- - -
Любить всеобщего героя — это ужасное, глупое, абсолютно безнадёжное вложение нервных клеток, которое, тем не менее, произошло вопреки всему и вся. Ей было пятнадцать, когда это случилось; Моррисон, ещё молодой и ослепительный, посетил её школу и на открытом уроке долго говорил о возможностях юного поколения и шансах их реализовать. Конечно, половина парней сейчас же записалась на курсы «молодого бойца», где предстояло ещё пройти нехилый такой отбор, а две трети девчонок просто подбирали слюни с парт, хлопая на Джека длинными ресницами и томно вздыхая. К сожалению (к счастью?), Лена в тот день опоздала на занятия, потому что с утра поехала на приём к врачу из-за недавнего серьёзного растяжения. Ей агитации были ни к чему; она уже усердно занималась, готовясь поступить в лётное, а там, помимо физики и математики, без драконовских нормативов по физкультуре никуда. Боец поймал её, когда Окстон чуть не грохнулась вниз с лестницы. Всё, что будущая Трейсер успела почувствовать — это полёт, чьи-то широкие ладони на талии и, наконец, твёрдый пол под модными кедами. Тогда ещё Джек умел радостно улыбаться от всего сердца, и этот первый знак внимания, целиком и полностью предназначавшийся Лене, врезался ей в память пучком гамма-излучения. Они спокойно поговорили где-то минуты четыре, как два взрослых человека, а потом глава Овервотч ушёл, «на всякий случай» оставив девочке визитку со своим номером, по которому Трейсер никогда не позвонит и который она никогда не покажет даже родной матери. С тех пор ей пришлось протащить, проволочь это чувство через ядовитый колючий кустарник целых одиннадцати лет; оно постоянно менялось, болело, грело, стихало, ослепляло, душило, убивало изнутри и не могло до конца определиться с конечной формой. Порой Трейсер думала, что смогла отделаться от него и стать нормальной, а порой готова была выть и горько плакать из-за недостижимой цели; при этом будущая пилотесса никогда не позволяла себе думать, что Моррисон ей что-то должен (нет-нет, совершенно ничего, ну правда же). Она чётко понимала всю отвратительную безнадёжность ситуации и пробовала найти выход. Она встречалась с другими парнями, пока вдруг с ужасом не обнаружила, что все они — статные голубоглазые блондины, хотя и разной по характеру масти. С девушками было немного легче, но оно спасло ненадолго, потому что каждый раз сердце думало совсем о другом, а обманывать кого-либо так подло Лена вовсе не хотела. Вот так оно и продолжалось, не считаясь с крайне интересными событиями, имевшими место быть в её жизни. Точило, ослабляло, выводило из себя… пока опять не вспыхнуло сухой травой, когда Окстон приняли в Овервотч (дважды) и когда безысходная мечта стала вполне осуществимой реальностью. И сейчас, полумёртвая, холодеющая, страдающая физически, Трейсер понимала лишь одно: она готова терпеть сколько угодно, только бы Солдат 76 не вздумал отпустить её, уложив на широкие сидения шаттла и заводя аппарат, чтобы на космических скоростях лететь обратно на базу.- - -
Совсем недавно Ангела Циглер отбыла куда-то в Южную Америку на волонтёрство; пост главного медика возрождённой организации временно, но с превеликим удовольствием занял её не слишком дальний родственник по мужской линии. Не глядя в интернет и не спрашивая у самой швейцарки, все дружно решили, что Генрих Циглер — её дедушка, поскольку на это указывали кое-какие факторы и поскольку просто забавно было так думать. Однако шутки шутками, а ведь именно этот человек с приветливым лицом в смешных круглых очках когда-то придумал технологию современного кадуцея, открыл секрет «бессмертия» и успешно ввёл механические протезы в человеческий обиход, без которых нынче просто не обойтись. На вопросы о возрасте Генрих безмятежно отвечал, что ему сто тридцать восемь, и что он был безмерно счастлив дожить до столь интересных, цветущих, богатых на всяческие события времён. На вид ему было от силы пятьдесят; изрядно потасканный в боях, поседевший, дальнозоркий, но вполне себе обычный крепкий представитель своего пола, обожающий селекционировать на досуге голубей, хорошее