Русалочка

У Эмили в квартире пахло хвоей и травами. Травы висели везде-везде: на окнах, свешиваясь целыми гирляндами, на косяках дверей, над кроватью (в особенности над кроватью!) на кухне и в прихожей. Травы она собирала летом и засушивала на зиму: кипрей, мяту и мелиссу добавляла в чай, а прочие, менее съедобные, но ароматные, просто развешивала для красоты. Они вкусно пахли и делали её маленькую однокомнатную квартиру её собственным тесным мирком. Она пила чай где попало: на диване у окна, за рабочим столом, где в удивительном беспорядке были навалены тетрадки, рисунки, грязные кисти и пустые чашки. На пушистом, стареньком ковре, который, кстати, давно пора было постирать. В собственной кровати, на кухне, на огромном кухонном подоконнике (для этого приходилось потеснить цветы, стоявшие тут и там). И мяту с мелиссой она отрывала прямо там, где сидела (благо связки висели во всех «чайных» местах). И грязные чашки оставались жить везде, где она пила чай: на подоконниках, на полу, под кроватью и у дивана. Чашек у неё было много, она покупала их не реже раза в месяц, большие, вместительные, такие, чтобы чая хватало надолго. Приходилось покупать, потому что чашки всегда терялись. Она оставляла их там, где пила чай, а потом они куда-то девались. Делая уборку перед Новым Годом, Эмили иногда находила потеряшек. Отмывала и ставила на полку, радовалась, а потом снова теряла, искала и находила. Кроме связок с травами и маленьких чашечных стад в её квартире было много всего интересного: бабушкин резной комод, морские звёзды и кораллы, неведомо кем и когда привезённые, старинная мандолина и виолончель, спрятанные в чехлах на шкафу, ветхий потёртый альбом с открытками, насчитывавшими около сотни лет. Некоторые из них были подписаны красивым каллиграфическим почерком, и она любила вчитываться в эти строки, когда-то написанные кому-то от всей души, кем-то собранные и сохранённые. В её квартире не было мягких игрушек — их она не любила. И кукол тоже не было. Она не помнила, чтобы в детстве у неё были настоящие игрушки, которые полагалось иметь Всем Приличным Девочкам. Зато у неё была музыкальная шкатулка с балеринкой, мамина коробка с украшениями, наверное, ненастоящими, и бабушкин веер. В детстве она надевала украшения, мамины туфли, красила губы — неровно и неумело — брала веер, открывала шкатулку и танцевала, представляя, что она и есть балерина. Как танцуют настоящие балерины, она никогда не видела, потому что в их маленькой квартирке не было телевизора, а в их маленьком приморском городке не было театра. Всё, что она знала о балеринах, было сосредоточено в шкатулочке, где кружилась, кружилась тонкая, белая, застывшая в одной позе. Теперь у Эмили появился ноутбук, теперь она знает, как танцуют настоящие балерины, и всё-таки «балет», который она смотрит на светящемся экране будто бы ничего не имеет общего с тоненькой, белой девочкой в шкатулке. Потому что балеринка из шкатулки — это оно, настоящее, самое важное, сохранившее детское представление о мире. Эмили очень дорожит шкатулкой, так же сильно, как мамиными украшениями и бабушкиным веером. Ещё у Эмили есть книжный шкаф — и это целая отдельная история. Она — искательница книг. Она знает, что через интернет можно заказать кучу всего, в любой момент, с доставкой на дом. Но, во-первых, она не любит незнакомцев в своём доме, а во-вторых не любит вещи, заказанные через интернет. Она знает — книги надо искать. Надо пойти в магазин, внутренне трепеща от предвкушения, бродить между полок, трогая пальцами корешки, открывать приглянувшиеся книги, пробегать глазами строки, осматривать обложки. Эмили не любит пёстрые обложки детективов и бульварных романов, подростковых книжек. Они кажутся ей пустыми и глупыми и не кроют за своей кричащей обложкой смысла. Яркие обложки портят даже хорошие книги, выхолащивают и упрощают. Поэтому Эмили старается покупать