Беспокойники

После ударного трехдневного забега по злачным местам (Теодор) и торговым центрам (Полина) мозгоеды, не сговариваясь, пришли к выводу, что пора разнообразить программу отдыха. Полина нуждалась в утешении после трех не купленных (буквально даром!) экземпляров редчайших животных, а Тед в последний вечер ухитрился ужраться пивом до похмелья (обычно здоровый и тренированный пилотский организм такую ерунду, как пять градусов, переваривал без особых последствий), к тому же Дэн наотрез отказался его сопровождать в дальнейших походах, а одному было скучновато. — Ну чего, может, сходим куда? — предложил пилот после завтрака. — Идемте на кладбище? — незамедлительно откликнулась Полина. Тед вытаращился на нее глазами, круглыми, как у мультяшного зайчика. На большинстве заселенных людьми планет такого понятия вообще не существовало: покойников, по въевшейся на перенаселенной Земле привычке, поголовно кремировали и выдавали родне в виде компактных урночек. Там же, где местные жители все-таки позволяли себе такую роскошь (например, на Мине), кладбища обычно представляли собой ровные ряды аккуратных типовых могилок с аккуратными типовыми вазочками для цветов в одном и том же углу. Посещать их постороннему человеку было примерно так же занятно, как склад бетонных плит. Свои сомнения пилот выразил краткой, но энергичной фразой. — Да нет, Тед, ты не понял! — с энтузиазмом возразила девушка. — У них тут одно время был такой интересный обычай... Вырвавшись с тесной Земли на просторы новой, неосвоенной, но вполне удобной для жизни планеты, первопоселенцы Зари привыкли ни в чем себе не отказывать и на полную катушку пользоваться всеми достижениями современных технологий. И когда, в соответствии с прискорбным, но неизбежным порядком вещей, на Заре появились первые покойники, по планете со скоростью степного пожара распространилась мода не просто хоронить в земле, чего на самой Земле не-миллионеры себе уже пару поколений позволить не могли, а еще и ставить на могилке капсулу с голографическим посланием. Если на могилу кто-то приходил, срабатывали датчики и над надгробием появлялось голоизображение усопшего. Если на первых могилах это были просто спроецированные голографии в полный рост, то со временем там стали прокручивать целые ролики с посланиями потомкам — и не только. Бума «видеопогребений» хватило на пару десятков лет — как раз почти все первопоселенцы успели упокоиться в таких могилках. Потом, после нескольких несчастных случаев с неосторожными, застигнутыми врасплох выпрыгнувшими из кустов покойниками, увлечение стремительно сошло на нет — но «кладбище призраков» успело сделаться местной достопримечательностью, чрезвычайно популярной среди туристов. — А пойдемте! — согласился Тед. — Дэнька, ты идешь? Навигатор пожал плечами — в смысле, «да». С точки зрения киборга, развлечение было так себе, но всяко лучше, чем шляться по гипермаркетам или скучать над очередной кружкой пива. С тех пор как новоиспеченному алькуявцу стало официально можно везде, где «с киборгами нельзя», Дэн обнаружил, что в большинство таких мест ему не очень-то и хотелось. — А ты, Ланс? «Котик» кивнул. В последнее время Ланс сделался чрезвычайно жаден до новых визуальных впечатлений. Люди его по-прежнему интересовали меньше зверушек, но все равно: место, где полно разных движущихся картинок, — самое оно. Осталось только отпроситься у капитана. Мозгоеды быстро миновали самые первые и наименее интересные могилы — на многих даже голографий не было, только имя, даты да пара слов, — и углубились в извилистые аллеи кладбища. Высаженные вдоль дорожек темные туи, тисы и альфианские сартерии добавляли обстановке таинственности, мрачности и даже жути. Со всех сторон то и дело слышались повизгиванья впечатлительных туристок. Местные сюда, считай, не ходили — большинству современных зарянцев здешние обитатели приходились в лучшем случае прадедушками, а записанные предками заветы благодарные потомки зазубрили наизусть еще в детском садике. Полина с удовольствием шарахалась и пугалась. Тед сохранял невозмутимость, хотя временами это бывало непросто. Особенно когда над одной из могил взревели врытые в землю мощные динамики и на мозгоедов поехала боевая машина десанта в натуральную величину. С брони, под грохот взрывов и лязг гусениц, спрыгнул отважный десантник в бронескафе... — Это в том бою его убили? — поинтересовался Тед, досмотрев представление. Полина посмотрела на