Kardemomme

— Глупый. Зачем же ты так? Глупый мой. Глупый. Мой. Эвен бормочет отрывисто, вжимая дрожащего мальчишку в себя так, что больно. Трогает губами пылающий лоб. Перебирает влажные от испарины волосы. Исак всхлипывает, тычется покрасневшим носом куда-то в шею. У Эвена футболка промокла от его слез, и руку он не чувствует уже с четверть часа. Какая разница, если он мог все потерять? Потерять Исака. Даже думать об этом больно. Не так - больно даже пытаться представить. Разве это возможно? Мир, в котором Исак будет где-то не с ним, где-то... Будет где-то. Или не будет вообще. Словно нож воткнули в грудину по самую рукоятку и теперь поворачивают. Медленно так, со вкусом. — Я тебя ненавижу, - еще один всхлип, и мокрая слезинка срывается с носа, скользнув по шее, падает на грудь, под футболку. Вторая. Пятая. Кончиком пальца - по щеке, вытирая слезы, успокаивая, обещая без слов. В комнате накурено, но глаза щиплет не от дыма, и волной ледяной будто окатывает, когда Эвен представляет, думает... Ведь мог не успеть? Жмурится сильно. До кругов перед глазами и вязкого гула и пульсации в висках. — Ты у меня такой маленький. — Да пошел ты, - Исак фыркает и шипит, пытается отодвинуться, отползти, но Эвен просто подтаскивает ближе, опрокидывает на себя, обводит языком по контуру губы, слизывая вкус марихуаны, пива, мятной пасты. — Ты с ней был. С ней, а сказал - перерыв. Всем рассказал про меня? Посмеялся? Весело было? - голос срывается, прерываясь рыданием. Исак и сам не понимает, зачем разрешил остаться, не выставил за дверь, зачем позволяет обнимать и сам жмется к теплому боку побитой собакой, зачем раскрывает губы, впуская чужой язык, зачем тянется навстречу, отвечая, зачем запускает ладони под футболку, водит кончиками пальцев по лопаткам, по ребрам, слушая хриплые выдохи. — С ней был, - повторяет упрямо и жмурится, чтоб не смотреть. Чтоб не видеть. Потому что Эвен такой красивый, что глазам больно. Потому что он смотрит так, что можно сдохнуть на месте. Потому что смотрит так, что невозможно не верить. — Я люблю тебя, глупый, - и переворачивается, опрокидывая на кровать, подминая под себя, нависая сверху, как тот самый меч или рок, о котором то ли в школе рассказывали, то ли видел в каком-то из фильмов. Склоняется над ним, и светлая челка падает на лицо Исака, щекочет. Протянуть руки, стаскивая капюшон, запустить пальцы в мягкие пряди. "Я люблю тебя". Как будто это все объясняет. Как будто имеешь право вот так - снять кожу, расхерачить в стеклянное крошево, потоптаться ногами, а потом заявиться, как ни в чем не бывало, целовать так жадно, обнимать и смотреть... Смотреть, будто забрал себе насовсем. Забрал и никого не подпустит. — Ненавижу, - глаза болят и распухли, а еще нестерпимо чешется запястье, кое-как обмотанное бинтами - никудышный из Эскиля медбрат. Эвен молчит, лишь прижимает еще ближе, еще сильнее. Оплетает руками, как паутиной, сетью, целует везде, куда получается дотянуться. А еще все время поглаживает пальцем запястье, пытаясь не видеть капельки крови, проступившие на повязке. — Глупый. Какой же ты глупый у меня. Маленький мой. Не отпущу больше, ладно? Какой же ты глупый...