There's Nothing To Fear

Горечь от крепкого табака лучше всего смешивать с чувством голода. Только так можно уловить сладость, скрытую в сигаретах - темноволосый постоялец “Фангтазии” знал это получше многих. Ночи проходили под бурный аккомпанемент жадной похоти, сменяясь бессонными, зачастую одинокими днями. Нет-нет, он вовсе не относился к категории вечных страдальцев с сигаретой в зубах и искусственной болью во взгляде. Довольно зрелый возраст стер малейшие следы юношеского позерства. Именно тяга к объективности заставила Вилле отказаться от надежд построить музыкальную карьеру. В мире, где смертные вечно стоят на коленях, больше не ценятся сладкоголосые певцы и музыканты. Работать в качестве продавца в секс-шопах Шривпорта ему наскучило предельно быстро, да и спрос был мелковат. Людишки больше не охотились за огромными резиновыми пенисами - зачем, когда можно отдать себя в распоряжение вампира? Идея попробовать себя в роли донора крови пришла к нему спонтанно, впрочем так можно было сказать про любой его поступок. Что его привлекало в данной затее? Прежде всего, деньги. Поистине большие деньги, заработать которые иным путем было практически невозможно. “Трахаться с клыками” - да и пусть. Чувство стыда уже давно казалось чем-то обременительным, а самоуважение - и вовсе выдумкой недалеких людей. Он не раз привлекал взгляд клыкастых еще до устройства в местный клуб. Вилле обладал холодной, неряшливой красотой: природная грациозность была разбавлена ноткой разгильдяйства, женоподобное телосложение не отдавало вульгарностью, но при этом манило. Минимум косметики на бледном лице, неброский стиль в одежде, низкий тембр голоса и томный взгляд огромных глаз выглядели очень свежо на фоне толпы разукрашенных мальчиков в черных латексных костюмах. Совладелица “Фангтазии”, Памела Свинфорд де Бофорт, никого не спешила брать на подработку. Она лихо отправляла по домам даже самых ухоженных и “чистокровных” претендентов на должность местной проститутки. Однако вампира сложно обмануть - он чует настоящий секс за версту. Памела видела в парне достойный дополнительный доход, а любые сомнения по поводу кандидата рассеялись после короткого собеседования. - Ну что, дорогая, учись говорить только правду. Гепатит, СПИД, сифилис, гонорея, воспаление хитрости и прочие прелести? - Памела знала ответ заранее, вампирское чутье раскрывало все карты. Он был чист. - А ты попробуй, - его самоуверенность и полное отсутствие представления о правилах общения с клыкастыми были отличным бонусом. Памела не ошиблась, когда предположила, что новая шлюшка совсем не против боли. Может, за этим стоит банальнейшая слезливая история о трудном детстве и домашнем насилии? Какая нахер разница - его громкие стоны наслаждения были куда интереснее любой драмы. Вилле был олицетворением невинного распутства. Той самой проституткой, которая в глубине души верит в настоящую любовь, пока заглатывает член по самые гланды. Клиенты платили щедро, оставляя полуживого, довольного Вилле на полу приватной комнаты. Покрытую множеством татуировок кожу хотелось кусать, сжимать и портить, в чем клиенты себе не отказывали. Кроме того, вампирше нравилось слушать тихое, но такое упоительное пение Вилле, согревающее холодные стены гримерки. Тексты часто заставляли ее смеяться и задумываться одновременно: неразделенная любовь, смерть, боль, покаяние и самопожертвование были излюбленными темами павшего музыканта. Трогательно, красиво, трагично - достаточно для того, чтобы однажды выпустить этого щенка на сцену. Очевидно завышенные расценки на услуги устанавливала Памела, но всегда с указания хозяина заведения - Эрика Нортмана, которого парню никак не доводилось наблюдать вблизи. Это странно: получая от Шерифа 5 округа весьма солидные средства на существование, Вилле не мог познакомиться даже с его обувью, редко довольствуясь лишь завораживающим видом издалека. Не заметить местного Господина было сложно - Северянин (его давнее прозвище) восседал на могучем и поистине