* * *
Через несколько дней Ньют все-таки слег с высокой температурой. В дни болезни его поведение становилось абсолютно невыносимым для окружающих — наверное, единственным, кто мог его терпеть в этот период, была его мать, но та сейчас находилась на другом конце страны, упорхнув на какую-то конференцию. Первым делом, едва увидев на градуснике опасные цифры, Ньют отправил Минхо короткое сообщение с просьбой его не беспокоить и отключил телефон. Видеть сейчас эту узкоглазую морду хотелось меньше всего — Ньют даже успел пожалеть пару раз, что ответил согласием на требование отца приставить к нему телохранителя. Потому что Минхо за прошедшие несколько дней без преувеличений оттоптал ему все пятки — он следовал за ним повсюду и пару раз даже выказывал намерение остаться в квартире Ньюта на ночь, мотивируя это тем, что отец велел ему не спускать с него глаз. Минхо следовало отдать должное — несмотря на то, что он с первых минут знакомства прямо дал понять Ньюту, что неприкрыто презирает его поведение, к работе он подходил со всей ответственностью и даже воздерживался от ядовитых комментариев, которые сам Ньют, надо сказать, пытался выбить из него всеми силами. Вот только Минхо теперь по какой-то причине стал непреклонным — скорее всего, дело было в авансе, что ему вручил отец в первый же день, и это бесило Ньюта до цветных пятен перед глазами. Он яростно ворочался в кровати, пытаясь принять позу поудобнее. У него постоянно мерзли ноги, но сегодня те и вовсе заледенели, заставляя Ньюта каждые несколько минут подтягивать их к подбородку и тянуть руки к ступням в попытках согреть. Щеки же, напротив, горели — да так сильно, что было почти больно. Больше всего на свете он ненавидел болеть. Он уже начал проваливаться в сон, когда по квартире прокатилась трель дверного звонка. Ньют приоткрыл один глаз и сразу же его закрыл. Вполне возможно, что у него от температуры начались слуховые галлюцинации — такое уже бывало. Через несколько секунд звонок повторился, и в этот раз он открыл оба глаза, взглядом вперившись в потолок. — Идите на хуй! — громко сказал Ньют, натягивая одеяло по макушку. Кто бы это ни был, пусть катится к черту. Его нет дома. Нарушитель спокойствия снова звонить не стал — вместо этого Ньют услышал, как кто-то поворачивает в замочной скважине ключ. Мать вернулась раньше и решила его навестить? Или это отец? Только они имели доступ к его квартире — да и то он хорошенько наорал на обоих, когда те одним вечером заявились к нему домой без предупреждения. Приди они на полчаса попозже — застали бы своего сына голышом в постели с парнем. — Ну и какого черта? Ньют зашуршал одеялом и выглянул из-под него, следом вжимаясь в подушку, потому что всего в паре десятков сантиметров от него маячила физиономия Минхо. — Ты что здесь делаешь? — А нечего было телефон отключать, — Минхо выпрямился, упирая руки в бока. — Я же ясно дал тебе понять, чтобы ты меня не беспокоил! — Ньют скинул с себя одеяло и сел, сверля того яростным взглядом. — И вообще, откуда у тебя ключ от моей квартиры? — Твой отец дал, — пожал плечами Минхо, — на всякий случай. — Я его испепелю к чертовой матери, — зарычал Ньют. — Не стоит. Он же за тебя волнуется все-таки. — Чего приперся? — Врачу звонил? — Минхо проигнорировал его вопрос. — Нет и не собираюсь. — Вы же богатенькая семейка — у вас наверняка должен быть личный врач на побегушках. Звони ему. — Я же сказал, что не буду, — Ньют лег обратно и замотался в одеяло. — Проваливай. И ключ оставь. — А твой папаша не преувеличивал, когда говорил, что ты становишься невыносимым во время болезни, — в голосе Минхо слышалась усмешка. — Я всегда такой, — буркнули ему в ответ. — Таблетки выпил хоть какие-нибудь? — Слушай, — Ньют опять сел, — вот ты кто? Телохранитель. Ты не моя мама, не моя нянька и даже не мой друг. Не надо прибегать ко мне домой, если у меня вдруг поднимается температура. Делай свою работу. А забота о моем здоровье в твои обязанности не входит. — Ты правильно заметил, — Минхо никак не отреагировал на его гневную тираду, — что я твой телохранитель. Грубо говоря, я должен охранять твое тело. Смекаешь? Не только от маньяков, но и от микробов. Так что быстро дал мне телефон своего врача, или я позвоню в службу спасения. Ньют моргнул пару раз. Почему-то спорить совсем расхотелось. Наверное, температура виновата. Аспирину бы сейчас по-хорошему. — Записная книжка с номерами телефонов в верхнем ящике письменного стола, — бросил он и лег на кровать, поворачиваясь к Минхо спиной. Врач приехал уже через