Необычный

      Обычно парни это делают не так. Обычно они прячут под подушкой журнал с милыми девчонками в купальниках. Обычно они и сами находят себе милую девчонку, вот тогда и заканчивается время одинокой тихой дрочки.       Юри, конечно, не обычный. Человек, для которого фигурное катание — вся его жизнь, не может быть обычным, пусть и внешне он совсем заурядный с очками в толстой оправе и с непослушной чёлкой. Юри абсолютно необычный. У него нет взрослых журналов и милой девчонки под боком. Впрочем, ему никто об этом и не говорил. Для Юри обожать далёкого и прекрасного Виктора Никифорова — тоже жизнь. Тоже обычно.       В небольшой комнате уже и плакаты скоро будет вешать некуда. Со всех сторон на Юри смотрит Виктор. Обнимает с лёгкой улыбкой Маккачина, ерошит ладонью длинные волосы, подмигивает весело, манит томным взглядом из-под чёлки. На новом плакате у Виктора дерзкий и очень уверенный взгляд. Он непринуждённо сидит в красивом кресле, словно принц сказочной страны, которому всё под силу. Который рождён только побеждать — о да, Юри уже давно разузнал, что обозначает обожаемое имя.       Для нового плаката местечко, конечно же, нашлось — Юри освобождает самый центр стены и подрагивающими пальцами закрепляет уголки клейкой лентой. Сегодня он опять тренировался до одури, но всё равно успел забежать перед самым закрытием в магазин и заполучить один из последних журналов с ещё одной жемчужиной для его коллекции. Он без сил падает на кровать и обводит взглядом комнату. Интересно, смог ли он вот так стараться без вот этой улыбки и лучистых, очень необычных голубых глаз?       Последний плакат всё равно необычный. Виктор на нём уже такой взрослый, и Юри как-то даже неловко и стыдно — чувствовать этот доминирующий взгляд на себе, таком ещё неуклюжем парне в самый разгар гормонального взрыва. Когда собственное тело словно чужое, как будто оно сломанный механизм с перемешанными деталями, не слушается ни капли. Когда все мысли — яркие неоновые вспышки. Когда щёки печёт стыдом, а низ живота — неудержимым желанием к себе прикоснуться.       Юри прикусывает нижнюю губу и отводит взгляд от плаката. Вот же наваждение... Так и кажется, что Виктор словно насквозь видит его, потому и разрезает все мысли в колючие осколки своей глянцевой уверенной улыбкой. Словно знает, что Юри потихонечку сходит с ума. И что ему это на самом деле нравится. Пусть это ни разу не обычно.       Юри даже не думает о том, запер ли он дверь. Пальцы так и дрожат, тело гудит после изматывающих тренировок, и приспустить с бёдер джинсы вместе с бельём — та ещё задача. Юри делает это вслепую — стыдно, безумно стыдно смотреть Виктору в глаза. Но с плакатов Виктор смотрит на него со всех сторон, и Юри заполошно всхлипывает, немного разводя колени и нерешительно касаясь кончиком пальцев горячей головки члена. Собственные пальцы кажутся искусственными, с оголёнными проводками на кончике каждого — наверное, поэтому Юри словно прошибает током, а под веками вспыхивают изломанные цветные лучи.       Стыдно, страшно. Юри отдёргивает ладонь и вцепляется пальцами в бедро. Давит до боли ногтями кожу и снова решается — мажет кончиками пальцев по всей длине, замирает снова над головкой и облизывает губы, не решаясь продолжить. Он переворачивается на бок, спиной к плакату, и всё-таки крепко сжимает пальцами член, быстро ведя ими вверх-вниз. Загривок припекает — Виктор жжёт его взглядом. Мысль о том, что это всего лишь плакат, обычное фото на глянцевой бумаге, кажется такой несуразицей. Почему тогда так... стыдно? И так хорошо. Так необычно и непонятно, что хочется сжаться, свернуться калачиком и разреветься.       Глаза действительно печёт слезами, и Юри всхлипывает, давясь коротким стоном, когда ярко и быстро кончает себе в ладонь. На смену обжигающему стыду приходит промозглое опустошение, и вот тогда Юри уже не может остановиться. Он утыкается носом в подушку и всхлипывает уже часто и громко, прикусывая ткань.       Ему уже точно не суждено стать обычным.