пафосном троне, лениво окидывая посетителей взором, полным непредсказуемости. Почему-то хотелось услышать его голос. Они были полными антиподами друг друга: Эрик был выше на две головы, светловолосым, крепко сложенным и явно несговорчивым. Последнее было очевидно ввиду наблюдения Вилле: рядом с Эриком всегда находились только двое - Памела, его Дитя, и некий Кристофер, высокий брюнет с ярким макияжем и немного напуганным взглядом. Почему он не сидит на привязи, как и положено питомцу? По какому праву обычный человек, по сути тот же пакет с кровью в понимании вампиров, смотрит на местную публику с высоты пьедестала? “Это закрытая территория, малыш. Не забивай свою милую головку, ей еще терпеть и терпеть”. Памела всегда была краткой в разъяснении правил, зато любила закрепить сказанное хлестким ударом по лицу. Вилле быстро уяснил для себя несколько простых устоев “Фангтазии”: ⦁ не стоит вынуждать вампира применять внушение. Лучше сразу отдать полный заработок для получения собственной доли; ⦁ отказ клиенту без явной причины есть подлинное самоубийство; ⦁ никакого алкоголя в рабочую смену; ⦁ смотреть в глаза вампира, говорить, двигаться можно только после разрешения; ⦁ произносить имя Хозяина клуба, членов его Семьи и приближенных - табу. Ряд довольно унизительных ограничений не мешал Вилле отметить справедливость и благородство Эрика. Хозяин “Фангтазии” не терпел произвола по отношению к своему персоналу, давая понять всем и каждому: труд необходимо уважать и оплачивать, будь то официантка, танцовщица или шлюха. Клиентами Вилле никогда не были новички заведения, наркоманы, неблагополучные. Тело парня отдавалось для утех только зарегистрированным в 5 округе вампирам и смертным из круга частых посетителей. Как бы его не рвали на части, сколько бы спермы ему не пришлось проглотить, Вилле знал - он переживет этот вечер. Очередной рассвет не за горами. *** Поначалу служба давалась совсем непросто. Анальные трещины заживали очень долго даже после небольшой дозы крови вампира, горло саднило, челюсть сковывало. Сон никогда не был в приоритете Вилле, но темные круги под глазами совсем не украшали его аристократический лик. Отказаться от алкоголя после очередного траходрома он был не в силах, а от курения его можно было отучить, лишь зашив рот колючей проволокой. Тот факт, что кровососы предпочитают “разнашивать” худеньких и бледных, заставлял парня покорно мириться с любыми трудностями. Ему нравилось быть частью этого порочного, но такого настоящего мира. Здесь не было места фальшивой нравственности, лживой лести и лицемерию. Каждому было предельно ясно, чего он стоит и стоит ли вообще. “Фангтазия” - до ужаса практичное воплощение греха, расставляющее все по местам. Проститутку зовут проституткой, мудака - мудаком, а хозяев нужно уважать. Получая наслаждение от боли, унижений и животного секса, Вилле чувствовал себя хоть сколько-нибудь значимым существом. Не музыкантом без гроша в кармане, который только и слышит об отсутствии у него будущего. Не продавцом никому нахер не нужных членов из силикона. Он - местный источник удовольствия, весьма дорогостоящий и в какой-то степени ценный. Парень мог отсасывать и давиться, но при этом помнить: ему за это заплатят, охуенно заплатят. По душе ему были и здешние коллеги по цеху. Темнокожий официант Лафайет, привносящий в темный мир убойную дозу юмора и самоиронии, милейший питомец Памелы Джеред, с которым можно было вспомнить о своем мужском начале... Вечно растянутый от массивной пробки анал Джереда был лучшим способом получить разрядку. Глядя в его невинные глаза, Вилле не мог отказать себе в удовольствии пройтись по этим острым скулам пальцами, погладить мягкие темные волосы - все же собаки любят ласку и тянутся к ней. Настоящим торжеством для его самолюбия стал тот день, когда Памела позволила ему опробовать один из шестов клуба. Вилле не имел практики в стриптизе, да и вообще танцовщиком не был. Но природная пластика, знание языка тела и приятные прикосновения