Дыхание

Ничто не вечно в этом мире, кроме боли... Простая и в то же время тяжёлая для понимания истина. Боль всегда будет сопутствовать всем, кто желает обрести счастье и в конце концов найти свой жизненный путь, себя. А до тех пор каждый вынужден терпеть внутренние переживания, внутренние сомнения, в конечном счёте ломаясь подобно фарфоровой кукле. И куда бы ты не шёл, всюду будет лишь одна боль. Страх застилает глаза, не позволяя ни двинуться ни единым мускулом, ни трезво и рационально размышлять. Он, такой тягучий, как дёготь, и чёрный, словно смола, заставляет усомниться в своих решениях, переосмысливать происходящее и подвергаться внутренним терзаниям и сомнениям. Хотя, нет, даже темнее и тягучей. Липкое неприятное ощущение не даёт тебе и права бороться за своё счастье. А вообще, что такое счастье? В чём оно выражается и проявляется? В безмерном количестве денег? Популярности или красоты? Что же может передать это понятие, когда для всех людей оно абстрактное, как и сам смысл жизни? Для Осаму оно ничем не являлось. Совершенно ничем. Многие считают, что счастье – какое-то яркое событие, прекрасное мгновение, во время которого ощущаешь эйфорию и странное тягучее и тёплое ощущение, от которого сердце начинает биться быстрее. Дазай не мог почувствовать такого, подобные ощущения для него были не позволительной роскошью. Хотя, нет, не так. Всё же бывали моменты, когда перед глазами его темнело от асфиксии, тело окутывали холод и слишком приятная слабость. Вот тогда он и правда чувствовал себя счастливым, обволакиваемый в приятное чувство спокойствия. Смерть же всё равно настигает любого в совершенно различных видах. Но боль присутствует всегда. Она одна, на всём белом свете, и как бы ты рьяно не пытался достичь такого понятия как счастья, боль всегда будет с тобой. Имеет привкус соли, сопутствует одиноким странникам в темноте. Можно даже не бежать от неё, она всегда будет рядом, и холод одиночества и собственных душевных терзаний будут заставлять загибаться пополам и проклинать весь мир. И слои страха поглотят тебя, как и тот паршивое дно одиночества... Дазай всегда боялся. Боялся людей, боялся провала заданий, боялся боли, боялся одиночества. Но больше всего он страшился себя и своё внутреннее отвратительное нутро, которое всячески старался скрыть множествами слоёв марлевых стерильных повязок. Он не просто боялся себя, он ненавидел всё своё существование, свою никчёмную жизнь. И лишь в руках Смерти, предаваясь ей, Осаму мог полюбить себя. Лишь в её объятиях он мог почувствовать себя счастливым. Ох, прекрасная леди Смерть, избавь же столь обречённую и потерянную душу от боли! Дыхание под водой, в прохладной толще моря становится более прерывистым, а позже и вовсе едва заметным и уловимым. Пузырьки воздуха вздымаются вверх, когда ещё едва живое тело стремится ко дну, где его ждёт галька и песок. Дазай даже не сопротивляется, позволяет давлению воды окончательно добить и без того умирающее тело. Он снова счастлив, снова понимает, что оказывается в руках Смерти. Вот оно – долгожданное блаженство, которое так давно желал Осаму. И дыхание совсем утихает, а бездыханное и прохладное тело по-прежнему стремиться ко дну... Он находил в смерти свой покой, и будущее переставало для него существовать... Неужели время пощадило его? Не уж-то этот мир решил и в самом деле отказаться от него, закинув в глубокий омут отчаяния? Хотя, Осаму даже рад такому повороту событий. Он никому не нужен, его никто не в состоянии полюбить, да и его мало волнует чья-то жизнь. Поэтому он позволяет себе испустить последние остатки воздуха и с наслаждением прикрыть свинцовые веки. Боль больше не волнует, а соленый привкус воды лишь дарит успокоение истерзанной душе. Теперь можно спокойно предаться глубокому сну, не переживая по поводу пробуждения. Оно больше никогда не наступит... Внезапно чьи-то – о Боже, смилуйся и ты над грешной душой! – тонкие бледные пальцы цепляются за его тёмное пальто, но распахнуть глаза и посмотреть на того, что упрямо желает жизни Дазаю, нет ни сил, ни желания. Он лишь чувствует, что чьи-то руки прижимают безвольное Осаму к себе, а последний позволяет тянуть его к поверхности. Сейчас он лишь кукла, с которой можно делать что заблагорассудится. В голове подобно ему сердцу и душе, пусто. Сознание давно помутнилось, перед глазами стоит непроглядная тьма, что всё больше сгущается... Потерянная душа остаётся до конца потерянной без права на понимание... — Дазай-сан! - Рюноскэ склонился над бездыханным телом своего учителя. Весь мокрый, слишком бледный и до ужаса холодный. Как бы он не старался привести его в сознание, Осаму всячески не подавал признаков жизни, и от этого парнишка сжимал тёмное пальто мужчины в своих руках. Почему всё так вышло? Почему именно сейчас, когда Акутагава нуждается в нём больше всего? Чем он заслужил такое наказание? Рюноске взвыл от боли, в очередной раз растирая чужие руки в попытке их разогреть. Дыхание... Оно не слышно. Нет, не так. Его совсем нет... Грудь не вздымается даже от едва заметных вздохов... Его просто нет... Акутагава положил свою голову на грудь Осаму и затаил дыхание. И его не слышно... Нет ни дыхания, ни сердцебиения... Он снова сжимает руки в кулаки, поднимается, руками несколько раз надавливает на грудную клетку, ломая Осаму рёбра, и вдыхает в него воздух в чуть приоткрытые бледные губы. Голова вновь оказывается на груди учителя, и Рюноскэ замирает. Слышно... Оно есть, он ещё живой. С каждой новой попыткой удары сердца Дазая всё отчётливее слышни. Слишком бледная кожа наконец-то чуть краснеет от нового прилива потоков крови, и уже совсем скоро отзываются и тонкие пальцы, что чуть подрагивают. Изо рта Осаму тонкой струйкой течёт вода, лицо морщиться, и вскоре слышится хриплый кашель вместе с новой порцией воды. — Дазай-сан... - Акутагава обречённо вздыхает. Ему удалось вернуть на этот свет, пусть и эта выходка ему окажется изнуряющими тренировками и ехидными издёвками. Но он это переживёт, всегда переживал и сдерживал боль внутри. Дазай-сан, Вы не одиноки. Я всегда буду следовать за вами...