Fallen angels in the night And every one is barred from heaven Just one more hit to make it right But every one turns into seven Now that's it's snowing in your brain Even ten will not placate you This ain't no cure for the pain This avalanche will suffocate you
Placebo, "Julien"
Отправной точкой дальнейших событий в его жизни стал тот день, когда, проснувшись утром, Шерлок Холмс ощутил липкий страх, заполняющий его грудную клетку подобно сигаретному дыму. Делаешь затяжку и буквально чувствуешь, как никотин оседает на внутренних органах, а во рту возникает знакомое ощущение горчинки. Шерлок резко повернул голову и, неслышно вздохнув, чтобы не разбудить мирно спящего Джона, посмотрел на него. Пробегали секунды, складываясь песчинками времени в минуты, а те, в свою очередь, выстраивались в ровные отрезки времени: вот прошло пять минут… десять. Шерлок практически не дышал. Он бесшумно втягивал воздух через ноздри и выдыхал не сразу, точно дул на холодное стекло. Страх парализовал его. Но зато мысли, и без того всегда идеально ровные, точно новобранцы, ожидающие приказа верховного главнокомандующего, сейчас были в состоянии предельной боевой готовности. Шерлок ждал, когда приступ закончится. Единственное, чего он не мог проанализировать сейчас так это то, откуда взялась эта некогда привычная его телу ломка. Наркотики ушли из его жизни давно и, как ему казалось, навсегда. Но он точно не мог спутать это ощущение ни с чем другим. Его вены заныли, словно по ним пустили расплавленное железо. Он повернул голову и посмотрел на мирно спящего Джона, а потом резко и вместе с тем бесшумно поднялся с постели. *** Шерлок очень хорошо помнил тот день, когда они с маменькой отправились на консультацию к психотерапевту. Директор элитной частной школы, в который учился тогда юный Холмс, настоятельно порекомендовал его родителям показать мальчика специалисту. Его неподобающее и, как выразился один из преподавателей, «антисоциальное» поведение, ставило под вопрос дальнейшее обучение в этой школе. Миссис Холмс сдержала негодование и с присущей ей английской выдержкой сообщила Шерлоку, что на приеме он должен будет вести себя как и положено истинному джентльмену из благородной семьи. Шерлок только вздернул бровь и хмыкнул. Ему было четырнадцать. В этом возрасте он окончательно удостоверился в том, что кардинальным образом отличается от всех людей на земле. Этот вывод он сделал на основании длительных наблюдений за своими реакциями на внешние раздражители. Ну, а после того, как он провел несколько месяцев в библиотеке своего отца и сам поставил себе диагноз «социопатия», вообще решил больше ничего никому не объяснять. Диагноз так восхитил его, что он всю последующую неделю фиксировал у себя повышенный уровень адреналина. Его цепкий ум не мог поверить своему счастью – теперь он мог изучать себя без каких-либо временных ограничений. С рвением истинного ученого Шерлок стал скрупулёзно исследовать самого себя, фиксируя наблюдения в дневнике, внося туда заметки, описания своего поведения и многое другое. Казалось, что остальной мир полностью перестал волновать молодого человека, но его самого это ничуть не беспокоило. Наоборот, он чувствовал себя как рыба в воде: одиночество и самоизоляция стали его верными спутниками. Поэтому в день визита к психотерапевту Шерлок был уверенным и спокойным. Что нового он мог узнать о себе, чего еще не узнал до настоящего момента? Через час консультации он благосклонно кивнул доктору, тайком читая краткое заключение, которое тот писал в личной карточке пациента: диссоциальное расстройство личности, латентная форма социопатии. Уже позже, когда Шерлок понял, что гораздо проще вообще не разговаривать с людьми, чем пытаться объяснить им свою логику, он окончательно