холодного металла к коже делали свое дело. Вилле лихо подстраивался под любой ритм, а высокие каблуки не мешали ему танцевать на пилоне вечер напролет. Боль от мозолей не сковывала, а напоминала ему об истинном положении вещей. Он и есть вещь - предмет с определенным сроком годности. Он может терять потребительские свойства, падать в цене, удовлетворять вкусам или не отвечать требованиям. Быть живым товаром - это низко для человека, живущего среди себе подобных, но весьма достойно в обществе вампиров. Нещадно жмущие женские туфельки вызывали сладкую судорогу по всему телу, но особый кайф наступал после их снятия. Вилле едва ли не кончал от подобного высвобождения, не имевшего с сексом ничего общего. Памела никогда не подпускала его к шесту в присутствии Хозяина. Интересно, почему? Этот вопрос часто посещал Вилле даже во время обслуживания очередного пахаря-трахаря. Он неугоден взору Эрика? Вряд ли - Вилле не раз наблюдал смертельную скуку на лице Северянина при виде очередной танцовщицы в латексе. Он мог бы его позабавить, всеми возможными способами… Может, проблема в ревнующей длинноногой дорогуше, восседающей рядом с Эриком? Вилле частенько ловил на себе совсем недружелюбный взор из-под густо накрашенных ресниц Кристофера. Ему хотелось верить в невообразимое. Пускай такая сказочная ложь будет подсластителем суровых будней. Ах, как бы он танцевал под этим холодным взглядом тысячелетнего Викинга. Он бы трахнул сам себя, порвал бы себя на кусочки ради этого зверя. Ему удавалось кокетничать без пошлых взглядов и высунутого языка. Он мог вызвать в хладнокровных существах дичайшую похоть одним лишь плавным изгибом спины. Падший по собственному желанию умудрялся возвышаться над местной толпой, продавать себя самым утонченным способом. Спустя полгода изнурительной работы Вилле мог себе позволить многое. Ему более не запрещалось выступать в качестве инициатора разговора с потенциальным клиентом, иногда он мог и вовсе отказаться его обслуживать. Все зависело от настроения Памелы - переменчивого до неприличия. А какое блаженство он испытывал, дразня острозубых молокососов, статус которых не давал им права тронуть его пальцем. Это стало его излюбленным приемом - приманить молодого вампира к шесту, подползти к нему на коленях и прошептать соблазнительным голосом: “уже поздно, мамочка тебя заждалась”. Вилле вовсе не самоутверждался - туфельки все так же причиняли боль и не давали забыть о его статусе. Он просто научился веселиться в Аду. *** Я смотрю прямо в зеркало правды, Я не бессмертен, молодость давно угасла. Может, я увижу ад, может быть и рай. Но одно я знаю наверняка, дух мой будет вознесен. (c) Type O Negative - Angel “Ты посмотри на эту дыру, - после часа анальных утех анал Вилле был расширен почти до предела. В этот раз ему пришлось иметь дело с особо изощренной клиентурой, - делай с ним, что хочешь. Такая блядь ничего не боится”. Не боится лишь тот, кто не появился на свет. Или же спящие под шестью футами земли. Вилле действительно нельзя было напугать острыми клыками, гневным рычанием и даже угрозами. Он не боялся физической боли, не беспокоили и насмешливые взгляды со стороны. Еще больше было плевать на оскорбительные выкрикивания знакомых, встречавших его в клубе. Вещи не таят обиды. Однако всякий одушевленный предмет боится внезапно оказаться выставленным. Вилле настолько привык к повышенной востребованности, прикосновениям и жесткой эксплуатации, что попросту не мог вообразить себе иную жизнь. Бейте, имейте, возите носом по полу, таскайте за волосы и выламывайте руки - только не выбрасывайте. Он нашел себя настоящего в грязи, так пусть эта глубокая яма останется его вечным домом. Но любой обоснованный страх грубо разбивает вдребезги жалкие иллюзии. Вилле уже не мальчик, ему далеко за 30. На что способно это тело, как долго оно будет представлять сексуальный интерес для местных обывателей? Он не планировал долгой жизни - старость ему отвратительна. Но незнание будущего и вероятность стать