пиво и приятную компанию, в которой всегда находилась интересная и нужная работа. Разумеется, он знал своё дело достаточно хорошо, чтобы к приходу Джека приготовить операционную и не задавать лишних вопросов. — Звони Уинстону, — только и сказал герр Циглер, помогая укладывать Трейсер на стол и избавляя девушку от мешающей одежды; по сравнению с Солдатом руки у него всегда были неестественно тёплые. — Пусть будет здесь как минимум через полтора часа. Хирургически ситуация, безусловно, поправима, но что касается всего остального… всё, теперь выйди, битте. Не смущай нас обоих. Доктор не говорит, что всё будет хорошо и тому подобную успокаивающую чепуху. Он спокоен и сосредоточен, ибо давно отучился тратиться на сантименты в минус по-настоящему нужному делу. Лене даже начинает казаться, что не произошло ровным счётом ничего страшного, и это — всего-навсего рядовое удаление аппендицита или гландов, но боль в который раз напоминает о случившемся резким выпадом. Да и слова насчёт «всего остального»… дьявол, Окстон слишком хорошо знает, что кроется за этой безобидной на первой взгляд фразой. Как будто на бездонную яму набросили лёгкое прозрачное покрывало. Как будто завязали глаза обыкновенной марлей, через которую можно прекрасно всё разглядеть. Но пока Джек топчется на пороге, не в силах уйти и оставить свою подопечную наедине с судьбой, ей почти не страшно ждать неизбежного.- - -
Без надобности говорить, что операция прошла успешно. Тут Генрих справился даже без ассистента. Точнее говоря, без другого человека. В современной медицине ему очень не нравилось такое обилие ИИ в качестве помощников; герр Циглер просто им не доверял до конца и предпочитал всё делать или в одиночку, или с другим таким же существом, как и он сам. Впрочем, неважно. Главное заключалось в том, что непозволительно скоро Трейсер пришла в себя, лёжа в палате как новенькая без единого шва или шрама. Приподняв больничную рубашку и осмотрев своё тело, Лена со смешком убедилась, что ей не просто починили грудь, избавив от застрявшего в ней железа, а ещё и как будто увеличили на размер-другой. Да уж, чувство юмора у врача имелось, ничего не скажешь… или, быть может, это такая странная попытка утешить и подбодрить? Раньше же она, помнится, комплексовала по этому поводу… Мда, жаль, что так всё не вовремя, ей богу. Сладкий миг неведения после наркоза сошёл на нет, и текущая реальность снова грохнулась тяжёлой наковальней. Лена вздыхает, словно её придавило намертво, без шанса откинуть одеяло и опять подняться на ноги, как полноценный здоровый человек. Она закрывает асбестовое лицо ладонями — и вдруг понимает, что может смутно видеть сквозь них белый потолок с неярко горящей лампой, потому что они становятся полупрозрачными.- - -
Плоский маленький круг солнца жжётся без всякой пощады, как будто именно в этом месте в озоновом слое образовалась дырка. Пыли так много, что она мгновенно попадает сквозь зубы прямиком на язык; Трейсер кашляет и задыхается, опираясь о деревянную стену и сейчас же всаживая себе занозу в палец. Над ней высятся какие-то красные дощатые бараки, а через ров стоят очень похожие, только уже бетонные постройки. В песке много совсем недавних следов, но огороженный забором двор пуст, хотя застоявшиеся запахи пота, крови и пороха ясно говорили о недавней человеческой (военной) активности. Зловещая тишина ослепительного неподвижного марева предвещала бурю, но Окстон вовсе не хотела оставаться здесь и дожидаться её прихода. Сколько раз она пыталась отучить себя задавать вопросы, на которые всё равно не успеет получить ответы, но любопытство всегда выигрывало в этом поединке; Трейсер оглядывается по сторонам, пытаясь лихорадочно найти временные детали. Мозг бьёт тревогу: она на тончайшей грани панической атаки. Чёрт подери, где она, когда она, надолго ли? Почему именно сюда? Нет-нет, надо возвращаться назад (вперёд?), вспомнить бы только, как… Звук чужого падения заставляет Лену подскочить на месте и даже шарахнуться в сторону: совсем рядом с громким матом грохнулся молодой парень её лет в кепке с поистине доисторической