книги в неброских, благородных обложках, обязательно твёрдых (где это видано, чтобы книгу мяли и сгибали?). Особенно она любит книги в чёрных обложках, с белыми прочными страницами и стройными, выверенными строчками. Проведи по странице пальцем — чернила не размажутся. А ещё Эмили очень любит старые книги, прошлого века. Поэтому частенько в поисках нового бумажного друга она приходит не в сетевой магазин с ярким светом и кислотными стенами, с неоновой вывеской, а на книжную ярмарку, где продаются подержанные, старенькие книжки с потрёпанными корешками. Книги, уже прошедшие через чьи-то руки. Эмили приятно знать как раз это — кто-то уже держал книгу в руках, читал её, может, метил что-то карандашом на полях. Оставил знаки своего присутствия. Но больше всего Эмили любит книги, продающиеся прямо на улицах, на раскладных столиках. Вот тут-то и кроется настоящее волшебство — Эмили знает. Здесь-то и можно найти сокровища столь ценные, что ощущаются они как скрипка Страдивари в лавке старьёвщика. Здесь книги хранят в себе не только память о прикосновениях чьих-то рук, они хранят в себе дарственные подписи и засушенные цветы, помятые закладки. Даже письма — иногда. Обрывки чьих-то чувств и мыслей. Такие секретики Эмили оставляет на местах, выкладывая, чтобы не испортить, только на время чтения. Книги у неё хранятся в шкафчике без задней стенки — скорее, это соединённые между собой полки, прикреплённые друг над другом от пола и почти до самого потолка. На полках стоят не только книги: между ними ютятся подсвечники со свечами и без, статуэтки, вездесущие чашки, коробочки с бусинами и ленточками, сбоку к шкафу прикреплён ловец снов. Между книгами же стоят стаканы с кисточками — чистыми и грязными, часы, коробка с письмами, и, конечно, пучки сушёной травы. Эмили знает, где что лежит, никогда не ошибается. Теряются только чашки. К Новому Году её квартира меняется: шкаф, окна, люстру, карнизы опутывают гирлянды. Они тянутся из комнаты через коридор на кухню, там набрасываются на старый холодильник и полки для посуды, вновь перетекают на люстру и окно. Под Новый Год Эмили почти не включает свет — гирлянд достаточно. Только для чтения приходится включать маленькую лампочку, которую удобно носить с собой. Её можно прикрепить и над диваном, и над кроватью, и на кухне — и читай себе. Свет приходится включать только в ванной, чтобы не поскользнуться, выходя из душа, и на кухне, чтобы удобнее было готовить. Эмили любит готовить, но рецептами никогда не пользуется. Есть несколько старых, оставленных бабушкой, а во всём остальном Эмили импровизирует. Получается вкусно, по крайней мере, ей нравится. На Новый Год она старается особенно: она отмечает его одна, и много еды ей не нужно, поэтому она готовит очень много разных блюд, но по чуть-чуть. Как раз столько, сколько нужно, чтобы пару часов просидеть на диване и посмотреть хороший фильм. Телевизора у неё так и нет, и о наступлении полночи она узнаёт по крикам и салютам на улице. Запах в её квартире становится особенный, совсем новогодний: хвоя и мандарины. Эмили сама не знает, откуда берётся запах хвои, да и редко задаётся этим вопросом. Ей просто нравится, как пахнет в её квартире. Подарков ей никто не дарит, потому что мамы с бабушкой давно нет, а друзей у неё так и не завелось. Она учится в колледже, и одногруппники считают её странной. У неё есть друзья только по переписке, и от них к концу декабря скапливается целая кипка писем с надписью «Открыть в Новый Год». Там, в этих тёплых письмах, столько пакетов чая, что ей хватает до середины января. Она пьёт присланный ей чай и пишет ответы, которые отправит потом, всем скопом, единожды отправившись на почту. Январские каникулы означают свободу, отдых и много свободного времени, которое можно уделить единственному другу. Она навещает его (вернее, её) и во время учёбы, когда может. Беда в том, что с