рыбой, выброшенной на берег, отвратны в разы сильнее. Поразительно, как быстро он отвык от общества людей. Какой далекой ему видится привычная жизнь - монотонная работа, сон по ночам, полнейшая свобода действий, оплата счетов, общение с приятелями… Проводя львиную долю времени с вампирами, ты перенимаешь ряд их повадок и отличительные черты. Это вызывает некую эйфорию, но действует подобно вампирской крови: стоит немного не рассчитать, и ты покойник. Фак, жизнь отымеет его в разы сильнее, чем этот упырь, устроившийся сзади. Проститутки нужны и в людском обществе, но кто будет ему столько платить? Кто будет его охранять? Кому нужно будет наказывать никчемную падшую тварь, не желающую жить по нравственным устоям? Вилле не хотел подниматься со дна - слишком непросто было до него опуститься. Кто-то скажет: нехрен выпендриваться, когда карманы уже прилично набиты деньгами. Но только такой отъявленной шлюхе дано понять, что деньги перестают быть главным стимулом. Они нужны, но не важны. Иногда парень ловил на себя на мысли, что спокойно согласился бы подставлять свое тело под удары и клыки за одну лишь еду. Одеждой его щедро спонсируют местные служащие, немного пищи перепадает с кухни после закрытия клуба на день. Памела давно не выставляет его из заведения после ночной смены, позволяя спать в приватной комнате. Сон в окружении запахов недавнего секса вполне его устраивает, как и постоянные вторжения уборщиц. Связь с внешним миром практически потеряна, а попыток ее восстановить не было. Чао, помощник Памелы, отобрал его мобильный и удостоверение в первую же смену. Об их возвращении речи не велось. Отчасти за это Вилле и проникся подобием уважения к клыкастым - пользуясь своим превосходством, они не видели смысла в обмане и даче ложных обещаний. Приятель однажды клялся ему, что поможет с музыкальной карьерой при первой же возможности. “Ты только скинь мне свои сэмплы, я о тебе не забуду”. А потом собрал шмотки и смотался домой в Хельсинки - без звонка и уже ненужных слов. Какая же у некоторых короткая память... Зато его работодатель в лице Нортмана не говорил с ним вовсе, явно не желая слышать ни звука в ответ. Здесь действия значат все, а слова - ничего. До предела конкретный мир, где все на своих местах, взвешено и рассчитано. Тут могут разбить лицо, но не станут разбивать мечты, в них здесь просто не верят. “Ты что, онемела, дрянь патлатая? Кричи для меня! Ори, блять!” - жесткие удары по заднице выудили потного, напряженного Вилле из ступора. Он начинает кричать, так громко, как только может. И плевать, что этот член слишком мал. И похер, что ему совсем не больно. Он готов притворяться вновь и вновь, лишь бы не встретиться лицом к лицу с тем, чего так и не разучился бояться. *** Кровососы никак не отставали, размазывая косметику и сперму по его лицу расслабленными членами. Приказано поднять глаза - пожалуй, таких уродов он еще не обслуживал. Хотя, всему виной нахлынувшие мысли. Не хватало впасть в депрессию, просто зашибись. Очередная партия баксов летит в его направлении. Одна купюра прилипает к липкому лбу, остальные рассыпаются по полу. Все работает по минутам - тут же входит Чао, дабы прибрать заработок к рукам. “Что на лбу, то и твое”, - брезгливо собрал купюры и ушел так же быстро, как и появился. Славный чувак, побольше бы таких. Курить, как можно крепче и глубже, чтобы легкие ошпарило. Пусть долбанный кашель отвлекает, да что угодно - только бы не думать. Привыкший блюсти гигиену, он устало махнул на нее рукой и вышел в уже пустой холл “Фангтазии”. Застегивая брюки на ходу, он бубнил текст собственной песни себе под нос. Сигареты приказано брать за барной стойкой - никак не иначе. В поисках спасительного табака Вилле не сразу заметил свернувшегося в клубок Джереда. Сейчас тот как никогда был похож на брошенного щенка: поводок все еще на нем, крепко приковывает его к барной стойке, намордник не позволял подать голос, руки связаны за спиной. Вилле не хотелось нарушать столь милый взору