закрылся. Единственным человеком, который имел хоть какое-то влияние на него, был Майкрофт. Но и тот стал в какой-то момент вызывать у Шерлока лишь раздражение своей чрезмерной опекой. В девятнадцать лет в его жизнь пришли наркотики. Поначалу, как и все, что попадало в его поле зрения, наркотики стали частью эксперимента. Но впоследствии он с удивлением обнаружил, что они начали помогать ему практически двадцать четыре часа в сутки быть в состоянии бодрствования и непрерывной мыслительной деятельности. Его голова работала на все сто процентов, и он мог полностью отдаться своим исследованиям. Чего еще мог желать Холмс? Но университет Шерлок так и не закончил. На последнем курсе Майкрофт буквально вытащил его с того света – передозировка. Потом была лечебница. А после нее Майкрофт отправил брата в Швейцарию, где тот провел последующие два года, напоминая скорее растение, чем человека. Внешний мир, и без того не имеющий для него значения, совсем перестал существовать. Шерлок проводил все дни, лежа на диване, читая книги и медленно сходя с ума от скуки – что лично для него было гораздо более сильным негативным фактором, чем наркотики. В этот период Майкрофт очень ненавязчиво подсунул брату одно интересное политическое дело, связанное с мошенничеством. Шерлок, истосковавшийся по какой-либо мыслительной деятельности, накинулся на это задание и в два счета выдал старшему брату разгадку. Так было положено начало его блистательной карьере детектива – Майкрофт филигранно смог заменить один наркотик другим. Только последний не настолько вредил Шерлоку, как первый, хотя Майкрофт и отдавал себе отчет в том, что в обоих случаях, брат ставил под угрозу свою жизнь, балансируя на тонкой ниточке, ежедневно рискуя собой ради того, чтобы в очередной раз доказать самому себе, что разум всегда побеждает. Да, Шерлок Холмс мог выстраивать отношения только с уликами, вещественными доказательствами и своими ретортами. Как-то Майкрофт сказал ему, что с его, как он выразился «башкой», Шерлок мог стать великим ученым. Но даже великим ученым нужно сообщать миру о своих научных изысканиях, а не просто медитировать на сделанное открытие. Шерлок испытал чувство, похожее на любовь, только однажды, как раз незадолго до того, как появились наркотики. Молодой человек, с которым они вместе учились в университете, был на год младше его. Он был забавным и таким же нелюдимым, как Шерлок. Вначале они сдружились и просто вместе обедали. А потом каким-то абсолютно естественным образом стали спать вместе. Шерлок догадывался, что рано или поздно его любовник начнет просить большего, захочет какой-то глубины и полного обладания. Но он отгонял все эти мысли ровно до того дня, пока однажды не узнал, что его друг насмерть разбился на мотоцикле. Шерлок погрузился в себя еще глубже и сделал болезненный вывод: рано или поздно все сердца разбиваются, а если это так, то зачем вообще тратить время на чувства? Властелином всего должен стать разум – холодный и расчетливый механизм выживания. Но жизнь большая затейница. Она старается подкидывать нам именно то, от чего мы убегаем и скрываемся. Стоит только сказать себе: «Я никогда…», и буквально на следующий же день нас вынуждают сделать именно то, от чего мы зарекались. Разум Шерлока совершенно непостижимым образом подвел его в тот день, когда в его жизни появился Джон Ватсон. Чуть позже он тщетно пытался определить, что же именно произошло, но всякий раз его мысли разлетались на все четыре стороны света, когда Джон улыбался, озаряя своей улыбкой все вокруг. Поначалу Майкрофт не на шутку испугался. Во-первых, он хорошо знал своего брата, и понимал, что загадка по имени «Джон» рано или поздно будет разгадана, и Шерлоку потребуется новая доза. Во-вторых, он опасался, что доктор