Путь в огонь

      Мое имя Найджел. Да, так меня зовут. Я охотник на чудовищ Ярнама. Мерзкая работенка, как ни крути. Сначала крадешься по темным переулкам, выслеживая, какой бы жертве перерезать глотку. Найдя одного из тех несчастных, что уже превратились в нечто нечеловеческое, сначала стоит трижды подумать, по зубам ли тебе он, ведь иные из них легко способны разорвать тебя в клочья, растоптать или воспользоваться каким-нибудь предметом арсенала: топором, пилой, или вовсе огнестрельным оружием, делающим в плоти аккуратные дырочки, из которых имеет свойство в диких количествах выливаться кровь. И, наконец, напав на зараженного, охотник ступает на лезвие бритвы, на котором так трудно удержаться… Один неверный шаг, вспышка боли, и ты либо труп, либо ранен настолько сильно, что, возможно, лучший вариант — умереть.       Мне повезло стать опытным охотником. Опытные — это те, что убили первый десяток чудовищ, не умерев и не потеряв никаких конечностей. После первого десятка все становится куда проще, ведь все монстры по своей природе одинаковы, а значит, и способы борьбы с ними мало чем отличаются один от другого, да и испуг при встрече с очередным противником сходит на нет. Опытные охотники больше ценятся Мастерской, имеют лучшее снаряжение, но, следуя логике, выходят на бой с более опасными врагами. Ценятся такие бойцы, разумеется, только Церковью Исцеления, ведь простые ярнамиты считают нас чуть ли не переносчиками той заразы, из-за которой мы, охотники, появляемся, живем и умираем.       Я, в целом, привык к взглядам омерзения точно так же, как привык к брызгам крови на одежде и мерзкому запаху чудовищ, как привык к ночному холоду и страху. Процесс охоты, говорят, отбирает все чувства, и оставляет лишь то звериное желание, подталкивающее к продолжению мясорубки вопреки здравому смыслу. Быть может, суть именно в этом?       Впрочем, то, что я вам только что рассказал, к рассказу не имеет отношения, я лишь поделился своими эмоциями и переживаниями, которых за время чертовой охоты накопилось предостаточно. Именно то, ради чего я начал все повествование имеет природу странную и в какой-то мере пугающую.

***

      Все началось в тот момент, когда я забрался в один из открытых домов. Дверь просто снесли к чертям, а на дверной рамы было нечто, что я опознал как следы когтей. Исключительно по охотничей привычке, я сунулся проверить. Вполне ожидаемо, что на меня кинулся ликантроп. Достав предусмотрительно заряженный пистолет, я просто уворачивался от укусов и ударов когтей оборотня, выжидая момент наибольшей уязвимости монстра. Наконец, момент истины настал: разгромив шкафчик с фарфоровой посудой и разбив в щепки стол, чудище решило вложить все силы в один страшный удар, переместив весь свой вес на две задних ноги. Тут-то я и воспользовался пистолетом, попав ртутной пулей прямо в шею ликантропу. Кровь лилась обильно, однако это не могло убить чудище, разве что ослабить.       Пока монстр приходил в себя после вспышки боли, я шустро прыгнул к нему, занося пилу для финального удара. Плоть поддалась зазубренному лезвию пилы, брызги крови в воздухе, на полу, на одежде и затихающий вой ликантропа.       Выдохнув, я вытер пилу о короткий плащ, специально для этого предназначенный, и принялся обшаривать пустующий дом. В небольшом пыльном ящичке, закрытом на ключ, замок которого я взломал тупым клинком, в два идеально ровных ряда лежало шесть ртутных пуль, что выплавляли с добавлением крови мастера-изготовителя.       — А ты точно был перфекционистом, — фыркнул я, разглядывая боеприпасы. Лишь ссыпав их в карман я обратил внимание на картину, висящую на стене, ведь она была уже столь пыльной и грязной, что еле-еле выделялась из окружения. Я не слишком сильно разбирался в искусстве, но что-то в ней привлекло мой взгляд. Она будто бы светилась изнутри жизнью: замок на скале выглядел совершенно объемным, морские волны накатывали на песчаный берег, лес двигал ветвями, а облака медленно меняли формы. Я медленно подошел к картине, всматриваясь в мельчайшие детали, и протянул руку, прикасаясь к полотну.       Когда же я захотел убрать руку, то осознал что нечто очень настойчиво мешает мне сделать это, и даже будто тянет к картине. Когда по полотну пошла рябь, в которую незамедлительно погрузилась моя рука прямо по локоть, я уже начал орать, не имея ни капли желания быть убитым куском холста, однако он продолжал затягивать меня вовнутрь. Вскоре мое лицо и плечи полностью оказались внутри картины, а ноги оторвались от пола. Это было как погружение в непроглядную и холодную пучину невероятно плотной воды, которая обволакивала и утаскивала прочь, будто самое настоящее живое существо. Затем холод ушел, оставив лишь темноту, которая пустила корни в моем борющемся сознании и одержала полную победу. Я позволил ей хозяйствовать в моей голове и то ли заснул, то ли потерял сознание…