час. Пока Ньюта осматривали, он не сводил колючего взгляда с двери, за которой стоял Минхо, тактично скрывшись в гостиной. Этот кореец явно слишком много на себя берет. Интересно, какая сумма сделала из него такую заботливую няньку? Врач выписал рецепт на нужные лекарства и сказал, что ближайшие несколько дней лучше соблюдать постельный режим, но Ньют только громко пофыркал, буркнув что-то вроде «отлежусь в старости». Минхо, молча глянув на перечень лекарств, даже не стал спрашивать, можно ли найти какое-нибудь из них здесь, в квартире Ньюта, и ушел. Вернулся он слишком быстро — Ньют даже не успел задремать, — и принялся шуршать пакетом да греметь чашками на кухне. — Хватит там возиться, как таракан в мусорном ведре! Бесишь! — крикнул Ньют, после заходясь предательским кашлем. Через несколько минут в него запихали несколько таблеток, заливая их противной тепловатой водой. Ньют морщился и кривился — лекарства были горькими и гадкими, язык неприятно щипало. Недовольство свое, однако, он высказать уже не успел — на тело навалилась тяжесть, будто он выпил полпачки снотворного залпом, и Ньют закрыл глаза, позволяя себе провалиться в сон. Проснулся он поздним вечером — часы на прикроватной тумбочке показывали одиннадцатый час. Щеки больше не пекло из-за температуры, в голове немного прояснилось. Ньют сел, потер глаза, а потом сполз с кровати, прошлепав в сторону ванной. Врач запретил в ближайшие пару дней плескаться под душем, но он, разумеется, клал на все предписания. Как обычно. Повесив на плечи полотенце, он достал из кармана пальто, что валялось на кресле, пачку сигарет и закурил. Как же все-таки чертовски здорово жить одному — делай, что хочешь. И нет матери, чтобы отчитать тебя — она терпеть не могла запах табака. Говорила, что потом мебель сигаретами воняет. Ньют затянулся, роняя пепел прямо на ковер, и пошел на кухню. После почти двух дней в бессознательном состоянии все, что ему было нужно, — чашка кофе. На пороге Ньют встал столбом, приоткрывая рот от удивления. Сигарета чуть не полетела на пол, но он вовремя сжал губы, придерживая ее пальцами. На кухне сидел Минхо. Сидел себе и книжку какую-то читал, довольно комфортно расположившись за обеденным столом. Заметив Ньюта, он поднял голову и, учуяв запах табака, поморщил нос. А сам Ньют был настолько дезориентирован, что сначала даже никак не отреагировал, когда Минхо поднялся со стула, шагнул к нему и выдернул изо рта сигарету. — Охуел совсем что ли? — опомнился он. — Тебе нельзя сейчас курить. Ты болеешь, — Минхо затушил сигарету о пепельницу, что стояла на подоконнике. Честно говоря, Ньют успел забыть, что в квартире не один. И он бы даже не вспомнил, что Минхо к нему приходил, если бы тот сейчас не сидел на его кухне. — Ты почему еще здесь? — Охраняю твой покой. — Очень смешно, — он выгнул бровь. — Ты его как раз и нарушаешь. Минхо окинул его быстрым взглядом с ног до головы, но ничего не сказал. Ньют сложил руки на груди и приподнял уже обе брови — что с этим Минхо не так? Неужели он так и будет молчать и никак не реагировать на нападки? Почему в первый день все было иначе? Ньют сел за обеденный стол, все так же не сводя подозрительного взгляда с Минхо, в то время как тот отвернулся к кухонным шкафчикам, начав открывать каждый из них. Через несколько минут перед Ньютом стояла большая кружка дымящегося чая с лимоном. Он смотрел в чашку на свое отражение и пытался понять, какого, мать его, хрена происходит. — Ты как заботливая женушка, — Ньют подул на чай и сделал небольшой глоток, откидываясь на спинку стула. Минхо сел напротив и возвел глаза к потолку. Это случилось всего на мгновение, но Ньют успел заметить в его взгляде нечто, похожее на «господи, как он меня уже достал». Он улыбнулся в кружку и громко прихлюпнул, пытаясь не засмеяться. — Скажи мне вот что: почему ты согласился на эту работу? Помнится, ты ясно дал понять, что не собираешься потакать таким людям, как я. А сейчас, ты глянь-ка. Вошел во вкус? — Твой отец хорошо платит, — пожал плечами Минхо, — и на то есть причины. Могу поспорить, что любой другой сбежал бы от тебя уже на следующий день. — Не на следующий, а в тот же, — Ньют довольно ухмылялся. — Тебе уже лучше? — Как видишь. — Я рад. — Врунишка, — Ньют отодвинул от себя кружку. Минхо не разглядывал его. Он не рассматривал его лицо, шею, острые ключицы. Не впивался взглядом в длинные худые ноги, как это делали остальные. И чем больше Ньют замечал отсутствие интереса к своей персоне, тем сильнее его это бесило. Его всегда хотели. В каждом