гарнитурой. Судя по хрусту, он сломал себе ногу, и не одну. Видимо, делал он это далеко не в первый раз, потому что, сцепив зубы и геройски пыхтя, юноша приподнялся на локтях и проорал куда-то вверх: — Вот твою-то мать! Медик! — Да здесь я, не вопи, — спокойно раздалось с балкона; оттуда неожиданно спрыгнул Генрих ещё без седины и гусиных лапок в уголках глаз, заставив Окстон изумлённо выдохнуть. Опустившись рядом с пациентом, он уверенными движениями выпрямил бегуну ноги (тот жёстко закусил костяшки пальцев), а затем окатил его красным целебным лучом из какой-то могучей крупнокалиберной мортиры. — Хорошая ночка выдалась, мм? — без тени укора сказал он мальчишке, пока сращивались кости. — Угу. Такую девчонку подцепил, не поверишь! Жопа — во! Сиськи — во! И забавная такая, трепаться любит, прям как я. Зависли с ней конкретно, на «Крёстного отца» сходили, клубешник на уши поставили… ой, извини, — очки полетели на землю от активной жестикуляции парня, когда он случайно задел доктора, а по носу. — Короче, увидишь Спая — передай ему, что мне на хрен не упали его советы. Не мелкий уже, сам всё могу. — Раз всё можешь, то постарайся умирать хотя бы не каждые две минуты, — беззаботно отозвался Генрих, поднимая из пыли очки и выключая своё приспособление. — Выиграем этот бой — отправят в отпуск. Так что соберись и старайся. — Да ты чё, серьёзно? — удивляется юнец, а у Лены в голове что-то сухо щёлкает. «Крёстный отец». Безумно старый, но чудесный американский фильм. Тысяча девятьсот семьдесят два. И она исчезает снова.- - -
— Ну, слава высшим силам, — с гигантским облегчением улыбается Уинстон, едва бывшая пилотесса появляется на постели в своём времени, покрытая лёгкой испариной. Однако сразу после этого он мрачнеет и велит ей готовиться в путь, хотя собирать-то у Лены толком нечего. Остаётся лишь попрощаться с Генрихом (с ним учёный говорил очень долго перед тем как зайти в палату), одеться и следовать за старым другом. Моррисон исчез; должно быть, очередной срочный вызов, результаты которого скоро покажут по новостям. На прикроватной тумбочке он оставил ещё тёплый стаканчик с кофе и свежую горячую булочку с базиликом, которую она с благодарностью скушала. Всю дорогу до базы на Гибралтаре (Исследовательский Центр был уже вне их юрисдикции) они с Уинстоном молчали, обдумывая тысячи вещей, и молодой агент не спешит его нарушать. Лена знает наверняка: учёный обязательно скажет ей всю горькую правду в лицо, не добавляя утешающей лжи, но и не пытаясь исказить действительность. Несколько лет назад, когда Окстон потерпела крушение на «Супервспышке», они проходили ту же процедуру длиной в неделю-полторы, после которых Уинстон наконец-то собирался с духом и сведениями на доклад к своей главной «подопытной». Что произойдёт в течение этих четырнадцати дней без хроноускорителя, Трейсер не хочет даже предполагать. Но одно ясно точно: ей предстоит долго-долго сидеть на одном месте в окружении гигантских приборов и ждать свой чёртов поезд без малейшего намёка на расписание.- - -
Ночью, когда наконец-то удаётся заснуть после начинающейся депрессии, её настигает гул никогда не утихающего аэропорта. Чей-то звонкий стук каблуков вдалеке, смешанный с общим звуковым фоном, и неразборчивое объявление по динамикам заставляют Трейсер через силу открыть глаза и с усталым недоумением оглядеться. Вопросов бывшая пилотесса уже не задаёт даже самой себе. По интерьеру и надписям на табло Окстон понимает, что опять находится где-то в Америке (хорошо ещё, что не на Юпитере или вообще в неизвестной никому точке космоса), но назвать место с точностью до города не может, да и ни к чему такие подробности. Даже таймлайн не слишком интересен; очевидно, что не очень далеко от современности в обе стороны. Хмурясь и поджимая губы, Лена блуждает глазами по разномастной толпе омников и людей, не зная, что толком делать, пока не цепляется за очень знакомую шляпу и алое пончо. Ага. Неужели Санта-Фе? Что-то непохоже, там явно другая планировка здания… убедившись, что тело всё ещё полупрозрачное и невидимое для окружающих, она быстро