просто-напросто первым бросит этого несносного человека, не выдержав его отвратительного характера и обусловленной его диагнозом замкнутости. В-третьих, Майкрофт всем своим сердцем желал Шерлоку счастья и, по большому счету, не мог понять, а есть ли счастье для него на земле в принципе. Но со временем стало казаться, что Джон Ватсон был именно им – счастьем Шерлока Холмса. Наверное, на этом можно было бы поставить точку. Жизнь детектива стала размеренной, наполненной домашним уютом и такими дорогими его сердцу расследованиями. Джон всегда был рядом. Джон всегда помогал. Джон был таким надежным и верным. Джон никогда и ничего не требовал и принимал Шерлока полностью, со всеми его причудами. Но Шерлок Холмс не был бы Холмсом, если бы не переставал думать и анализировать. Тем утром страх, накативший на него, как большая черная туча, поднял его с постели и заставил сделать то, что он делал крайне редко – позвонить своему брату и договориться о встрече. *** Майкрофт внимательно слушал его, попивая скотч и покачивая ногой в такт только ему ведомой мелодии. Шерлок кривил губы и отводил взгляд, униженный самой необходимости делиться с кем-то своими - он даже не мог произнести это, настолько его раздражало само определение – душевными переживаниями. - Шерлок - промурлыкал Майкрофт, - это нормально. Мы все боимся потерять тех, кто нам дорог. - Чепуха, - отрезал Холмс, - не строй из себя чертового психолога. - Хм, ну как скажешь. Тогда ты и сам сможешь все себе разъяснить, не так ли, мой дорогой брат? Но ты пришел ко мне. Значит, тебе нужен совет. Шерлок скорчил гримасу. - Мне кажется, что я могу причинить ему боль, - выдавил он из себя. - Поясни, - попросил Майкрофт. - Не знаю… не могу понять… просто этот страх… - Еще раз повторюсь, - начал Майкрофт. - Да, черт подери, НЕТ! – прокричал Шерлок. - Как ты не понимаешь, я не боюсь потерять его, я боюсь сделать ему больно. Я не умею быть в отношениях. Я не знаю, как это! - он весь напрягся и до белых костяшек яростно сжал кулаки. - Ну, мой дорогой, - Майкрофт не спеша поднялся и направился к круглому столику, на котором стояла бутылка скотча, - боишься причинить боль – не причиняй. И потом, я никак не пойму, ты что опасаешься, что пристрелишь нашего добропорядочного доктора из-за скуки? – он старался разрядить обстановку, чтобы хоть как-то снять сотканное эмоциями Шерлока напряжение. Но Шерлок еще больше разозлился. - Нет, придурок, - по-мальчишески задиристо ответил он, - я говорю о другом, - и резко отвернулся. Майкрофт понял, что попал в точку. - Я люблю Джона, – отчетливо произнес детектив. - А я разве говорю, что ты не любишь? Напротив. Я лишь хочу сказать, что в силу присущей тебе природной любознательности, ты, рано или поздно, захочешь чего-нибудь или кого-нибудь еще. Заметь, я говорю о «ком-нибудь» во вторую очередь. Измена может быть необязательно физической. Знаешь ли ты, сколько жен чувствует себя брошенными и преданными своими мужьями, которые по двадцать четыре часа в сутки пашут на работе, м? - О, только не надо сейчас таких дешевых сравнений. - Дело не в сравнении, брат. Дело вот в этом, – и Майкрофт несколько раз постучал указательным пальцем по виску, – голова - вот твой основной враг. Ты не можешь не признать этого. Ну, так что у тебя есть… - Майкрофт лукаво посмотрел на Шерлока, - кто-нибудь на примете? Шерлок сжал губы и ледяным взглядом посмотрел на Майкрофта. - Нет. И быть не может, – сухо ответил он. - Джон отличный мужчина. Он идеально тебе подходит, – Майкрофт тоже вдруг стал серьезным и решительным, - причинив боль ему, ты причинишь боль и себе. А я очень хорошо знаю, что тогда может с тобой произойти. Поэтому вот, что я тебе скажу. Если тебе становится скучно, я завалю тебя работой так, что ты как попрыгунчик