Серенада ре мажор для весеннего Петербурга
К весне капитан убойного отдела Тимофей Тарабрин был равнодушен. — Вот вы, Марья Сергеевна, говорите, что с наступлением тепла и люди добреют, а по-моему, наоборот. То гадостное и больное, что зимой в них спит, по весне просыпается, обострения там всякие начинаются… — И поэтому вы напрашиваетесь в провожатые, я вас верно понимаю? К хорошеньким женщинам Тимофей равнодушен не был, даже если они работали в прокуратуре. — Абсолютно верно вы меня, Марья Сергеевна, понимаете. Вы же умница. Привлекательный следователь почему-то рассмеялась и заметила: — Когда женщине говорят, что она умница, это означает, что она — круглая дура? — Кто это вам сказал? — Некая Оленька Рыжова. Знаете такую? Тимофей задумался. Оленек за всю свою жизнь он знавал, конечно, немало, и возможно, среди них была и Рыжова, но зачем это следователю Швецовой? — Бедная Оленька… Видимо, не очень-то и везло ей с поклонниками. — Что есть, то есть. Да бог с ней… Пойдемте. Только учтите, что мне нужно по дороге домой зайти в магазин, потому что меня ждут муж с сыном, голодные и злые, так что мои сумки вы понесете совершенно бескорыстно. Если согласны, подождите меня в фойе. О муже и ребенке Тарабрин, конечно же, знал, а кто нет? Тем не менее, благосклонности Швецовой добивались многие, и чем он хуже? Володя Винокуров, например, полушутя-полусерьезно именует себя верным рыцарем Марии Сергеевны, и никто не напоминает, что дама его сердца замужем. Все это потому, что муж Швецовой — чужак, причем яро противопоставляющий себя их коллективу, никто из коллег Марьи Сергеевны серьёзно его не воспринимает, и судя по всему, и он себя — тоже, иначе бы не устраивал жене глупых, бессильных сцен ревности. Насколько беспочвенны его опасения? По мнению Тимофея, Маша и сама не знала. Или провела для себя четкие границы, хотя бы в личной жизни, потому как домашний быт, без сомнения, страдал. У следователя Швецовой был роман с ее работой, и шансы этого романа перерасти в служебный росли с каждым днём. О! «Служебный роман»! Вот откуда Оленька эта! Тимофей расхохотался. Спускавшаяся по лестнице Мария Сергеевна недоуменно-вопросительно взглянула на него. — Вспомнил, кто такая эта Оленька, — пояснил Тимофей. Швецова улыбнулась, но промолчала, и они вышли на улицу, в ласковый апрельский вечер.***
К воспетым всем, кому не лень, белым питерским ночам капитан Тимофей Тарабрин тоже был равнодушен. Заканчивался май, уходила весна, постепенно воцарялось лето, а летом думалось о чем угодно, только не о работе. Он стоял на набережной и ждал, когда появится Маша. Она редко выходила одна, ещё реже — шла не к служебной машине, а к остановке; только в последнем случае Тимофей подходил к ней и предлагал проводить, но она обычно не соглашалась, ссылаясь на разнообразные причины. А Тарабрин был готов сопровождать её домой каждый день, но такие случаи выпадали очень редко. С той апрельской вечерней прогулки судьба улыбнулась ему лишь однажды. Тогда было ветрено, зябко, лил холодный дождь — Тимофей вызвал Маше такси, и разговора не получилось. Сегодня был последний шанс… Для чего? Он и сам не знал. — Капитан Тарабрин? Он вздрогнул и обернулся. Маша. — Здравствуйте, Марья Сергеевна. — Вы в прокуратуру по делам? Или так стоите, ждете кого-то? — Да я, собственно… Ну и что тут можно сказать? — Меня ждете? — Да. Она улыбнулась. — С сегодняшнего дня я в отпуске. — Может, тогда прогуляемся? Или вы спешите? — Не особо. Отчего бы не прогуляться? Сегодня хорошая погода. Марья Сергеевна решительно взяла его под руку и прямо спросила: — Уезжаете? — Уезжаю, — признался он. — А вы откуда знаете? — Горчаков сообщил. А ему — Винокуров, сопроводив информацию словами «наконец-то он отстанет от Швецовой». — Вот оно как… — Да ладно вам, Тимофей… Тима. Вы же хотели прогуляться? Час-полтора я могу себе позволить, потом, извините — вынуждена вас оставить ради ужина со свекровью. Тарабрин вздохнул. Глупо все как-то. И чувства эти ненужные совсем, и ситуации дурацкие. Да и прогулка сегодняшняя… Что это вообще? Или у него карма такая — любить быстро, неуместно, сумбурно… или это не любовь вовсе?***
Они, конечно, зря пошли прогуляться по Летнему саду: благоухание цветущих деревьев не самым лучшим образом сказывается на самочувствии больного любовной горячкой. Не то чтобы Тарабрин подхватывал эту хворь впервые, однако, на этот раз заболевание протекало в особо тяжёлой форме. Да ещё и лекарств почему-то решил не принимать. Маша о чем-то спрашивала, он отвечал, хотя тут же забывал, что именно — её присутствие заставляло сердце биться невпопад, в ушах шумело, и от этого всего кружилась голова. Хорошо, что он скоро уезжает из Питера. — Мне пора бежать, — наконец сказала Маша, когда они подошли к решетке Летнего сада. — Спасибо за прогулку, Тима… за все спасибо. Наверное, надо было что-то сказать, но он застыл, понимая: это все. Финал. Последняя сцена в этом нелепом недоромане о любви, а эпилога и вовсе не будет, только вот это бесконечное небо над Невой. — Прощайте, Маша. И вам спасибо. Что поделать? Они теперь будут существовать в разных вселенных, разве не так? Как ещё может быть, если влюбился внезапно и неправильно? Неправильно для себя, конечно. Страдать по женщине который месяц подряд, даже не пытаясь бороться за неё? Сбежать из города, рассчитывая её забыть? Тимофей Тарабрин, да ты ли это? Ставь точку. Это ведь надо забыть, да? Или нет? — Маша! Подожди! …А глаза у Маши карие, лучистые и счастливые.