скользит по начищенному гладкому полу следом за МакКри, который явно изменил своей привычке кататься по миру закоренелым зайцем. Тряхнув дорожную сумку, ковбой уверенно продвигался к паспортному контролю, чтобы отметиться; при этом вид у него был далеко не самый радостный. Не с таким посеревшим от горя лицом едут в долгожданный отпуск. И уж точно с такой обильной сединой в бороде и растрёпанных спутанных волосах. — Так-с, документы, — монотонно произносит омник, пока ему в окошечко суют паспорт и прочие необходимые в легальном перелёте вещи. Трейсер подмечает, что американец нарочно делает это своей механической рукой, тем самым выражая ненавязчивое приветствие стальному собрату, которому даже не похрен на сей маленький уважительный жест. — Надолго в Лос-Анджелесе? — Дня на два, не больше, — жмёт плечами Джесси без намёка на какую-либо интонацию. — Навещаете кого-то или проездом? — Выполняю одно обещание, только и всего. — Попрошу сумку сюда. Сканер не показывает ничего запрещённого и опасного, но Лену привлекает небольшая прямоугольная шкатулка; она гладкая, чёрная, без надписей и сделана как будто из оникса. В ней тоже не лежит ничего подозрительного по меркам закона, так что контроль проходит как по маслу, что для ковбоя на самом деле — огромная редкость. Однако сей факт Джесси совершенно не радовал; его потухшие глаза безучастно следили за происходящим, а документы он взял обратно чисто машинально. Безусловно, в своих мыслях он находился неизмеримо далеко. Пожалуй, ещё дальше отсюда, чем любая точка необъятной Вселенной. — Удачи вам в большом городе, мистер Райс-младший. Добро пожаловать.- - -
Как и ожидалось, Уинстон приходит спустя неделю опытов и расчетов, показавшейся Лене бесконечностью. Поезд катал её в странные моменты и странные времена, практически без всякой системы, выматывая физически и духовно. Единственное, что спасало по-настоящему — это звонки Моррисона аккурат после ужина; родной низкий голос даже через расстояние нёс в себе поддержку, без которой она чувствовала себя ещё слабее. Он не пытался утешать, лишний раз напоминая о страшном происходящем, не унижал своего агента жалостью (Окстон этого терпеть не могла), а просто общался как раньше, словно она подхватила сезонный грипп и взяла по этому поводу больничный. При всём желании Солдат не мог вырваться из ответственной миссии на другом конце света («Эти ублюдки решили окопаться в Антарктиде, думали, что мы их там не достанем, тоже мне, оригиналы выискались…»), но посвящал во все подробности нелёгкого дела. Трейсер в свою очередь хотела бы ему рассказать о том, что увидела, но учёный запретил, считая, что даже без такого незначительного вмешательства в чужую хроносферу можно и нужно обойтись. К слову, остальные агенты до сих пор оставались в неведении относительно случившегося; этого захотела сама бывшая пилотесса. Ни к чему их беспокоить, ей богу. Возможно, это подло и не по-человечески, но видеть ещё без малого ещё двадцать грустных человек просто выше её сил. К тому же, Трейсер совершенно не чувствует себя одинокой. Готова ли она принять грядущее — уже отдельный вопрос без ответа. — Лена, второй хроноускоритель не поможет, — говорит Уинстон, снимая очки и виновато пряча глаза; ему совестно, что он оказался не таким умным, каким его привыкли считать. — Точнее говоря, прежний образец не будет функционален; на этот раз потребуется огромная машина, требующая кучу энергии и буквально пригвождающая тебя к месту. Если ты согласишься, то всю оставшуюся жизнь тебе придётся провести взаперти, но зато — в нашем пространстве-времени. — Это не выход, — почти мгновенно отзывается Трейсер, с отвратительной ясностью и трезвостью воспринимая новую информацию; на губе солоно, потому что её прокусили до крови. — Я так не смогу, ты же знаешь…, но что конкретно произошло? Почему всё так изменилось? — Совсем недавно в науке появился термин «хроно-синкластический инфундибулум». Он пришёл из фантастики, что, в общем, не удивляет: авторы этого жанра часто неосознанно предсказывают научные открытия. Не мудрствуя лукаво, объясню, что