будешь скакать по Лондону в поисках убийц и мошенников, - голос Майкрофта стал тише, но вместе с тем гораздо жестче, - у тебя не будет ни минуты покоя. Ты будешь редко видеть своего любовника. Да я позабочусь и о том, чтобы у Джона тоже было полным-полно дел. Поверь мне, с таким ритмом жизни ты перестанешь думать обо всем том, о чем думаешь сейчас. Так что только скажи. Шерлок смягчился и улыбнулся. - Я-то думал, ты предложишь мне лучших шлюх Лондона, чтобы я втихаря удовлетворил свои потребности и не бросил Джона. Но ты снова о работе, - пробурчал он. Несколько секунд братья сидели, молча глядя друг на друга, а потом захохотали. Шерлок почувствовал облегчение. Он списал все на свою неспособность различать оттенки эмоций и лавировать между принятыми социальными нормами поведения. А ровно через три дня он первый раз изменил Джону. В результате Шерлок получил то, чего опасался. Вернувшись однажды после очередной измены и твердо решив, что на этот раз точно все, он обнаружил Джона, сидящим в кресле в центре гостиной. Мужчина был пьян, но по-военному собран. И не нужно было быть гениальным сыщиком, чтобы понять: Джон все знает. В ту страшную ночь Шерлок понял, что совершил жуткую ошибку. Он надеялся, что измена станет выходом из ситуации, ему казалось, что так он сможет доказать своему разуму через телесный опыт, что ему никто не нужен, кроме Джона. А в результате только запутался в этом бесконечном анализе себя и попытке подвести все под общий знаменатель, заблудился в лабиринте логических цепочек. Шерлок хотел объяснить. Он начинал говорить, но слова застревали в его горле. Как он мог говорить о чувствах? Ведь он никогда не говорил о них. Он мог действиями показать свою любовь, но выразить эмоции словами для него было все равно, что пытаться забраться на гору, скача на одной ноге – бессмысленно и глупо. В каком-то нежном любовном порыве он мог вдруг сорваться с места, схватить свою скрипку и начать играть для Джона. Или весь день провести, сидя на полу возле него, пока тот печатал свои медицинские отчеты. В такие минуты внутри Шерлока что-то обрывалось и тянулось, но он никак не мог выразить словами то, что чувствовал, а порой и вовсе не понимал своих эмоций. Но эти необъяснимые ощущения проходили, когда Джон целовал его, обнимал и трепал его кудри своей теплой большой рукой. Утром Джон ушел. Дни без него были похожи на серый пепел – дунь и они разлетятся, не оставляя после себя ничего, чтобы напоминало о прожитом времени. Шерлок пил свое страдание и не мог утолить эту жажду, будто бы ему было необходимо пройти через все это, чтобы очистить свой разум от морока любовного омута. Чтобы снова стать самим собой – трезвым и рассудительным мужчиной, хладнокровным и безэмоциональным. Мог ли он знать тогда, во время своего убогого периода измен, что им двигал не страх причинить боль Джону, а боязнь самого себя? Глубинное непринятие собственной слабости. Ведь он даже не следил за тем, чтобы вовремя заметать следы. И не пытался вовсе, подсознательно крича Джону о том, что ему нужна помощь. Но какая именно? Мог ли он знать… Месяцы прозябания и попытки безуспешного анализа не приносили долгожданного облегчения, пока одним осенним утром, Шерлок не нашел вдруг выход. Он лежал на диване в гостиной и ему казалось, что его тело стало невесомым, точно легкая пушинка. Он протягивал вперед свои руки, как будто бы они стали тонкими ветвями, и разглядывал их. Он размышлял над тем, как лучше все сделать: позвонить Джону или написать записку. Наверное, лучше написать. Проще доверить бумаге все то, что совершенно невозможно произнести вслух. И он, наконец, почувствовал покой и уверенность в том, что поступает правильно. Револьвер был заряжен. Письмо Майкрофту было написано. Результаты своих