснела и явно взволновалась сильнее. — Послушай, — невинным тоном заговорил Ханс. — Если ты хочешь навестить его – навести, не думаю, что Барбара будет против. Наоборот – ты можешь даже помочь ей: Алекс на работе, старшие дети на учебе, а она жутко устаёт; ты могла бы посидеть с Руди и дать ей отдохнуть. — По-посидеть с Руди? — большие испуганные шоколадные глаза вперились в Папу. — Да какая из меня сиделка?... — Ну, Макса же ты выходила! Лизель невольно улыбнулась. И посмотрела на книгу рядом с собой. "Свистун". * * * На пороге Штайнеров снова стояла светловолосая девочка, прижимающая к груди книгу. В дверном проёме вновь возникла Барабара – ещё более уставшая, чем в прошлый раз. — Лизель? — Фрау Штайнер, я хотела спросить: может, вам нужна какая-нибудь помощь? — на одном дыхании выпалила Лизель, боясь передумать. — О, милая... — Честно, я могу помочь! — с жаром заверила её девочка. — Например, посидеть с Руди, чтобы вы отдохнули. У меня есть небольшой опыт... в этом. Барбара улыбнулась. Опять материнская догадливость, подумала Лизель. — Что ж, заходи. Девочка проскользнула в тесную прихожую. — Проходи наверх, он на чердаке. Лизель затопала вверх по лестнице, сжимая в руках книгу. Не зря же Руди её спас – пусть теперь слушает... В нос ей ударил душный воздух и запах лекарств, обнаруженных в семейной аптечке Барбарой. А ещё полусумрак чердака, нарушаемый подрагивающим огоньком одинокой лампы. Этот чердак походил на подвал. — Вот, смотри, здесь компрессы, меняй их каждые полчаса. Если удастся, постарайся напоить его – вода вот в этом кувшине. В случае чего, зови меня. — Конечно, фрау Штайнер, не волнуйтесь, отдыхайте! — улыбнулась Лизель, состроив самое успокаивающее выражение лица. Барбара задумчиво улыбнулась, как улыбаются заметившие взросление своих детей матери, и скрылась в потёмках лестницы. Лизель осталась одна. А потом увидела его. Точнее, услышала. Руди лежал на кровати. Таким книжной воришке его ещё не приходилось видеть: бледным, так и пышущим жаром, с нездорово румянящимися щеками и бескровными губами, бормочущими что-то неразборчивое. Лизель, перебарывая нахлынувшие чувства и напряжение, подошла к нему и села на стул рядом с кроватью. Она осторожно притронулась к его обжигающей щеке. И вдруг, мальчик на пару секунд умолк. В воздухе повисла звенящая тишина. Как тогда, перед стуком, на улице. Но та тишина была свежей, морозной, а эта – душной и давящей. Нарушило её вновь начавшееся бормотание. Лизель прислушалась. "Победа... Мне нужна хоть одна победа... Дайте насладиться этим мгновением... Я спас эту чёртову книгу... Холодно... Свинюха... Как насчёт поцелуя?... Однажды ты до смерти этого захочешь... Не надо, не целуй, мне страшно... Я украл для тебя пару яблок... Почему ты крадёшь только книги?... Их нельзя есть... Дойчер, ненавижу... Свинюха... Лизель, Лизель... Посмотри же на меня наконец... Я столько всего перепробовал... Мюллер, чёрт тебя дери, где мяч?..." Обрывки фраз перескакивали с темы на тему. Но один факт ошеломил Лизель: почти все его мысли были о ней. О дурёхе, по чьей вине он заболел. По чьей вине он сейчас бредит. И невольно выбалтывает всё, что у него на уме. Подслушивать нехорошо. Правильное воспитание иногда перебарывает любопытство, хоть и с большим трудом. Лизель откинулась на спинку стула и открыла принесённую книгу. — Свистун. Глава первая... Бормотание прекратилось. * * * Лизель приходила исполнять роль сиделки уже в третий раз. Сегодня она должна была дочитать для Руди последнюю главу "Свистуна". — ...Конец. — книжка захлопнулась. Лизель посмотрела на друга. Тот больше не бредил, а просто лежал, тяжело дыша. Это был тот случай, когда книжная воришка могла безнаказанно его рассматривать. И чем больше она вглядывалась в его бледное лицо, покрытое испариной, тем больше в ней просыпалась невольная нежность и восхищение этими нехитрыми, но такими, чёрт возьми, родными чертами. Она заметила в потёмках, как Руди вырос. Что лимонные волосы совсем немного потемнели. Чего ей не хватало сейчас, так это его глубоких голубых глаз... Прервав свои любования, Лизель вспомнила о компрессах. Взяв заранее приготовленный новый, она заменила им старый. В это время я как раз заглянул к ним на чердак. По причине Руди. На всякий случай. Я прошёлся рядом с кроватью, наблюдая, как приоткрывается его рот, ловя стоячий воздух, как слегка нахмуриваются брови. Я понял – передо