это значит. Тебя… как будто размазывает по всему временному измерению, и чем дальше, тем труднее это контролировать, потому что эта сила растёт по экспоненте. Я уже говорил раньше, что в момент крушения истребителя ты угодила как раз в этот самый инфундибулум — своего рода сквозную дыру в ткани времени. Сила, что тянула тебя туда, копилась и теперь берёт своё за те годы, пока ты держалась в нашем измерении. Ты будешь одновременно везде и нигде, иногда появляясь в изначальной, стартовой точке на неопределённый период. Сейчас твоё подсознание так отчаянно цепляется за родной мир, что тебя невольно отправляет в прошлое и будущее, которое напрямую связано с твоими друзьями и знакомыми. Иначе я не могу объяснить этот феномен; о времени мы пока ещё знаем ничтожно мало. Но затем… Уинстон замолкает, но не потому что ему не подобрать нужных слов. Как раз наоборот, всё становится предельно ясно. Тишина длится неприлично долго, но Лена не в состоянии реагировать адекватно. Точнее говоря — не в состоянии реагировать вообще. Всё, что она делает — это опять в панике смотрит на свои руки. Они холодные, дрожащие и пока вполне себе материальные. Пока что. Широкая лапища осторожно начинает гладить её по спине, и ей почему-то становится ещё хуже. —…затем ты увидишь много удивительных вещей, — тихо заканчивает учёный. — Которых, наверное, никогда не дано узреть и понять обычному человеку. Быть может, ты найдёшь кого-нибудь там, за пределами нашей системы или галактики, кто сможет тебе помочь… мы ведь не одиноки во вселенной. Кто знает, что скрывается в бесконечности?- - -
Джек крайне внимательно выслушивает отчёт о текущем состоянии подопечной и не перебивает, хотя порой и очень хочется. Он только что вернулся назад с материка вечной мерзлоты (миссия прошла успешно) и не успел даже снять синий пуховик; мех на воротнике всё ещё слипался в тёмные сосульки от растаявшего антарктического снега. Наверняка ему хочется в горячий душ, выпить чая с коньяком и отоспаться, но он не подаёт ни единого признака усталости. Едва дождавшись конца подробной речи, Моррисон опускает винтовку дулом в пол и коротко говорит: — Делай второй хроноускоритель. Сегодня. Сейчас же. Какого хрена ты медлил так долго? — Потому что я отказалась, — отвечает за друга Лена, поднимаясь с места; до этого она просто смотрела на Солдата с переплетёнными внутри мощными чувствами и желаниями, одним из которых было подойти ближе и ткнуться ему в грудь, прямиком в толстую тёплую куртку. Однако сейчас явно назревал неприятный диалог, и Трейсер приготовилась отстаивать свою точку зрения. — Это ещё почему? — в чужом голосе мгновенно прорезаются агрессивные ноты, но это явно от волнения. — Ты же всё слышал, что меня в таком случае ждёт! — Да. Это будет твоим единственным спасением, и я рад, что в твоей непростой ситуации оно вообще есть! Тем более что Уинстон сможет помочь даже теперь, когда всё зашло настолько далеко. — Вечное заточение в одной комнате не есть выход! Я не хочу постоянно чувствовать себя ущербной и всю оставшуюся жизнь быть обузой! — Прекрати говорить глупости, твой альтруизм тут не сработает. Твоя жизнь вовсе на этом не закончится; ты по-прежнему останешься нужной и важной для всех нас. — В качестве подопытной ручной аномалии? — Не вижу в этом ничего плохого. Представь, какой грандиозный вклад в науку ты внесёшь! И потом, помимо тебя в мире полным-полно людей с ограничениями по передвижениям, но ведь они не сдаются и продолжают полноценно существовать. — Вот именно, что существовать, Джек! — Не придирайся к словам, ты знаешь, что я имею в виду. Знаю, тебе кажется невозможным так резко поменять свой привычный уклад, но разве ты сама не хочешь остаться здесь, в этом времени, с нами? Если бы он добавил «со мной», Окстон не колебалась бы ни секунды. — А ты бы согласился на такое? — Сейчас речь не обо мне. — Вот именно. Позволь мне самой решать, как действовать дальше. — Нет, чёрт подери, не позволю! — неожиданно рявкнул Моррисон, и Лена вжала голову в плечи; такая несдержанность сигнализировала о самой настоящей тревоге. — Я — твой