взгляде, что был направлен на него, было желание. Но в глазах Минхо не было ничего, кроме холодной покорности. Бесит. — Знаешь, я тут вспомнил, что ты так и не ответил на один мой вопрос, — Ньют приподнял под столом правую ногу и протянул ее вперед, упираясь в стул, на котором сидел Минхо. — И какой же? — Нравятся ли тебе парни. Ньют переместил ногу чуть левее и коснулся носком внутренней стороны чужого бедра. Слегка надавил. Повел выше. Уперся в промежность. Минхо ощутимо вздрогнул и сжал пальцы рук, что лежали на столе. — Что твоя ступня делает у меня между ног? — он пытался говорить ровно, но его голос дрогнул в конце, что не укрылось от внимания Ньюта. — Хочешь, чтобы это была рука? — Убери. — Рот? — Убери, я сказал. Руки Минхо исчезли под столом, и через секунду он схватил Ньюта за щиколотку и отшвырнул от себя его ногу. Тот поджал губы, слегка наклоняя вперед голову и пряча под челкой глаза. Бесит, блять. Как же бесит. — Судя по всему, ты предпочитаешь девушек. Неудивительно. — Во-первых, я не трахаюсь с теми, на кого работаю. А во-вторых, — Минхо поднялся из-за стола, — я предпочитаю заниматься подобными вещами только с теми, к кому испытываю чувства. Секс ради секса — это по твоей части. — Ты работаешь не на меня, а на моего отца, — нашелся Ньют, пытаясь скрыть разочарование. Горькое такое, скользкое. — Без разницы, — Минхо выразительно посмотрел на него. — То есть ты вообще не считаешь меня привлекательным? — Ньюта изнутри жгло нечто, похожее на обиду. — Не в этом дело. — А в чем? — Я уже сказал тебе причину. — Сомневаюсь, что дело только в этом. Они сверлили друг друга взглядами несколько секунд, после чего Минхо подхватил со спинки стула свой пиджак и направился к выходу. Ньют смотрел в его широкую спину и скрипел зубами — ему хотелось перевернуть стол от досады, а потом запустить вслед Минхо чашку с недопитым чаем. Уверенность в собственной важности пошла трещинами, крошась и осыпаясь едкой пылью. И это было отвратительное чувство.* * *
Минхо любили. Каждый раз, когда он появлялся в холле здания компании, его приветствовали с искренними улыбками, не упуская случая поинтересоваться, как у него дела. Мужчины с уважением во взгляде пожимали ему руку, женщины — восторженно шептались и глупо хихикали. Минхо был вежливым со всеми, с благодарностью принимал пожелания хорошего дня и умело поддерживал разговоры о бытовой ерунде. Его звали на футбольные матчи, пропустить по стакану горячительного в баре, даже в кино — Минхо никогда не отвергал эти предложения, но и не принимал, отвечая что-то вроде «как только появится время». Ньюта все это бесило. Несмотря на то, что Минхо большую часть времени проводил с ним, его не было рядом. Он не улыбался ему, не стремился сделать один лишний шаг навстречу, не задерживал взгляд на его лице. И даже ежедневный вопрос «как твое самочувствие?» не был для Минхо ничем, кроме рутины — вроде той, когда поутру приходишь на свое рабочее место и первым делом проверяешь почту. Порой Ньют задумывался о том, какими бы могли стать их отношения, если бы Минхо не работал на его отца, но он понимал, что в таком случае ни о каких «отношениях» не могло идти и речи. Никто не задерживался долго возле него, никто не стремился стать частью его жизни — а если и пытался, то Ньют сам всех отталкивал. Скорее всего, они с Минхо даже не заговорили бы друг с другом. Его не привлекали красивые побрякушки — да и те при ближайшем рассмотрении оказывались лишь репликой. Ньют впервые в жизни столкнулся с равнодушием, и отсутствие чужой заинтересованности в своей персоне довольно ощутимо пересчитало ребра. Он чувствовал себя маленьким обиженным ребенком, которому не купили игрушку и за шкирку выволокли из магазина. А Ньют, черт возьми, очень ее хотел, игрушку эту. Вот только сколько бы ребенок внутри него ни скандалил и ни истерил, своего он получить так и не смог. Получал внимание всю свою жизнь и теперь разом его лишился. И не потому, что ему перестали целовать пятки и носить на руках — просто все это чужое восхищение стало лживым и пустым. Каким и должно было быть с самого начала. Осознание этого выворачивало легкие наизнанку и не давало свободно дышать. Минхо был телохранителем Ньюта уже целый месяц, но тот совершенно ничего о нем не знал. Он в принципе никогда не интересовался другими людьми, вот только Минхо почему-то нельзя было не задавать вопросы: и сколько ему лет, и где он живет, и что любит есть, и какие фильмы предпочитает. Из всех вопросов Ньют получил ответ лишь на первый, на остальное — только