образ, но глупое желание поговорить взяло верх. Намордник подался ему сразу, несмотря на сильную тряску в кистях. Взгляд Джереда был полон искреннего непонимания: зачем нужен рот, если рядом нет Хозяйки? - Булки расслабь, шлюшка просто хочет поговорить. Дохера хочет, согласен, - опускаясь рядом с Джередом, Вилле закурил, - ты это… Ты вообще как здесь? Вопрос вогнал местную собачонку в еще больший ступор. За ступором последовала и наглость - взгляд парня перешел с лица Вилле на пачку сигарет. Тот поднес сигарету к бледным губам Джереда. Воздух состряс громкий кашель. - К хорошему быстро привыкаешь, только отвыкать от него больно, да? - Вилле узнавал в парнишке себя. Не совсем понимал, в чем именно. - Я думаю, тебе лучше знать, каково здесь - в тихом голосе Джереда можно было слышать смирение. Минута за минутой в полной тишине. Им обоим было странно подавать голос по банальной нужде в беседе. Их ни о чем не спрашивали, им ничего не приказывали. От них ничего не требовали. - Что с нами будет, когда все кончится? - Вилле прикурил очередную сигарету, уже жалея о сказанном. - У меня ощущение, что это никогда не кончится, - Джеред говорил так тихо, будто ждал внезапного появления Памелы. - Тебе здесь не по кайфу? - Вилле решил, что порция издевки разрядит унылую обстановку, - тебя кто-то обижает? Прием сработал, благодаря чему Вилле оценил красивую улыбку на грустном лице. Даже борозды от намордника ничуть не портили общую картину. - Меня никто не обижает. Просто собак нужно держать в узде. Вот и держат. - Ты хочешь обратно? Джеред наконец осилил тягу, глубоко задумавшись. Он было раскрыл рот для ответа, но тут же его осекся. Взгляд в пол, по сторонам… - А нафига? Здесь я собака, за которой ухаживают, которую воспитывают, кормят. А там, - он указал взглядом в сторону выхода, - там я бездомная псина. Вилле было приятно осознавать, что он не одинок в своем безумном убеждении - настоящий Ад куда лучше выдуманного Рая. - Согласен. Нафига? После он просто привел намордник в надлежащий вид, потрепав Джереда по голове. Осталось только поставить долбанную подпись в журнале для персонала, помыть свой зад и отойти к недолгому сну. Жаль, что усталость не позволила ему заметить крайне важную записку от Памелы, лежавшую подле журнала. “Дорогуша, сладких снов. Будь добра, не показывай свое личико на улицу днем. В городе объявлена охота на вампирских шлюшек.” Власти запретили закрывать клуб на день, дабы был открыт доступ для полиции. Джинджер, дневная смотрящая, мирно храпела в подсобке. А Вилле ничего не знал. *** Сон удался на славу. Вилле просопел добрых 10 часов - давно такого счастья не было. Взглянув на часы, парень понял, что до очередной смены у него вагон времени. В планах душ, еда, выбор наряда на вечер и недолгая прогулка по окрестностям Шривпорта. Заглянув перед выходом за барную стойку, он наблюдал все еще спящего Джереда. Все-таки розовые поводок и намордник украшают его. Свежий прохладный воздух наполнял легкие Вилле. Хотелось петь - громко, во всеуслышание. На улице хорошо - не жить, а просто коротать часы перед работой. Он понимал, что уже очень скоро его магнитом потянет обратно в клуб. В эти черно-красные стены, застоялый запах табака, разврат и унижение. Нужен просто глоток мнимой свободы, более ничего. Он давно не был в пекарне. Вилле почувствовал себя ребенком, дорвавшимся до бабушкиной выпечки. Продавец долго всматривался в его лицо, будто недоумевая. Видимо, очередной мудила, думающий, что шлюхам чуждо все человеческое. Хотелось проглотить все, что предлагали витрины, но округлившийся живот был вне закона “Фангтазии”. Заметив, что засиделся до самого вечера, Вилле нехотя покинул временное пристанище, прихватив с собой огромный латте с шоколадным сиропом. Путь до работы был недолгим, можно было не торопиться. Парень выбрал самый безлюдный маршрут, дабы больше не натыкаться на мудаков, подобных пекарю. Его лицо стало слишком узнаваемым. Роковые моменты имеют крайне неприятное свойство происходить