начальник, старший по званию, ты находишься под моей юрисдикцией и будешь подчиняться приказам! А я приказываю отставить нытьё и делать то, что должна! Звенящую тишину нарушало только их дыхание, тяжёлое и взволнованное; Уинстон тоже молчал, не решаясь вступить в словесную схватку. Они стояли навытяжку друг напротив друга, упрямые, отчаянно-злые каждый по-своему; кумир и поклонница, коммандор и рядовой, два реваншиста, вернувшиеся на свои места спустя столько невнятных лет. Трейсер знала, что Моррисон не любит её как женщину; только как дочь, как остальных молодых агентов под своим синим широким крылом. Трейсер знала, что будь она хоть трижды красивой и зрелой, то всё равно не составит конкуренцию Ангеле Циглер или, может быть, даже Гэбриелу Райсу. Трейсер осознавала всеми отделами головного мозга, что желанное счастье навсегда недоступно… Но в этот момент она ощущала, что ещё никогда не любила Джека сильнее, чем в эти безбожно ускользающие секунды. — Уинстон, к нам пришли гости, — мягкий голос Афины плющит тишину как кусок тёплого пластилина. — Точнее говоря, к Трейсер пришли гости. Вот уже десять минут как.- - -
Текхарта Мондатта был один; вся его охрана осталась у дверей базы, потому что духовный лидер полностью доверял свою безопасность возрождённой организации. Да и потом, наверное, с его точки зрения такой жест являлся знаком уважения к «хозяевам дома». Едва приблизившись к омнику, Лена почувствовала, что попала в ауру истинного спокойствия, за границами которой послушно осталось всё мирское. Всё-таки монахи-роботы в тысячу раз лучше, чем монахи-люди; они изолированы от многих слабостей и могут всю энергию направить на исследования души практически без остатка. Жаль, что, несмотря на весь мировой либерализм омникам не делают лиц. Тогда Трейсер смогла бы увидеть его светлую очаровательную улыбку. — Мир вам, Елена, — сложив ладони, Мондатта вежливо поклонился, чем смутил просто несказанно. — Ой, бросьте, просто Лена, — замахала руками бывшая пилотесса; несмотря на общее положение дел, приход главы монастыря не вызвал дискомфорта или других отрицательных эмоций. Скорее, наоборот. — Но так гораздо красивее, — легко заметил Текхарта, однако просьбе внял. — Прошу прощения за столь внезапный визит; я нашёл бы вас куда раньше, но после нападения «Когтя» мне против воли пришлось ещё какое-то время скрываться от преследователей. Я хотел лично выразить вам свою глубочайшую благодарность… — Да не стоило, ей богу, ну зачем же… — сбивчиво забормотала девушка, алая как мак и не знающая, куда ей девать глаза, словно она только что разбила драгоценную хрупкую вещь на виду у родителей. Нет, правда, она ведь только исполняла свой долг. Джек всегда говорил, что это — совершенно обыкновенное дело, и довести его до победного конца и есть высшая награда для настоящего солдата. Впрочем, так считал не он один: и Хандзо, и Гэндзи, и Райнхардт придерживались той же точки зрения. Но когда ради тебя преодолевают полмира, чтобы просто сказать «спасибо»… Да, это более чем приятно. Особенно — в такой нелёгкий переломный момент (такой вот парадоксальный факт). — Стоило, — голос омника неожиданно углубился, будто почерпнул могущественной силы откуда-то из неведомых пространств. — Ещё как стоило. Поверьте мне, Лена, это далеко не пустяки. Вы в курсе, что творится нынче в мире и как к нам продолжают относиться в большей части земного шара. Многих роботов до сих пор считают рабами, убийцами, бездушными жестянками без собственной воли, без голоса и без права существовать. Когда-то до Восстания Машин тысячи и тысячи моих механических собратьев рисковали, защищали и отдавали всё ради человека. Теперь же, на глазах у многих произошло то, что изменит ход истории: человек добровольно подставился под пулю, чтобы уберечь одного-единственного робота. Я знаю, что такие случаи бывали и раньше, и не хочу умалять чужих подвигов, но я так же предчувствую, что именно ваш поступок послужит примером для всех остальных. Так что я ещё раз говорю вам «спасибо» от всей души, и если я могу вам как-нибудь помочь — как угодно! — то просто