выразительные взгляды, неприкрыто говорящие «тебя это не касается». Разумеется, не касается. Не его дело, кто ждет Минхо дома и ждет ли, не его дело, с кем он говорит по телефону и кому пишет сообщения, не его дело, что он чувствует и о чем думает. Не. Его. Дело. Ньют вышел из лифта, на ходу надевая пальто. Едва завернув за угол, он непроизвольно замер на месте, когда в нескольких метрах впереди заметил Минхо — тот болтал с какой-то сотрудницей, что стояла к Ньюту спиной. Девица смеялась, то и дело пожимала плечами и поправляла волосы — он даже отсюда чувствовал, как воняет женскими феромонами, — а Минхо улыбался в ответ, смешливо щурил глаза и стоял на шаг ближе, чем следовало. На шаг ближе, чем обычно стоял к Ньюту. Ему показалось, что он сейчас сломает себе зубы — так сильно сжал челюсти. Резко выдохнул и быстро подошел к воркующей парочке, неожиданно возникая рядом. Заметив Ньюта, Минхо перестал тянуть губы в улыбке, его взгляд стал серьезным, сосредоточенным. — У тебя сегодня выходной, — мрачно сказал Ньют, и слова его отчего-то были похожи на смачный плевок прямо в лицо. Девица обернулась на него и разом побледнела. Быстро поздоровавшись, она нацепила на лицо некое подобие улыбки и поспешила исчезнуть дальше по коридору. Минхо смотрел ей вслед с легким разочарованием. — И почему это? — Потому что я так сказал. Ньют запустил пальцы в свои волосы и жестом руки убрал челку назад. Больше он свои глаза прятать не будет. И пусть Минхо заживо сварится в этом адском котле. — Ты же знаешь, что я не могу тебя отпустить, если не уверен на все сто процентов, что ты будешь в целости и сохранности. — Я буду в целости и сохранности, — Ньют гадко ухмыльнулся и достал из кармана пальто мобильник, открывая в нем список контактов. — У тебя встреча? Куда-то собрался? — Минхо внимательно следил за его пальцами. — Типа того, — он остановился на одном из имен и быстро набрал короткое сообщение: «Приеду через час». — Я не могу отпустить тебя одного, — Минхо свел брови к переносице. — Отлично, — Ньют спрятал мобильник в карман, — можешь пойти, но лишь при условии, что ты к нам присоединишься. А мы, знаешь ли, не в теннис играть собираемся. Догоняешь? — он склонил голову к плечу, впитывая в себя эмоции чужого лица. А они были: удивление, растерянность, смятение, а следом — нескрываемое презрение. Острое, колющее, режущее презрение. Казалось, подставишь запястья — и тебе мгновенно пустят кровь. — Отказываюсь. Ньют моргнул и перевел взгляд Минхо за спину, ловя свое отражение на поверхности зеркальной стены позади него. Оно было пустым, чужим — словно и не его вовсе. Он поспешил вернуть усмешку на свое лицо, прячась за ней в глубине своего разума. — Как я и думал. Ньют прошел мимо Минхо, нарочито сильно задев его плечом, и ускорил шаг, спеша исчезнуть за дверями. Ему впервые позволили уйти в одиночестве.* * *
Ньют пришел домой в третьем часу ночи пьяный вдрызг. Вести машину в таком состоянии было опасно, хотя, он, быть может, и попытался бы, вот только руки тряслись настолько сильно, что он успел три раза выронить ключи прежде, чем снять машину с сигнализации. Рухнуть с моста прямо в залив — какая-то совсем нелепая смерть (а так хотелось), поэтому он оставил машину на парковке возле бара и целый час плелся до дома пешком, врезаясь во все фонарные столбы подряд, которые почему-то смотрели на него рожей Минхо. «Секс ради секса — это по твоей части» — звенело в голове каждый раз, когда он натыкался на очередное препятствие, хорошенько прикладываясь головой. Кожа на шее все еще горела от прикосновений чужих губ, и утопить эти ощущения не вышло даже текилой. Теперь жгло не только снаружи, но и внутри. Ньют стоял под душем так долго, что кожа на его пальцах успела сморщиться. Он тер себя мочалкой — до боли, до красных следов, до мелких царапин — и боялся открыть глаза, потому что понимал, что как только сделает это — мир уже никогда не станет прежним. Он проснулся под вечер, съел бутерброд и лег спать дальше. Состояние «хочу лежать лицом к стене до конца жизни» случалось у него всего дважды: в средней школе, когда мать в первый и последний раз отругала его за неудовлетворительные оценки, и в университете — отец на день рождения подарил ему машину, но не ту, что он хотел. Такие глупые, если подумать, поводы пострадать, но Ньют страдал и упивался своим горем так, словно его жизнь закончилась. В этот раз все было по-другому. В этот раз болело где-то за грудиной, звенело в ушах и дрожали пальцы. В этот раз хотелось разгромить всю квартиру, а