мной лежит очередной протестующий. И просто так он не уйдёт. Лизель, взглянув на него, забеспокоилась. Наверное, оттого, что его рука, которую она сжимала, неожиданно похолодела. — Руди? Я склонился над мальчиком. Протянул руку под одеяло. Но меня оттолкнули. Слабая мальчишеская рука. Я про себя выдохнул – у меня нет причины забирать того, кто ещё борется. С успокоенной совестью, я удалился. Лизель всё ещё напряжённо вглядывалась в лицо лучшего друга. — Руди? Руди, ты меня слышишь? Лицо оставалось неподвижным. — Руди? — в голосе книжной воришки проснулись нотки паники. — Руди! Она легонько потрясла его за плечи. Ноль реакции. — Руди, прости меня, это моя вина! Я потащила с собой этого "Свистуна"! Если бы не это, тебе бы не пришлось прыгать в воду, ты бы не заболел!... Пожалуйста, очнись! Очнись, ты, Джесси Оуэнз! — сбивчивый шёпот, прерываемый невольными всхлипами, вырвался наружу. Внезапно, её руку сжали прохладные пальцы. Лизель отвлеклась на них, когда вдруг услышала тихое: — Лизель?... Вновь переместив взгляд на лицо Руди, она увидела его ярко-голубые, сейчас немного мутные, но открытые глаза. Открытые. — Руди... Ты... Ты живой! Мальчик, недоумевая, смотрел на неё. Лизель потребовалась минута, чтобы всё ему объяснить. — Ты читала мне все эти дни? — поднял брови Руди. — А я-то думал, что за бубнёж у меня над ухом... Лизель, в порыве чувств, неожиданно даже для самой себя обняла его. Но тут же спохватилась, вся вспыхнув и опустив взгляд. — Свинух, — пробормотала она. — Ты так меня напугал! Руди тихо рассмеялся. — Да разве я бы тебя покинул? Ты серьёзно думаешь, что я отстал бы от тебя просто так? Лизель невольно улыбнулась и осмелилась снова поднять глаза на друга. — Кстати, ты тут столько всего наговорил, пока бредил... Руди заметно заволновался, доставляя этим Лизель какое-то злорадное удовольствие. — И про что я болтал? — Да про всё, — книжная воришка ехидно улыбнулась, давая Руди понять, что наболтал он явно лишнего. — Забудь, ладно? — беспомощно попытался отпереться он, на что девочка наигранно вздохнула: — Ах, ну ладно. А я-то уж думала выполнить твою просьбу, наслушавшись всей этой чепухи... Руди нервно сглотнул и облизал сухие губы. — Какую просьбу?... Лизель взглянула на него. У мальчика был такой растерянный и взволнованный вид, словно его поймали на краже. Руди с усилием уселся на кровати, проморгав возникшие перед глазами круги, стянул со лба мокрую повязку и повторил вопрос: — Какую просьбу, дурёха? Лизель молчала, улыбаясь и сомневаясь. — Какую, свинюха? Что ты собиралась сделать? Я ведь не отстану! Наигранно закатив глаза с выражением ты-меня-достал-так-уж-и-быть-а-то-никогда-не-отвяжешься, книжная воришка решилась: она взяла его за воротник и притянула к себе. Их губы столкнулись. На несколько секунд. Затем Лизель осторожно отпихнула его и вперилась взглядом прямо ему в глаза: — Ну что, доволен? Руди обалдело хлопал глазами, глядя на неё, приоткрыв рот. Казалось, ему не хватает воздуха. Или он забыл, как дышать (чего ещё ждать от 13-летнего подростка, которого впервые поцеловала девчонка). Он был доволен. Ещё как. Так сильно, что ещё этого не осознал. — Лизель, с кем ты там разговариваешь? Голос Барбары Штайнер, поднимающейся по лестнице, долетел до них с небольшим опозданием и вошёл в комнату уже вместе с ней. — Руди, мальчик мой!.. — только и смогла выдохнуть она. * * * Спустя несколько недель, Руди и Лизель болтали на мосту, пересекающем реку Ампер. В том самом месте, где Руди спас книгу книжной воришки. Он выздоровел. Поцелуй Лизель пробудил в нём такую жажду жизни, что он быстро пошёл на поправку. Конечно, не без участия лекарств, компрессов и вечно сонного доктора. — Кто быстрее до дома? — задиристо взглянул на подругу Руди. Оба сорвались с места и что есть духу понеслись по укутанным сумерками улицам Молькинга, сбивая с толку редких прохожих, пока не оказались на Химмель-штрассе между домами 33 и 35. — Ну, до завтра, свинюха! — улыбнулся Руди. — Пока, свинух! — не замедлила с ответом Лизель. Оба подошли к ступенькам своих домов. И оба остановились, оглянувшись друг на друга. — Я люблю тебя, книжная воришка! — И я тебя, Джесси Оуэнз! Только тогда друзья (или уже нечто побольше) со спокойной совестью и счастливыми улыбками на лицах закрыли за собой двери, оставив на Небесной улице отзвуки хрупкой первой любви, бросающей вызов жестокой нацистской Германии...