совершенно внезапно и не к месту. Почему именно сейчас, в эту самую минуту, когда он просто наслаждался вкусным напитком, на его пути встретились какие-то уроды в масках? Проскочила мысль: "похер, выложу им все, что есть в карманах". Но ему не суждено было даже раскрыть рот. Стаканчик кофе отлетает в каменную стену переулка, грубая рука зажимает рот. Руки, руки, повсюду руки… Они силой стягивают с него шерстяной шарф, больно бьют по щекам. Уроды почти что победно вскрикивают, обнаружив заветные следы от клыков. Не каждый клиент считает нужным пожертвовать хотя бы каплю своей крови на их заживление.       “Да ты только посмотри, уже пятая тварь за неделю! Да сколько вас, гнид, наплодилось, а? Трахаешься с трупами? - один из напавших приставил острый кинжал к горлу Вилле, - значит твой труп тоже трахнуть можно, да?” За все это время Вилле не произнес ни звука. Он попросту не знал, как ему быть. Он понятия не имел, что в нем живет не только страх быть выброшенным. Эти паскуды его изнасилуют. Это грязное животное мудачье хочет взять его силой, а потом убить. Последнее совершенно не пугало. Их четверо. Мать твою, четверо здоровых мужиков и щуплое, уставшее от жизни тело, прижатое к холодной стене. Этот холод совсем не напоминал приятные прикосновения шеста к оголенной спине. Это долбанное чувство вызывало острое желание выть волком, молить о помощи. Он хотел молить о гребанной помощи! Такого желания не было ни в моменты группового сношения с кучей клыкастых, ни в минуты жестокого наказания со стороны Памелы. Ибо та боль живет в его доме, она ему для чего-то нужна. Эта же боль - она чужая. Ее нужно прекратить, немедленно. Он слышал, как нож и руки разрывают его скудные одеяния. Крики были почти наглухо заткнуты кляпом из лоскутов ткани. Такое забытое ощущение собственных слез на щеках вызывало детскую панику. Чем меньше на нем оставалось одежды, тем больше он мечтал о быстрой смерти. Что нужно сделать, дабы ему перерезали горло, сейчас же? Или вспороли живот? Попытки ударить напавших коленями были блокированы сразу же - его просто огрели по голове с такой силой, что он начал медленно сползать по стенке на землю. Затихавшее сознание уже не пыталось удерживать связь с реальностью. Вилле мечтал полностью отключиться, тихонько умереть до того момента, как им воспользуются эти неотесанные звери. Градом посыпались удары - по корпусу, в живот, в затылок. Голова налилась свинцом, разум постепенно отказывал. Вилле просто мирно ждал, когда до его слуха донесется звон ремней и треск ширинок. Однако его ожиданиям не суждено было сбыться. Воздух наполнился резким запахом крови, хрустом костей и истошными криками. Вилле с огромным усилием заставил себя открыть глаза и повернуть голову навстречу адским звукам. Взору открылась размытая картина чудовищной казни. Все происходило слишком быстро - спины ломались пополам, головы отрывались и были раздавлены подобно грецким орехам. Хищный утробный рык вампира напоминал рев льва, защищающего свою территорию. Вилле смотрел перед собой, пытаясь понять только одно: кто же это, его Ангел или Проклятие? Освобождение или вечная мука? Повисла гробовая тишина, которую не смели нарушить даже полюбившие этот проулок голуби. Темная фигура приблизилась к лежащему на земле парню несколькими огромными шагами. Силуэт возвышался над ним, будто решая его жалкую участь. А затем вампир медленно склонился перед беднягой, готовым к любому исходу. Вилле смотрел в самые холодные глаза, ощущая жгучее тепло, разливающееся по измученному телу.       - Служебные записки нужно передавать лично в руки. Твоя Хозяйка иногда совсем меня не слушает, - во мраке звучал голос, которого Вилле никогда не слышал, но почему-то этого хотел. Огромная холодная ладонь Эрика, перепачканная кровью, бережно убрала прядь волос с заплаканных глаз, - ты очень невнимателен, милейший. Исправь это, для меня. ______________________________ Ангел, только ты можешь видеть, Только ты освободишь меня. (с) Type O Negative - Angel