другом нельзя ни списаться, ни созвониться — можно только прийти, без приглашения и предупреждения. Эмили ходит к ней почти каждый день, потому что у них обеих больше нет друзей. Она надевает сапоги, пальто и шарф, выходит из квартиры, запирает её на ключ, спускается по лестнице на два пролёта. Оказавшись на улице, поворачивает налево, потом направо — и идёт к пляжу, пустынному зимой. Там, на самой кромке воды, стоит валун, на котором удобно сидеть, и Эмили привычно садится на него, подобрав ноги и обняв их руками, устроив подбородок на коленях. Она приплывает не сразу, но почему-то всегда приплывает, без зова. Можно долго сидеть на камне, но в конце концов на воде появится рябь, плеснёт серебристый хвост, и в нескольких метрах появится голова, облепленная мокрыми волосами. Она всегда подплывает максимально близко, прячется за валун от чужих взглядов — никто, кроме Эмили, не должен о ней знать. Она не умеет говорить, поэтому Эмили не знает Её имени. Эмили думает, что Она немая. Может быть, русалки в принципе не способны говорить по-человечески. Она просто приплывает и смотрит на Эмили тёплыми карими глазами, улыбается, отвечает кивками. Летом они болтают подолгу, и Её волосы полностью высыхают и развеваются на ветру, длинные, светлые. Зимой говорить подолгу не получается — они обе быстро замерзают, и приходится расставаться до следующего дня. Эмили всегда первым делом спрашивает Её: — Тебе не холодно на воздухе? Она отрицательно качает головой, и тогда Эмили начинает рассказывать Ей — обо всём. О человеческой жизни, быте, о городке, в котором живёт, о своих травах и вечнопропадающих чашках. Говорить Она не может, поэтому о Её желаниях Эмили догадывается не сразу. Просто как-то раз приходит в голову: — А ведь ты книжек и не видела! Хочешь, я принесу тебе показать? Книжки, чашку, шарик со снегом. Шарик я тебе подарю — пусть будет. Тогда Она закивала головой, и Эмили поняла, что именно этого Она и хотела. Не только послушать, но и увидеть, потрогать, приобщиться к удивительному Ей миру. На следующий день Эмили приносит Ей целый рюкзак Всяких Штук и половину дарит. Книжки и свечки дарить бессмысленно, травы и пёрышки тоже — они намокнут и испортятся. Зато можно отдать Ей насовсем любимую чашку, браслет и мамины бусы, снежный шар, вилку (памятуя о мультике). Правда, Она совсем не похожа на сказочную Ариэль, хоть лицо Её так же юно. Глаза у Неё печальные, и Она редко улыбается. И вилкой не расчёсывается — Она уже знает, что это такое. Эмили после этого часто приносит Ей разные вещи и даже еду, читает Ей книжки вслух. Человеческая еда Ей не нравится — Она откусывает, кривится и отдаёт обратно, делая исключения только для яблок. Яблоки Она любит, и в конце концов Эмили начинает носить только их. Эмили читает ей вслух, а Она слушает, глядит печальными глазами и с хрустом ест яблоки, осторожно удерживая в покрытых полупрозрачной чешуёй ладонях. Теперь, когда близится зима, когда Эмили знает — скоро её квартиру обовьют многочисленные гирлянды — они не могут болтать подолгу. Потому что Её волосы начнут на воздухе покрываться тонкой ломкой коркой льда, потому что Она начнёт дрожать и стучать зубами. Море здесь довольно тёплое, а воздух и ветер — холодные, так что Ей теплее в воде, чем на суше. Она порой высовывает из воды одну голову, чтобы всё остальное тело не мёрзло. Когда становится совсем холодно, когда улицы городка укутывает снег, Эмили не ходит на море — потому что Она уходит вглубь, на самое дно, туда, где тепло, и не показывается на поверхности. Весь февраль они не видятся, и Эмили тоскливо, потому что Она — единственный друг. Но пока ещё только ноябрь, и до февраля, месяца долгой разлуки с единственным другом, ещё далеко. Поэтому Эмили встаёт с дивана, откладывает книгу и обматывается шарфом, кладёт в рюкзак пакетик яблок и отправляется на берег — кормить Русалочку и читать ей сказки.