надгробие. — Нет, он до восьмидесяти шести дожил... А-а-а!!! Зоолог неосторожно вступила в поле зрения датчиков, и представление началось снова, но в другом варианте, на этот раз — с разрыва шумовой гранаты прямо над головой. — А зря! — с чувством сказал пилот. Киборги, в отличие от людей, «призраков» не пугались: голографии они распознавали с лету и воспринимали происходящее всего лишь как странную разновидность голофильма. Кладбище жило обычной жизнью. Произносили свои речи «призраки», галдели туристы, кладбищенский сторож, спившийся биоинженер Дмитрий Потапович, отдыхал на могилке, старательно прикидываясь голограммой. На второй аллее от оврага тосковало единственное на кладбище настоящее привидение. Это был бандит Виталя, подстреленный в «лихие сотые» во время разборки за право торговли фицей. Виталя от всей неупокоенной души желал поквитаться с живыми за свое невезение — но увы: на фоне искусственных призраков способности призрака настоящего совершенно не котировались. Виталя проигрывал в популярности даже голограмме на собственной могиле — братки не нашли ничего умнее, как воткнуть туда запись его последней, предсмертной распальцовки, — и это, разумеется, было особенно обидно. Ланс уловил краем глаза движение массивной фигуры в кустах. Фигура перемещалась абсолютно бесшумно, и это была не голограмма. Телохранитель сработал безукоризненно: Полина «ой» сказать не успела, как уже лежала в зарослях барвинка под стеной чьей-то семейной усыпальницы. Программа требует в любой непонятной ситуации сперва обезопасить охраняемый объект, потом уже разбираться. А охраняемым объектом Ланс выбрал Полину, потому что она стояла ближе Теда. Теда в случае чего Дэн уложит. Дэн Теда укладывать не стал, зато пригнулся сам, готовясь к броску. Полупрозрачная туманная фигура в фирменных трениках, пиджаке с оттопыренным лацканом и лаковых штиблетах зыркнула исподлобья, буркнула нечто вроде «Чё, обосрались?» и с мрачным удовлетворением удалилась обратно в кусты. В кои-то веки Виталю приняли всерьез! Разумеется, мозгоеды, как и большинство туристов, игнорировали местных исторических личностей и знаменитостей (хотя, судя по количеству букетов и венков, певица Джиолла, исполнявшая довольно заунывную песенку на каком-то забытом земном наречии, до сих пор пользовалась бешеной популярностью) и обращали внимание в первую очередь на могилы забавные, занятные или трогательные. На одной могиле дедушка в парадном костюме и мягких тапках неторопливо перечислял всех родственников, которым хотел что-нибудь сказать на прощание, а сидевший рядом рыжий спаниель не отрываясь смотрел прямо на зрителей, являя собой живое воплощение мировой скорби (опытная Полина предположила, что песик, наверное, хотел вкусняшку, а ему не дали). На другой то ли каратист, то ли таэквондист, словом, мастер неких боевых искусств, не тратя лишних слов и демонстрируя великолепную растяжку, ударил ногой в голову воображаемого противника сантиметров на десять выше обычного человеческого роста, крутанулся и добил великана-невидимку другой ногой, пяткой с разворота, а потом застыл было в безукоризненной стойке, но не устоял, качнулся — и ролик оборвался на слове, кажется, начинающемся с буквы «б». После этого друзья миновали еще несколько могил, обитатели которых не сочли нужным сказать потомкам ничего интересного, с одобрением выслушали дядьку, который в свои семьдесят восемь так и не бросил ни пить, ни драться, ни гонять на кобайке (на котором, судя по всему, и убился), и вышли на перекресток, где красовалась особенно просторная и пышно отделанная могила. Подойдя полюбопытствовать, Полина выяснила, что там покоится великий поэт, «озаривший Зарю своим неземным даром». Поэт тут же восстал из могилы и принялся читать свое, видимо, самое знаменитое стихотворение. Стихотворение само по себе было и впрямь неплохим — насколько могла судить Полина, единственная из мозгоедов, кто хоть как-то разбирался в поэзии. Там говорилось что-то о человечестве, взламывающем стену тупого равнодушия. К сожалению, поэт сильно гнусавил, чуточку заикался и вообще имел такой вид, словно читать его заставили под дулом бластера. Тут и куда более стойкий любитель поэзии не выдержал бы. А «мозгоеды» сбежали уже на середине третьего четверостишия. От поэта Дэн ушел вперед, и друзья нагнали его у скромной могилки какой-то бабушки. Бабушка в строгой белой блузке и старомодной шляпке с вуалькой, глядя на киборга, наставительно