(Не)новогоднее настроение

Шёл последний день до окончания семестра. В воздухе носился дух рождества: в каждом классе стояла маленькая пахучая ель, а в коридорах чуть ли не на каждом углу была развешана омела. К завтрашнему дню школа должна была опустеть, по коридорам сквозняками завывать тишина, а оставшиеся ученики кучковаться в гостиных, закутавшись в тёплые клетчатые пледы, и обсуждать маггловские сериалы за чашкой какао. На зельеварении у шестого курса творилось что-то непонятное: профессор ушел, оставив задание на доске, но делать его, естественно, никто не собирался. На последней парте Олег с Леной играли в карты. Собрав вокруг себя человек десять болельщиков-подстрекателей, они яростно кидали карты на стол и громко матерились из-за не отбитой карты, следом за ними громко ругались и болельщики-подстрекатели. Над профессорским столом горбились Валя с Антоном, пытаясь обойти защитные чары и нагло позаимствовать ответы на тесты следующего семестра. Вокруг стола Юли Самойленко крутились девочки, зябко натягивая рукава свитеров на тонкие запястья, и звонко щебетали о модных этой зимой цветах помад. Стекло старого окна с деревянными ставнями немного дребезжало. Никита с откровенной скукой пялился на огромные хлопья снега, парящие по ту сторону окна. Хотя это было все же лучше, чем банки со всякой гадостью, стоящие повсюду в их обычном классе. Наверное, стоило всё-таки поблагодарить Нестеровича с Пануфником, из-за которых подземелье вот уже неделю не могли проветрить от запаха рогатых жаб. Глаза Никиты были прикрыты, а пальцы вырисовывали неясные узоры на дереве стола. Ему не удалось выскользнуть из класса вместе с другими желающими покурить (а заодно и прогулять), и теперь он откровенно засыпал от скуки. Справа от него копошился Митя Стаев, отличник потока. Он то нарезал корни боярышника, то отсчитывал лапки карликовых импов, то что-то бубнил себе под нос и совершенно случайно толкал Орлова локтём в спину. — Пошёл бы погулял и не отсвечивал своей кислой миной. С тобой рядом сидеть страшно. Того и гляди молоко низзлов скиснет. Никита повернул голову к Мите, долго смотрел на дымящуюся бордовую жижу в котле друга и, в конце концов, сморщившись, отвернулся к окну. Вскоре прозвенел звонок, профессор так и не появился, и все дружной толпой поплелись в Большой зал. Всюду мелькали разноцветные свитера, шарфы, шали, а бубенчики в пучках омелы весело брякали, когда кто-нибудь подпрыгивал, задевая их рукой. Сзади раздавался басистый смех семикурсников. Предпраздничный ужин удался на славу. В зале стоял гомон, хохот, и громкие: «Да ты что!» За столом Гриффиндора как всегда шумели больше всех. Антон, измазав рот шоколадной пастой, запрыгивал на скамью и кричал, что только что съел детёныша пикси, пугая первокурсников и смеша девчонок из Пуффендуя. Те забавно прикрывали рты ладошками и смущенно поглядывали на него сквозь полуприкрытые ресницы. Максим Нестерович для пущей убедительности наколдовывал дымку вокруг Пануфника, незаметно взмахивая палочкой под столом. За такие махинации Гриффиндор лишился десяти очков, однако в то же мгновение заработал столько же за актёрское мастерство. Никита сидел рядом с Аней Тихой и уплетал за обе щеки вишнёвый пирог. Она рассказывала ему про новую метлу «Ониксис 7.2.4.00», а он смотрел на Максима, запивал пирог горячим какао, и совершенно её не слушал. Макс учился на седьмом курсе. Когда они познакомились, Нестерович задирался в коридоре с каким-то мальчишкой из Слизерина, и Никита попал под горячую руку. Это было ещё в первую неделю Никиты в Хогвартсе, когда коридоры казались очень длинными, а разговаривающие портреты заставляли подпрыгивать от неожиданности. Тогда они оба очутились в лазарете и с них сняли по двадцать баллов, однако после этого ребята стали не разлей вода, и ни одна проказа Нестеровича не обходилась без участия Орлова. А потом был четвёртый курс. Никита признался самому себе, что по уши втрескался в Макса и на летних каникулах не ответил ни на одно его письмо. Макс за лето сдружился с Антоном Пануфником, с которым жил в одном городе и по приезде в школу не обращал на Никиту никакого внимания. А на рождество, когда они оба оставались в замке, Максим после долгого и громкого выяснения отношений поцеловал его прямо у камина в общей гостиной. Сейчас Нестерович, взмахивая палочкой, убирал шоколад с лица Пануфника, и был таким красивым в этот момент. Он запрокидывал голову, смеясь низким, слегка хрипловатым голосом, и улыбался широко-широко, щуря светящиеся радостью глаза. Весь ужин парочка Пануфник-Нестерович веселила студентов-первокурсников: меняла цвета волос, формы носов и ушей, трубя по-слоновьи, и клянясь «вот этим самым Гриффиндорским шарфом», что низзлы откладывают яйца. Вместе с первокурсниками смеялись и все остальные. Нестерович ползал по полу, стискивая шарф Антона, и "очень честно, правда-правда" втирал первокурсникам различную дичь. Отсмеявшись и набив животы до отказа студенты потихоньку начинали выползать из зала. Никита, поддавшись Ане, ушёл из зала одним из первых. За ужином Макс периодически поглядывал на него и либо загадочно улыбался, либо едва заметно подмигивал, заставляя Никиту смущаться и немного злиться. За сегодняшний день он не сказал ему ни слова. Даже за завтраком отсел от него к Антону и всё время проговорил с ним про мётлы и предстоящий матч Румыния-Англия по квиддичу. Аня спрашивала после ужина, всё ли у него хорошо, а после того как он невпопад ответил: «Знаешь, а мне твоя предыдущая метла больше нравилась, она была, как-то, не знаю, поманёвренней что ли», — долго смеялась и несколько раз повторила, что кому-кому, а ему точно нужны каникулы. Уже перед отбоем, когда Орлов собирал чемодан и его настроение с отметки «праздничное» стремилось к цифре ноль, где-то сбоку замаячил серебристый огонек патронуса. Призрачный кот за окном носился по воздуху, прыгал, вилял хвостом и поднимал в воздух снег с подоконника. Кот в темноте громко мяукнул и выплюнул искрящиеся буквы: «Гобелен с Дамой с собачкой. В девять. Не опаздывай.» Губы дрогнули, а глаза метнулись на часы. У него есть семь минут, чтобы кинуть на кровать зеленую рубашку и добежать до гобелена на шестом этаже. Там его уже ждал Нестерович, немного помятый и взъерошенный, но с широкой улыбкой на лице и бутылкой огневиски в руке. — Ты приглашал меня в гости. Я поеду. Над гобеленом Дамы с собачкой висела омела. Бутылка огневиски, как и пачка маггловских сигарет исчезли ближе рассвету, а чемодан, так до конца и не собранный, был закинут на багажную полку в купе Хогвартс-Экспресса рядом с сумкой Нестеровича.