скажите. Герои никогда не должны оставаться в тени. Лена закрывает глаза и видит главный зал монастыря Шамбалы где-то далеко-далеко в Непале. Там царит благоговейная тишина, а свежий горный воздух пропитан вселенским спокойствием, которого никогда не сможет достичь человек. Почти что на самом почётном месте, вопреки всем обычаям и традициям, находится её маленькая статуэтка из нефрита: полная жизни маленькая фигурка, так не вяжущаяся с окружающей величественной обстановкой. Трейсер не знает, кто её делал и не видит, что написано на табличке внизу, но верит — это что-то лаконичное и очень хорошее. Рядом лежат настоящие живые цветы (эдельвейсы) и большие спелые апельсины, которые она любила с тех пор, как пропала её детская аллергия на цитрусовые. Может, когда-нибудь ей удастся попробовать их снова. Когда-нибудь. Ведь нельзя же, чтобы чужая благодарность осталась безответной. — Мне ничего не нужно, — просто отвечает бывшая пилотесса. — А хотя… можно задать один вопрос? — Разумеется. «Как принять жуткое неизбежное?» «Как усмирить страх перед будущим?» «Правильный ли выбор я сделала, послушав не близких, а своё сердце?» «Стоит ли иллюзорная свобода таких тяжёлых жертв?» — Вы с Дзенъяттой действительно родственники? — Что? — кажется, ей удалось ввести духовного лидера в мимолётный ступор; затем он понимает и благозвучно смеётся. — Все мы, конечно, друг другу братья, но… да, нас действительно собрали в одной омнии и даже в одной партии. За короткое время он достиг многого даже для омника; несмотря на обстоятельства, ему очень интересен мир, в котором он живёт. «Ха, Лусио, ты должен мне пятьдесят баксов». — Благодарю, что пояснили. Не уходите. Побудьте немного рядом. Думаю, вы всё-таки сможете мне помочь. — С великой радостью, Лена. Расскажи, что тебя гнетёт по-настоящему.- - -
Насколько помнилось Моррисону, он заходил в свою личную холостяцкую берлогу только один раз, когда всё-таки решился её снять у одного местного парня без риска в один прекрасный момент обнаружить под окном толпу поклонников или врагов. Унылые комнаты Гибралтара навевали тоску куда сильнее, чем могло показаться на первый взгляд, плюс Джек хотел иметь какое-то недалёкое от базы пространство, которое будет принадлежать только ему. Вполне естественная человеческая потребность, и Солдат был слаб, чтобы достойно ей сопротивляться. До конца этого крайне напряжённого дня ему пришлось разрулить ещё парочку конфликтов, так что сейчас ему позарез нужен был отдых, уединение и большая тарелка чего-нибудь горячего. Однако, второй раз в жизни переступив порог своего личного уголка, Джек понял: уединение ему точно не светит. На тёмной, идеально тихой кухне сидела крайне спокойная, даже умиротворённая Трейсер, и высокий винный бокал отражал блики фонарей снаружи, пока там лениво переливался алый благородный алкоголь. При виде командира, замершего в дверях, Лена коротко вздохнула и улыбнулась так, словно безнадёжно ждала его здесь лет пятьдесят. Окно стояло распахнутым, так что очевидный вопрос отпадал сразу; с неё станется без напряжения залезть на третий этаж и поковыряться в рамах. Джек тоже вздохнул. Но куда тяжелее и дольше, чем ему сперва показалось. — Судя по всему, Текхарта не убедил тебя начать думать адекватно, — выдал он, не двигаясь с места; боже, будь проклята её дьявольская упёртость. — Наоборот, — возражает бывшая пилотесса, легонько покачивая головой. — Но ты всё равно добровольно не пойдёшь во второй хроноускоритель. — Не пойду. А ты планировал волочь меня туда силой? — Если бы планировал, ты бы давно сидела там как глухонемая мышь. Лена, скажи, почему ты так сопротивляешься спасению? — Потому что оно вовсе не спасение, — она спрыгнула с высокого стула, и только сейчас Джек замечает, как по-другому девушка выглядит без сияющего вечного кругляшка на (увеличенной?) груди. — Знаешь, вселенная… она ничего не делает напрасно. То, что должно произойти — произойдёт, рано или поздно. Нельзя бегать от своей судьбы; это её только злит, и мой случай тому доказательство. Уинстон с самого начала предупреждал меня о последствиях, но