потом лечь в кровать и больше никогда не просыпаться. Эти ощущения были новыми, непонятными, их было тяжело осознать и принять, да Ньют и не пытался. Просто лежал и жмурил глаза, пока под веками не расплывались оранжевые круги. Утром второго дня он поставил на зарядку мобильник — тот мгновенно начал трещать, оповещая о десятках пропущенных вызовов и от отца, и от матери, и даже от парочки сотрудников, с которыми Ньют периодически пересекался. Сообщений было еще больше, и среди этого моря смс-ок Ньют нашел ту, что от Минхо. Всего одну. «Позвони мне, если соберешься куда-нибудь». Будто знал, что Ньют решил два дня проваляться дома. Он зарычал и швырнул телефон на диван. То этот мудак заявляется к нему прямо в квартиру, словно живет здесь, и кормит таблеточками, то делает вид, что они вообще не знакомы. — И как я вообще скатился до такого? — спросил Ньют сам у себя. Послав все к чертовой матери, он отправил сообщение отцу, сказав, что с ним все в порядке, а потом пошел в спальню собирать вещи. В такой ситуации лучше всего выбраться куда-нибудь за город с бутылкой виски и поваляться на полу перед камином, наблюдая за тем, как за окном падает снег. Ньют частенько сбегал в свой загородный домик посреди леса, когда уставал от людей и их фальшивой любви, но в этот раз он, наверное, бежал вовсе не от этого. Закинув рюкзак на плечо, Ньют закрыл квартиру и направился к лифту. Мобильник в кармане настойчиво вибрировал — он был уверен в том, что это отец, но желание разговаривать с ним отсутствовало от слова совсем. Можно было, конечно, отключить телефон, но если он сделает это во второй раз, отец точно отправит в его дом группу спасателей. Звонки не прекращались, и на входе на подземную парковку Ньют не выдержал и с раздражением на лице вытащил телефон из кармана. Пройдя несколько шагов, он застыл, когда увидел отображающееся на экране имя Минхо. — Иди на хуй, — сказал Ньют мобильнику и запихал его обратно в пальто. — Как грубо. Он дернулся и резко обернулся — позади него стоял Минхо, непринужденно подпирая спиной стену рядом со входом на парковку. Он все еще прижимал к уху телефон. — Ты что здесь забыл? — Тебя, вестимо, — Минхо опустил руку и спрятал телефон в карман брюк. Ньюту почему-то ударила краска в лицо — он почувствовал, как вспыхнули его щеки. Меньше всего он хотел сейчас видеть Минхо. Но вот ирония. — Куда-то собрался? — Подальше от тебя, — выплюнул Ньют. — Ну и что я опять не так сделал? — Минхо закатил глаза. — Да отвяжись ты от меня! Он развернулся было к нему спиной, но Минхо быстро преодолел те несколько метров, что их разделяли, и вцепился рукой в его плечо. — Я уже сто раз повторял тебе, что не могу никуда отпустить тебя одного. — Если мне не изменяет память, ты уже сделал это пару дней назад, — Ньют оглянулся на него и сощурил глаза. — И успел пожалеть об этом, — Минхо разжал пальцы. — Серьезно. Я еду с тобой. А если ты будешь продолжать возмущаться, я позвоню твоему отцу и скажу, что тебя похитили насильники. — По башке в первую очередь тебе настучат за такие новости, — зашипел Ньют. Он скрипнул зубами и пошел в сторону своей машины. И чем ближе он к ней подходил, тем шире его губы растягивались в злорадной усмешке. Если Минхо так хочется бегать за ним повсюду собачкой — ради бога. Вот только в этот раз он отыграется на нем по полной. Всю дорогу в машине стояло напряженное молчание — у Ньюта даже не спросили, куда они направляются. Минхо смотрел в окно, подперев ладонью подбородок, и методично выстукивал пальцами по своему колену. Ньют то и дело косил взгляд в его сторону, и иногда в нем просыпалось желание резко выкрутить руль и въехать в ближайший столб. Эта тишина бесила. Они ехали почти два часа, но никто из них не сказал ни слова. Едва переступив порог загородного дома, Ньют первым делом покидал свои вещи и метнулся к камину — внутри было почти так же холодно, как и снаружи, а снова болеть, да еще и накануне Рождества совсем не хотелось. Он довольно долго возился с огнем, почти забыв про Минхо, который уселся позади него на диване и молча наблюдал за его телодвижениями, даже не думая помочь. — И часто ты сюда сбегаешь? Ньют вздрогнул, выпуская кочергу, и обернулся. Минхо смотрелся довольно комично в своем деловом костюме посреди расшитых оленями подушек, что тут и там валялись на диване. Он едва сдержал смешок. — Только когда хочу побыть один. — Ты и так всегда один. Ньют вздернул брови. — В смысле… ты живешь один в квартире и все такое. — Там я легкодоступен для ребят вроде тебя. А еще для моего