говорила: — Муку просейте трижды, не ленитесь. Сахарный сироп с маслом, прежде чем положить туда дрожжи, остудите до температуры тридцать шесть градусов, температуры человеческого тела... — Это что?! — офигела Полина. — Это ее фирменный пирог, вся семья его обожала, — пояснил Дэн. — Она и решила сохранить его для потомства. Вы идите, я вас догоню, когда дослушаю. Вечером попробую испечь — похоже, там правда вкусно... После бабушки прошли еще могил десять — и застряли у потрескавшейся бетонной плиты. Над плитой парила не старая еще дама. Дама нервно тискала сумочку и говорила в камеру: — Сережа, выслушай меня внимательно, это моя последняя воля, Сережа! На Людке не женись ни в коем случае, я тебе запрещаю! Она хамка и прошмандовка, она тебя погубит. На Тамарочке можешь жениться, но держи ее в руках, а то на шею сядет, тихони — они такие! Теперь слушай! Только уши не затыкай, это последняя материнская воля, ты обязан все выслушать и исполнить. Прочти эту книгу! Дама выхватила из сумочки старопечатную бумажную брошюрку с яркой обложкой, каких много издавали в середине прошлого века, и сунула ее к самой камере. — Прочти обязательно! Тебе это необходимо для здоровья! Уринотерапия в сочетании с лечебным голоданием спасли тысячи жизней! Наши врачи — они ведь многого не знают, для них все, чего они понять не могут, антинаучно!.. — Ой... — сказала Полина. — Может, пойдем, а? Но когда они отошли в сторону, по-видимому, сработал еще какой-то датчик: речь прервалась и сразу перескочила на конец. Потому что вслед уходящим мозгоедам неслись последние фразы: — И шапочку, Сережа, шапочку никогда не снимай! Шапочку из фольги носи обязательно! Тут, на этой планете, такая ужасная радиация... Друзья прыснули, воображая себе этого злосчастного Сережу, который без оглядки удирает от мамочкиной могилки, с каждым разом испытывая все меньше желания сюда возвращаться. Все еще хихикая, они свернули в боковую аллейку, совсем уж узенькую, и услышали детский голос. Поначалу они подумали, что это ребенок туристов, но тут Полина обернулась и увидела девочку. Девочка стояла на могиле, как на сцене, и пела старинный рождественский гимн, «Carol of the Bells». Hark how the bells, sweet silver bells, all seem to say, throw cares away, — выводила она. Судя по датам на табличке, девочке исполнилось семнадцать, но на голограмме ей было никак не больше двенадцати: видно, не нашли более поздней хорошей записи. Gaily they ring while people sing songs of good cheer, Christmas is here, Merry, merry, merry, merry Christmas, Merry, merry, merry, merry Christmas, — напевала девочка. Тед отвел глаза — и услышал, как Полина хлюпает носом. — Полин, ну ты чего? — сказал он чисто машинально. — Они же все умерли, Тед! — всхлипнула Полина. — И эта девочка, и та тетка дурацкая со своим Сережей, и дядька-кобайкер, и тот поэт, который «Вздымая тяжкий молот в поднебесье»... Они умерли, а мы тут ржем, как идиоты! Нашли над чем смеяться! Пилот растерялся. — Ну, Полин! — сказал он. — Ну мы же все когда-нибудь умрем, что ж теперь? Если вот я на своей могиле такую штуку поставлю и каких-нибудь глупостей на прощанье наговорю... пусть уж смеются! Во, можно нарочно будет пару анекдотов рассказать — пусть порадуются. Думаешь, тот дядька-кобайкер хотел, чтобы ты тут ревела? Да брось, он нормальный мужик был, он наверняка не захотел бы, чтобы из-за него девушка плакала. Полина вытерла глаза и задумчиво шмыгнула носом. — Понятно, почему перестали так делать, — сказала она. — Вот ты наговорил сгоряча туфты какой-нибудь, или просто родственники нашли ролик какой попало — и запомнят тебя на веки вечные как «ту тетку с уринотерапией», пока атомная батарейка не сядет. Пусть уж лучше вообще не помнят, чем так... — А я бы записал, — задумчиво сказал Дэн. — Пусть хоть так запомнят. — Тебя и без того запомнят! — фыркнул Тед. — Ты у нас теперь историческая личность: первый в мире киборг-алькуявец! И вообще: тебе не все равно? Тебя же уже не будет. Дэн немного поразмыслил. — Мне, может, и будет все равно, — твердо сказал он наконец. — Но мне не все равно, что вам будет не все равно. «Hark how the bells...» — раздалось за спиной. Все обернулись. Ланс убедился, что с Полиной все в порядке, соскучился слушать «взрослые» разговоры и снова подошел к девочке. Девочка пела, а киборг стоял и слушал о том, как колокола уносят прочь все беды и невзгоды. И голос девочки звучал праздничным перезвоном.