экспериментов он аккуратно сложил в коробку и запечатал. Часть своих личных вещей разобрал и выкинул, и ему оставалось сделать последнее и самое важное – объясниться с Джоном. Ход его лихорадочных мыслей прервал шорох на первом этаже, а затем звук шагов на лестнице. Разумеется, он моментально понял, кого увидит в следующую секунду. Шерлок выпрямился, его плечи напряглись и стали каменными, а губы сами собой неловко скривились в каком-то подобии улыбки. Дверь в гостиную открылась, и на пороге показался Джон Ватсон. *** Сейчас, после твоего ухода мир снова наполнился красками. Я слышу звуки, я ощущаю реальность всем своим естеством, и это не результат наркотического дурмана - это все твои руки, которые ласкали мое тело всего несколько минут назад, это твои горячие губы, которые обжигали меня, это твой запах, который достигал центра моего мозга, и я таял, это твое прощение, которое, я знаю, получил. Когда ты только вошел, и наши взгляды встретились, я не смог даже вздохнуть. Ты был таким прекрасным. А ведь я забыл, насколько ты красив. Джон. Мне столько всего нужно было сказать тебе… Ты обнимал меня, ты целовал, я ощущал соленый вкус твоих слез на своих губах. Тебе было больно видеть меня таким? О, Джон. Ты, конечно же, будешь считать, что это все из-за тебя. Но нет. Не надо так думать. Я сам полностью виноват в том, что совершил. Когда ты стал дрожащими руками торопливо расстегивать мою рубашку, я просто смотрел на тебя, завороженный твоими небесно-голубыми глазами и не мог проронить ни слова. Ты провел рукой по моей шее, по ключицам, по животу, а потом… в ушах зазвенело, и я перестал контролировать себя. Этот чертов мир наконец-то стал расщепляться на атомы, при каждом движении твоей руки. Когда ты вошел в меня, я не ощутил боли и напряжения, нет. Это было похоже на освобождение. Мне казалось, только не смейся, но мне казалось, что ты как будто отпускаешь все мои грехи. Ты брал меня так, как никогда до этого. Я растворялся в тебе, забывая все, что произошло. Словно это был лишь страшный ночной кошмар. Я становился с тобой тем, кем должен быть. Тем, кем я должен был быть для тебя, но так не стал. Ты шептал мне. Я слышал сквозь пелену наслаждения твои слова. Ты говорил… Джон… ты говорил, что любишь меня. Я отвечал тебе. Я стонал. Я выгибался тебе на встречу. Мне хотелось больше. Еще. Сильнее. И ты давал мне всего себя. Как и всегда. И в этом была гармония. В этом были мы. Ты и я, Джон. Спасибо тебе за это. Уходя, ты только сказал, что зайдешь завтра, чтобы проведать меня. А потом ты так улыбнулся… О, я хорошо знаю эту твою улыбку. Она бесценна! И именно в ней я увидел ответ. И окончательно убедился в том, что для нас есть только один выход. Джон. Когда ты ушел в то утро, ты был абсолютно прав. Я недостоин тебя. И все, что я сделал – это низко и подло. Этому нет прощения. Но ты… Джон… ты все равно простил. Я никогда не смогу дать тебе столько же, сколько и ты даешь мне. Я никогда не смогу быть для тебя тем, кем ты являешься для меня. Рано или поздно я все равно причинил бы тебе боль. Ты ушел. И это правильно. Не надо возвращаться, Джон. Я понял это только сейчас. Вернувшись, ты будешь всегда обвинять меня в том, что я сделал. Ты не сможешь смириться до конца, даже если внешне станешь делать вид, что все хорошо. Я знаю тебя. Я знаю, что ты будешь иногда, глядя на меня украдкой, задаваться вопросом, где я провел последние несколько часов. В лаборатории? На месте преступления или… И ты будешь знать ответ. А он станет медленно убивать тебя, лишая последней жизненной силы. Но нет! Я не позволю тебе угасать из-за меня. Ты должен жить. Когда я все это осознал, то понял - из нас двоих действительно уйти должен именно я. Я. Не ты… *** Джон лежал на кровати в доме по Бейкер-стрит, укрывшись