отца. Об этом же месте никто не знает, — он почесал нос, пачкая его в саже, и чихнул. — То есть, получается, что я первый, кто попал сюда, не считая тебя? — лицо Минхо вытянулось от удивления. — Можешь гордиться собой, — Ньют скорчил гримасу, — точнее своей настырностью. Следующие несколько часов Ньют валялся перед камином, пытаясь читать книгу, но как он ни старался, дальше десятой страницы продвинуться не вышло. Минхо был рядом — всего в паре метров, на диване, — и его близость раздражала больше обычного. Вот только раздражение это проявлялось по-другому: щеки почему-то краснели, пальцы, перелистывающие страницы, подрагивали, а сердце колотилось так громко, что Ньюту казалось, будто его удары слышит не только Минхо, но и весь Нью-Йорк, который был в пятидесяти километрах отсюда. — Ты знаешь, я извиниться хотел. Ньют, сосредоточившийся на своем громком сердцебиении, подскочил так высоко, что при приземлении отшиб себе локти. Он захлопнул книгу и перевел взгляд на Минхо, вопросительно приподнимая брови. — Не спрашивай. Просто мне кажется, что я должен за что-то извиниться, — тот неловко поерзал на диване. — Вы только посмотрите, — брови Ньюта были готовы убежать в сторону затылка, — правильный дяденька Минхо просит прощения у такого пиздюка, как я. — Вот опять. Ты всегда столько материшься? — Только когда я удивлен или меня что-то бесит. — Так могу я узнать, в чем провинился? Ньюту не хотелось отвечать. Потому что Минхо не был ни в чем перед ним виноват. Вообще. Он выполнял свою работу лучше, чем половина сотрудников их компании, не доставал по пустякам (не считая того, что постоянно ходил по пятам), не говорил больше положенного, всегда был вежливым и сдержанным. Именно таким и должен быть профессиональный телохранитель. Но Ньют, черт возьми, больше не хотел, чтобы Минхо им был. На какой-то момент ему показалось, что подсвечник, стоящий на полке камина, упал ему на голову, потому по макушке шибануло такой тяжестью, что Ньют едва не поперхнулся. А кем же он тогда хотел его видеть?.. Он поднялся с пледа и на деревянных ногах пошел в сторону кухни, которая по совместительству была еще и баром — здесь Ньют хранил такое огромное количество алкоголя, что если вдруг в стране объявят сухой закон, он сможет напиваться еще лет десять точно. Недопитая в прошлый раз бутылка виски стояла на ближайшей полке — Ньют подхватил ее, открутил крышку и сделал несколько больших глотков. Это должно помочь. Точно должно. Он никогда не ошибался. Еще несколько глотков. Мат сквозь сжатые зубы. Горечь во рту. Горечь в венах. Не помогало. — К черту, — Ньют поставил бутылку на стол и пошел обратно в комнату. Когда он переступил порог, Минхо зачем-то подскочил с дивана и сделал шаг ему навстречу, но Ньют остановил его жестом руки. Несколько секунд он всматривался в чужое лицо, а потом начал расстегивать манжеты на рукавах своей рубашки. — Раздевайся, — грубо бросил он Минхо. — Что? — тот отшатнулся. — Раздевайся, — повторил Ньют, — или я сам тебя раздену. — Зачем? — Минхо все еще никак не реагировал. Где эмоции? Где эти чертовы эмоции, которые так были ему нужны? Хоть один хренов раз, но посмотри так же, как смотришь на остальных. — Я собираюсь с тобой переспать, — прямо заявил Ньют. — А меня спросить забыл? Он замер, опуская руки. Три секунды смотрел в одну точку за спиной Минхо. Улыбнулся дикой улыбкой. — Ладно. Если у тебя не встанет, я больше не буду тебя трогать, — Ньют пихнул Минхо в грудь; тот повалился на диван. — Какого… — он попытался встать, но Ньют поднял ногу и уперся ступней ему в грудь, не давая сдвинуться с места. — Что ты делаешь? — Собираюсь проверить, на сколько тебя хватит. Он убрал ногу и начал расстегивать свою рубашку, не разрывая зрительного контакта с Минхо. Тот первым отвел взгляд, скользнул им ниже — Ньют видел, нет, чувствовал, как чужие глаза прожигают его левую ключицу, а затем плечо, с которого он приспустил рубашку. Расстегнув последнюю пуговицу, Ньют подцепил пальцами ремень штанов — пряжка звякнула тихо, совсем неслышно, но Минхо дернулся так, словно ему накричали в оба уха одновременно. — Хватит, — он отвернулся. — Хватит будет, когда я скажу, — промурлыкал Ньют, отбрасывая ремень в сторону. Он подошел ближе, ставя правое колено на диван — точно между ног Минхо, — и наклонился вперед, касаясь губами чужого уха. Провел языком по ушной раковине и тихо засмеялся, когда понял, что Минхо крепко сжал ладони. — Знаешь, из всех, кого я встречал, ты — первый, кто не захотел меня трахнуть, — произнес Ньют, даже не