тогда я не была готова их принять. Ты говорил, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях, и здесь я с тобой полностью согласна. Тем более что я вовсе не умру. Шаг, другой, третий. Сердце стучит в ушах, когда Окстон обвивает всеобщего героя руками и щекой прижимается к его потрёпанной куртке, исполняя одно из своих сокровенных желаний. На её губах расцветает улыбка, какая бывает только у принцесс в сказках, где всё завершается исключительно хэппи эндом. Моррисон большой, горячий, надёжный, не пытается отстранить свою подопечную и не пытается вырваться сам, что уже есть величайшее счастье. Видели бы её сейчас одноклассницы из далёкого прошлого — упали бы в обморок от зависти. Но Лена отмахивается от дурацких мыслей, пока щебечущий восторг заполняет каждую клеточку её тела. — Я хочу, чтобы ты уважал мой выбор, — продолжает шептать Трейсер, пока его грубые пальцы нерешительно опускаются на русые вихры. — Порой свобода принимает пугающие формы, но держать себя в плену страха — это ещё хуже. Мой поезд скоро прибудет за мной. Я не знаю, вернусь ли я когда-нибудь из тех удивительных времён и мест, поэтому я хочу забрать кое-что с собой. Ты не любишь меня, Джек Моррисон, не любишь так, как я мечтала, но винить тебя в этом может только самая распоследняя идиотка. Всё, что ты можешь мне дать — это искра тепла, которая там превратится лишь в воспоминание…, но она будет согревать меня вдали от родной планеты как ещё одно солнце. Если хочешь помочь — не отталкивай меня сейчас, когда моё время на исходе. Это всё, чего я прошу… чего я могу просить, даже если ты мне ничего не должен. В наступившем молчании Лена поднимает голову и опять натыкается на проклятый визор; обе горячие ладони Солдата лежат на её талии, так что приходится нетерпеливо хватать проклятый девайс за края и аккуратно стаскивать, чтобы наконец-то взглянуть в синие глаза, которые ни капли не изменились. Смесью чувств в них можно было затапливать континенты и сметать с них целые города, будто обыкновенные пылинки. Он не оттолкнёт, а обнимет крепче, утыкаясь носом в её волосы и чувствуя их щекочущие касания на исполосованном шрамами лице. Он не попытается остановить, а позволит ей привстать на цыпочки и начать целовать, сначала робко, душераздирающе, но затем — всё более голодно, требовательно, в первый и последний раз. И Окстон знает об этом. Потому что уже видела, как это будет происходить.- - -
Она видела, что будет обвивать его бёдра стройными ногами и дрожать от счастья, когда Джек будет плавно вторгаться в её тело. Видела, что будет светиться от жара и наслаждения, когда он начнёт двигаться, едва сдерживаясь от неритмичного и быстрого темпа, чтобы отдать Лене если не всего себя, то хотя ту часть, которая сможет остаться. Видела, как будет задыхаться и плакать во время самого лучшего оргазма в своей короткой жизни от осознания их настоящих, чисто платонических отношений. Моррисон продолжает хранить молчание, невыносимо ласково гладя Трейсер по бёдрам, по животу, по груди, пока она сама не оседлает его, давясь стонами и слезами. Окстон слишком юная и тесная, а Солдат слишком ошеломлён таким повторным отчаянным напором; всеобщий герой едва успевает выскользнуть из её лона, чтобы хрипло простонать и неконтролируемо кончить, пока Лена крепко обнимает его, улёгшись сбоку. В окно одиноко светит уличный фонарь, будто случайно залетевшая звезда; оранжевые пятна толстыми полосками легли на стену, изредка расчерчиваемые случайными тенями прохожих. На улице тепло и тихо, а если вслушаться, можно уловить нежный морской прибой, доносящийся с востока. Едва передохнув, Трейсер снова тянет его в поцелуй, снова поднимает из глубин желание, и Джек подчиняется, опять и опять, пока чужое тело не начинает превращаться в дым, пока ещё можно уловить призрачное последнее касание, пока загадочный поезд не увёз Лену Окстон за горизонт в бесконечное путешествие… — До встречи, Трейсер, — с горьким надломом в голосе говорит Солдат 76, и его собственные глаза невыносимо щиплет прозрачной кислотой. В маленькой комнатке, кроме него, больше никого нет.