одеялом, вдыхая запах своей прошлой жизни и до боли сжимал челюсти, сдерживая слезы отчаяния. Ему хотелось исчезнуть, раствориться, перестать существовать, забыть, не помнить, опомниться… Разлюбить в конце концов. За окном проносились чьи-то жизни, как будто кто-то быстро пролистывал страницы книги, желая поскорее добраться до конца произведения и узнать, что ждет главных героев. Птичьей стаей мысли Джона улетали сейчас в его прошлое. Там, где он когда-то случайно задел руку Шерлока своей, и от прикосновения кожа пылала еще несколько дней. Там, где они бежали по ночному Лондону за преступником, а потом, так и не догнав, целовались как какие-то подростки в подворотне, освещаемые светом одиноко стоящего фонаря. Там, где по утрам Шерлок терзал свою скрипку, а Джон, лениво потягиваясь на постели, просил его оставить инструмент и вернуться к нему, потому что он может издавать гораздо более мелодичные звуки под прикосновением его рук. Там, в его прошлом они были счастливыми и свободными. Память избирательно подкидывала сейчас Джону эти моменты из их жизни, будто бы специально стирая ластиком те периоды безмолвия, царившего между ними, когда начался весь этот кошмар. Когда он, хватаясь за последние ниточки надежды, пытался совладать с неизбежной реальностью, ворвавшейся в его жизнь сухим ветром разочарования и обиды, боли и унижения. Он встал с постели, подошел к шкафу и открыл дверцы. Его рубашки так и висели на вешалках, джинсы и футболки были аккуратно сложены на полках. Во всем этом хаосе, царившем сейчас в квартире, его часть шкафа была в идеальном порядке. Словно после тщательной уборки. Он провел рукой по рубашкам, ощущая кончиками пальцев мягкую ткань. Холодное дыхание смерти вдруг коснулось его шеи. Джон вздрогнул и повернулся, будто бы ощущая чье-то присутствие за своей спиной. Он услышал шум из окна - к дому напротив подъехало такси, мальчишка на велосипеде проехал мимо входной двери 221 Б, дав два звучных сигнала прохожим, чтобы те уступили ему дорогу, подул ветер и деревья зашептались о чем-то своем, разнося старые истории, свидетелями которых они были. Часы в прихожей на первом этаже пробили шесть раз. Наступал вечер. И в пустой теперь квартире Джону показалось, что он услышал звук скрипки. Тонкая пронзительная мелодия доносилась из гостиной. Он прекрасно знал этот отрывок – любимое произведение Шерлока. Сквозь звуки мелодии Джон будто бы различал слова прости меня… мне очень жаль… я люблю тебя… живи… Пространство квартиры сжималось и расширялось. Звуки скрипки затихали. Шепот слов, который мерещился Джону, стал растворяться в вечернем тумане, постепенно накрывающем город. Он встряхнул головой, протер глаза и, взяв с кровати лист бумаги, исписанный мелким подчерком, поспешил выйти. Уже у порога он обернулся и, поджав губы, оглядел комнату… Моя любовь к тебе всегда была. Есть. И будет. Перед завершением всего я вдруг поверил в бесконечность нашей жизни. Это действительно так. А, значит, у меня будет шанс искупить свою вину перед тобой после. Где-то там, за той линией, которую я сейчас перешагну. Не существует прошлого и будущего. Есть только точка здесь и сейчас. В ней сжато пространство и время, в ней переливаются, как в единой светящейся сфере, все моменты человеческой жизни: от первого крика новорожденного до последнего вздоха умирающего, от первого поцелуя до прощального взмаха руки, от трепетных признаний в любви, до колющей боли измены – все сливается в едином ритме биения сердца одного человека, вмещающего в себя разноплановые оттенки реальности, меняющейся и создаваемой одним словом, мыслью, дыханием. Это так, Джон. Я теперь это знаю. И мне не страшно. Загадка отгадана. Ответ получен. Ты будешь жить, Джон. Ты обязан жить, Джон. Слышишь? Я люблю тебя. ШХ