думая отстраниться хотя бы на пару сантиметров, — и мне это совсем не понравилось. Совсем. Я не принимаю отказов. — Кто сказал, что я никогда не хотел тебя трахнуть? Ньют так резко дернулся назад, что потерял точку опоры и чуть не грохнулся на пол, но Минхо ловким движением удержал его за талию, притягивая ближе к себе. Он тяжело дышал, не отрывая взгляда от глаз напротив, а Ньют настолько растерялся, что почти забыл о том, что собирался сделать еще минуту назад. А потом он посмотрел вниз и понял, что слова Минхо имели смысл. Если не всегда, то хотя бы сейчас. — Ты… — он облизнул губы, — ты проиграл. — Может, я и не хотел выигрывать. Ньют почувствовал, как сжались пальцы на его пояснице, и ядовито усмехнулся, отводя взгляд. Скорее всего, его просто грязно разыгрывают. Он сам всегда так делал, черт возьми… Минхо встряхнул его и потянул на себя, заставляя сесть на свои колени. Ньют хмуро глянул на него из-под растрепавшейся челки, которая обычно была убрана назад. — Ты же на меня внимания не обращал. — Это ты так решил. — Но… ты ни разу даже не улыбнулся мне. Никогда не подходил близко. Постоянно сюсюкался со всеми эти телками, смеялся с ними и цвел, как подсолнух. — Я вел себя с ними так же, как они вели себя с тобой, — Минхо улыбнулся одними уголками губ и слегка прищурился. Ньюту вдруг показалось, что кто-то сломал ему ребра вовнутрь, и те превратили в кровавое месиво легкие. Потому что вдохнуть не получалось. — Почему ты… блять, — он накрыл ладонью глаза и нервно засмеялся. — Чего ты ждал? Минхо взял его за запястье и осторожно отнял руку Ньюта от его лица. А потом уперся указательным пальцем в то место, где в груди пряталось сердце. — Вот этого. — Ты издеваешься что ли? — Ньют вспыхнул и отпихнул от себя чужие руки. — Да, — к нему приблизились, — у меня был лучший учитель. Он грязно выматерился и предпринял очередную попытку выскользнуть из чужих объятий, но Минхо снова его удержал. — Нет, так не пойдет. Ты не собираешься заканчивать то, что начал? — уха Ньюта коснулся сладкий шепот. Он беспомощно дернулся и обмяк. Нет, все неправильно. Не он сейчас должен чувствовать себя загнанным в угол и заливаться краской не то от смущения, не то от возбуждения, не его должны были соблазнять и разводить на секс. А Минхо выглядел так, словно планировал это с самого начала. Ублюдок. — Как же ты меня бесишь. — Знаю. Он склонил голову, упираясь лбом в чужое плечо, но Минхо отстранил его от себя, чтобы потом вновь притянуть и поцеловать. А у Ньюта в голове кто-то нажал на огромную красную кнопку, потому что он с такой яростью ответил на поцелуй, что наверняка прокусил бы Минхо нижнюю губу, если бы тот не сжал в кулак волосы на его затылке, чуть дергая назад. Но как можно было сбавить обороты, когда ты наконец дорвался до того, чем бредил целый гребаный месяц? Ньют отстранился и сполз с чужих коленей на пол, резким движением раздвигая ноги Минхо. Он не отрывал взгляда от его лица ни на мгновение: ни когда расстегивал ширинку и стягивал штаны, ни когда освобождал его член из белья. Ни когда брал у него в рот. Ньют делал это медленно и неспешно, издеваясь и дразня, потому что даже стоя на коленях, он хотел ощущать власть над Минхо. Так, чтобы его умоляли о продолжении, молили не останавливаться и брать глубже, быстрее, жестче. Но Минхо не захотел подчиняться ему и в этот раз. Ньют только и успел, что резко выдохнуть, когда его дернули за волосы, отстраняя от себя. Он облизнул губы, наблюдая за тем, как Минхо срывает с себя галстук и расстегивает рубашку. Секунда — и Минхо поднялся с дивана, толкая Ньюта к стене. Две — расстегнул его штаны, дергая их вниз. Ньют едва переступил ногами, как его подхватили за бедра и вдавили в стену, упираясь членом в живот. Минхо хмурился, близко сведя брови, по носу скатилась крупная капля пота, а Ньют смотрел в его лицо и думал, что тот еще никогда не был более красивым, чем сейчас. Они целовались — сначала неторопливо и почти нежно, но Ньюту слишком быстро рвало башню от близости этого человека, чтобы он не отбросил всю эту нежность прочь. Ему нравился грубый секс, ему нравилось, когда это брали грязно и сильно, и сегодня Минхо даст ему то, чего он хочет. Именно так и никак иначе. Ньют не сумел удержаться от тихого вскрика, когда Минхо медленно вошел в него, и с силой вцепился в его плечи. Просто прижался к его губам, словно это могло как-то снизить возбуждение, но Минхо почти сразу отстранился и запрокинул голову, начиная двигаться. Жестко, быстро, кусая его шею, чтобы заглушить собственные