Аносмия

Запах моря, запах сочной зеленой никем не тронутой травы, запах красиво подрумяненной свежей булочки с корицей. Он никогда не чувствовал запахов и совсем отчаялся вылечиться. Его пичкали всякими известными и неизвестными препаратами, кололи наркотики и пытались проводить операции. Вроде бы все должно было увенчаться 100 процентным успехом, но как всегда пошло по пизде. Во время операции закончилась анестезия. Он ощущал всю боль, слышал все происходящее вокруг, однако никак не мог сообщить об этом врачам, так как тело ему не подчинялось, а сказать что-либо было просто невозможно. Вероятность проснуться в наркозе очень мала, примерно в 200 случаях из 100 тысяч. Чимин невероятный везунчик. Пробуждение и приход в себя после операции самое отвратительное. Ты не понимаешь, где находишься, не понимаешь что произошло, и даже не понимаешь, кто ты есть. Нормально разобраться в себе получается только дня через два. Только вот запахов он также не чувствует. А так хотелось, наконец, почувствовать крылья за спиной и взлететь высоко, но реальность никогда не бывает добродушна. Реабилитация тянется однообразно и скучно. Родители живут в другом городе, да и связь Чимин с ними давно не поддерживал, так что надеяться не на что. Однако был один знакомый, которого очень хотелось назвать не просто приятелем, другом, он беспокоился о Паке и изредка его навещал. Приятеля звали Чонгук, милый парнишка, всего на два года младше самого Чимина. Познакомились они на автобусной остановке Пусан-Сеул. Сбегали вместе, но по разным причинам. Учились в одной школе, но никогда не контактировали, были знакомы только визуально. Случайности не случайны. Побег их сблизил, но окончательно не сдружил, оставляя тонкую грань между приятелем и другом. Без одного, второй бы не выжил, необходимость друг в друге помогала справиться со всеми проблемами. Кроме их двоих больше никого не было. Утро нового дня встретило Чимина стуком в дверь палаты, которая стала для него заточением. — Хей, — в палату заглядывает парнишка в растрепанной одежде и с бардаком на голове. Чимин подумал, что пришел его лечащий врач на каждодневный осмотр, но к счастью, это оказался не он, а всего лишь Чонгук. Пичканье таблетками и осмотр уже надоели, все превратилось в рутину, как будто, так и должно быть. Сколько бы Чимин не спрашивал, но о выписке речь так и не шла, у парня складывалось впечатление, что ему суждено сгнить в этой палате, а не вылечиться. Он отчаялся что-то почувствовать. Просто потерял веру. Потерял веру в себя, во врачей и в этот тленный и насквозь пропитанный ложью мир. Почему ложью? Потому что после операции ему обещали полное выздоровление, но, однако интернаркозное пробуждение и все тоже отсутствие обоняния. — Проходи, — Чимин указывает на хиленький диванчик в углу палаты. День светлый, поэтому Чим раскрыл оконные занавески, чтобы впустить хоть чуточку дневного света в палату. Опираясь на подоконник поясницей, парень повернулся лицом к Чонгуку. Тот в свою очередь неуклюже хлопнулся на древний диванчик, который глядишь так и развалится под набравшем массу парнем. — Прости хён, я тебе ничего не принес, — Мелкий опустил голову от стыда, как нашкодивший котенок, думая, что сейчас его отругают. — Все в порядке Чонгукки, ты не обязан, — снисходительно пролепетал Чимин, и подошел к мелкому, чтобы потрепать его по лохматой голове. Все-таки этот парнишка стал для него семьей. Прошло около 3-х лет с переезда в Сеул, ближе Чонгука никого нет. Чон поднял голову, смотря на Чимина с благодарность и маленькой капелькой братской любви. — Что тебя привело так рано, — После минутной комфортной тишины спросил Чимин. — Мне просто одиноко, хён, — И все, все, конец. Глядя в эти огромные, бездонные чонгуковы глаза Чимин видит бескрайнее море, волны которого хаотично бьются об утес. Не говоря не слова, Чим просто присел рядом с Чоном и увлек его в крепкие братские объятия. — Я хочу, чтобы ты поскорее поправился. Примерно через двадцать минут после душещипательного признания тонсена приходит лечащий врач, проводя привычные процедуры и подавая неизменные препараты. — Я перевожу тебя в отделение интенсивной терапии Чимин, мне совсем не нравится, как с твоей болезнью обстоят дела, — сказал, как отрезал доктор Хон, — если не сделать это сейчас, то, скорее всего, тебе ничего не поможет. Если быть честным, я сомневаюсь в успехе выздоровления, но все же усиленную реабилитацию провести стоит. Чимин ошалело улыбнулся. Если процент выздоровления небольшой, так зачем его здесь держат? — Я понял, спасибо, — безразлично ответил ЧимЧим. На этаже интенсивной терапии было практически безлюдно, все пациенты со слишком тяжелыми заболеваниями, так что не поднимаются со своих постелей. Если честно, это немного пугает. Коридоры похожи на лабиринт, выхода их которого ни черта не найти. Единственных живых существ — медсестер, он видел только за стойкой ресепшена, которые направили его в самую дальнюю и жуткую часть этажа. Палата 13. Господи, как символично, до блевоты. Несчастливый номер палаты парню, который потерял надежду. Звучит как слоган жизни. Какая ирония. Просто пиздец. Хоть и чертовым числом она отпугивает, внутри палата очень даже ничего. Просторнее предыдущей, окна шире и выходят на светлую сторону, нет многовекового диванчика, он заменен более новым и удобным, плюс ко всему, тут есть даже телевизор. Чимин скидывает все шмотки прямо на пол, разваливается на кровати и включает первый попавшийся канал, чтобы просто заглушить густую, звенящую тишину.