стоны. Расстегнутая рубашка Ньюта сбилась на спине, взмокнув насквозь, и он путался в рукавах, проклиная себя за то, что не разделся полностью. Впивался ногтями в кожу на чужом затылке, послушно приоткрывал рот, когда Минхо целовал его, давил низкие стоны в глубине горла и подавался навстречу, так сильно прогибаясь в пояснице, словно его не прижимали к стене несколько десятков килограмм. Хотелось еще сильнее, хотелось еще больше, и каждое из этих «еще» пропитывало тяжелое дыхание, что мешалось с чужим. Минхо был в нем, его рука сжимала его член, губы — целовали сгиб шеи и перебирались выше, обхватывая мочку уха. Минхо был везде. И Ньют умирал от желания кричать: до исступления, сорванного горла и жжения в груди. Прежний мир — такой, каким он привык его видеть, — пошел трещинами и разбился, словно зеркало, сорвавшееся со стены, но Ньюту совсем не хотелось собирать прежнего себя по кусочкам. Потому что, возможно, впервые за все двадцать пять лет он почувствовал жизнь в каждой клеточке своего тела, познал, каково это — не просто дышать, а дышать кем-то. Минхо так сильно сжал его шею, что Ньют, наверное, точно бы вскрикнул от боли, если бы подступающий оргазм не перекрыл все остальные ощущения. И когда Минхо опустил его на пол, он едва устоял на ногах, в последний момент ухватившись за чужие плечи. — Блять, — только и сказал Ньют, боясь поднять взгляд. — Вынужден согласиться, — Минхо протянулся к его взмокшей рубашке, которая болталась где-то на локтях, и медленно снял ее, бросая вниз. — Посмотри на меня. Ньют поднял взгляд, краснея, как пятнадцатилетняя девственница, потому что, черт, все это никак не могло быть правдой. То, что вспыхивало внутри каждый раз, когда он смотрел на Минхо, то, что сломало его уютный мирок, словно карточный домик, — все это не могло быть по-настоящему. — Я надеюсь, в этом доме есть душ, — Минхо потер потную шею. — Душа нет. Зато есть джакузи, — Ньют не удержался от улыбки. — Шикарно. Это даже лучше, — его подхватили на руки, и он возмущенно ругнулся от неожиданности. — Пойдем, засранец, спинку мне потрешь. Через несколько часов Ньют стоял на балконе на втором этаже и кутался в свое пальто, которое давно было пора сменить на что-нибудь более теплое — первый снег выпал еще пару недель назад, а по ночам температура опускалась ниже нуля. Как сейчас, к примеру. Ньют торопливо чиркал зажигалкой, пытаясь совладать с замерзшими пальцами, — если Минхо застукает его здесь в пальто нараспашку, то точно прочитает нотацию насчет безалаберного отношения к собственному здоровью и напомнит ему про его слабый иммунитет. Может, на улице и было дико холодно, но Ньют ощущал лишь тепло — так, словно на дворе не декабрь стоял, а середина лета. Казалось, если закрыть глаза, а потом открыть их снова, ты точно увидишь пляж на берегу Лос-Анджелеса и кучу пальм с кокосами. От этой мысли захотелось рассмеяться, но Ньют спрятал улыбку за очередной затяжкой. Ладонь, скользнувшая в карман пальто, нащупала там какую-то бумажку — достав руку, он уставился на слегка помятую стодолларовую купюру. Ньют долго смотрел на банкноту и прислушивался к шуму волн внутри себя, что омывали пески того самого пляжа в Лос-Анджелесе, который никто никогда не увидит, кроме него самого. Следуя необъяснимому порыву, Ньют зажал губами сигарету и перехватил купюру обеими руками. У него ушло около минуты на то, что сделать из нее небольшой самолетик, а потом, набрав полную грудь морозного воздуха, пустить его с балкона. Ньют стоял и смотрел на то, как самолетик стоимостью сто долларов исчезает среди деревьев, что росли почти рядом с домом. Исчезает и уносит вместе с собой все его лживые ценности. Забирает прочь его пороки и остатки карточного домика, в стенах которого Ньют жил всю свою жизнь. — Сколько раз тебе нужно повторять, чтобы ты застегивал пальто, когда на улицу выходишь? Он развернулся и врезался в Минхо, чьи руки сразу же метнулись застегивать пуговицы на его верхней одежде. Ньют смотрел вниз, на чужие пальцы, и то и дело облизывал пересохшие губы. — Знаешь, я хочу сказать тебе спасибо, — он поднял голову. — За что? — Минхо приподнял воротник его пальто. — За то, что сломал мой мир. Он замер на пару мгновений, а потом улыбнулся и притянул Ньюта к себе, крепко обнимая. С неба начал падать снег. Ньют отнял руку от спины Минхо и протянул ее вперед, ловя пальцами одну снежинку. А когда та растаяла на его ладони, он вдруг понял, что на это Рождество он не будет один. И улыбка, адресованная ему в этот день, будет самой искренней на свете.