Les vois

Некоторые вещи не поддаются логике или вообще какому-то анализу. Они просто существуют и все тут, ничего с этим сделать нельзя. Иногда достаточно смириться и банально забыть о событии, человеке или еще о чем-то, что смущает острый ум аналитика, заметившего оплошность в задумке. Но такой подарок, как забвение, доступен лишь одному из многих типов людей. Некоторым же, напротив, сложно не обращать внимания на странные вещи вокруг и делать вид, что это их не касается. Глядя на это жизнерадостное лицо, за которым, возможно, прятались какие-то жуткие и покрытые пылью тайны, он не мог не задумываться о нелогичности задумки всего. Как можно было отдать гениальность, а ведь она была, это точно, в руки такого человека? В его глазах как будто смешивались разные эпохи, разные люди с разными убеждениями, вкусами и образом мышления. Возможно, в этом и есть секрет этого наглого композитора, бросающего вызов всем и вся? Нет, однозначно, столь сильный талант отдан не тому человеку. Он слишком… Слишком привлекательный, слишком яркий и легкомысленный! Говоря про несостоятельность композитора, как серьезного человека, Сальери имел в виду, что он, конечно же, на эту роль подошел бы лучше. Куда лучше этого повесы, у которого чувство долга отсутствует вовсе. Иногда казалось, что единственное, что его вообще интересует – эти симпатичные девушки из подтанцовки. Но, погружаясь в меланхолию все глубже, переслушивая музыку Моцарта на репетициях, которые он посещал как личный наблюдатель правителя, Сальери замечал за собой некоторые странные вещи. Постукивание пальцев по деревянным креслам в партере, глаза, которые закрываются как бы сами по себе, когда скрипка берет особо жалостливую ноту, воздух, который отказывается выходить из легких, когда Вольфганг с полу–насмешкой полу–презрением выгибает бровь и подает стопку новых нот, чернила на которых еще толком не высохли. Все это так волнительно и пропитано какой-то особой магией, которая не поддается объяснению. Он не знал, что происходит, от только сидел на задних рядах, закрывая мокрыми ладонями лицо и превращался в преданного слушателя, забывая о своих чувствах и презрении к Моцарту, как к человеку. Он ненавидел его, да. Ненавидел его только потому, что в его музыке было что-то совершенное, невероятно живое и чувственное. Именно то, чего так не хватало его музыке, музыке самого Антонио. Чувство, мгновение, в котором хочется раствориться, как в звуках его чудесных оперетт. В то же время, Сальери знал, что только он мог оценить по достоинству невероятный талант Моцарта. Только он мог заметить ту искру, которая словно вспышка воспламеняла и обостряла чувства всех, кто слушал. Именно эта легкомысленность придавала всему шарм. Именно ее не хватало Сальери. – Мсье Сальери? По-прежнему считаете, что здесь "слишком много нот"? – взмахнув рукой, воскликнул Вольфганг, приближаясь к Антонио почти вплотную. На его лицо явственно было видно раздражение – его задело замечание по поводу размера его творения. – Послушайтесь моего совета. Делайте все так же, как раньше и мы поладим, – Сальери что есть мочи пытался скрыть волнение и прятал дрожащие руки в складках своего темного сюртука. Что ему еще сказать? "Ваша музыка непревзойденна! Просто я Вам дико завидую и, по всей видимости, влюблен в Вас и Ваше творчество!" Да именно эти слова, и вся жизнь, которая и так катится ко всем чертям, покатится к ним еще быстрее. Глаза Моцарта блеснули и, смерив своего противника самым суровым взглядом, композитор отвернулся и радостно крикнул актерам: – А теперь мы празднуем! Опере быть! Сальери захотелось провалиться сквозь землю. Так жизнерадостно. Так быстро забыл "обиду" и вернулся к своему обычному состоянию. Это просто невероятно. Видимо, это и есть его секрет. Что-то странное творится с этим существом. Стук каблуков по мощенной мостовой не отвлекал от невеселых и чуть абстрактных мыслей. Антонио шел, не разбирая дороги куда-то. Куда – не так уж и важно. Главное, чтобы оказаться как можно дальше от Оперы, как можно дальше от пьянящей музыки, вызывающей такие смешанные чувства. Ненависть и обожание, слепое, как обыкновенная любовь. Так тривиально и почти противно, что Сальери стало трудно дышать. Остановившись на секунду, он поднял глаза и понял, что все время с тех пор, как он ушел с репетиции, он обошел пол города и опять вернулся к ней, к Опере, которая была свидетельницей его немых терзаний, как будто их связывала нить. Нить разочарования и стыда. Внезапно, до его плеча мягко дотронулась чья-то рука. Антонио даже не вздрогнул, до того он был погружен в свои мысли. – Сальери? То есть, мсье Сальери? – удивленно пролепетал чей-то голос. Не стоило и оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит, – Вы все еще здесь? – Да, я… – композитор не нашелся, что ответить и лишь покачал головой. Отчаянье и волнение тут же захлестнули его, и он поспешно закусил губу, чтобы не болтнуть ничего лишнего, – Я решил проветриться, мне стало дурно. Мягкая и понимающая улыбка тенью скользнула по лицу молодого маэстро. – Я понимаю. Вы выглядите таким уставшим, надеюсь, не моя музыка тому причиной? Некоторые поговаривают, что она чересчур тяжелая. – Нет, что Вы. Она прекрасна, я бы сказал, в ней нет ни единого изъяна, – ночь и близость с человеком, которого ненавидишь и обожаешь одновременно, действовала на Сальери пьяняще, так что он внезапно забыл о своей маленькой тайне. Глаза Вольфганга расширились от удивления. Ведь действительно, такие слова он ожидал услышать от кого угодно, но только не от Сальери, этого мужчины который, казалось бы, высечен из гранита. – Я понял, чего не хватает мне. Мне не хватает Вашей развязности и легкомысленности. Ваши ноты… Они как будто сами сложились, без чьей бы то ни было посторонней помощи. Это… Это чудесно! – глаза Антонио заблестели. Ему определенно стало намного лучше от своих откровений, и он решил, что молчать уже поздно, – Если бы у меня был такой же талант, как у вас. Только вот это невозможно! Моцарт шокировано глядел на чуть ли не рыдающего от досады Сальери и не знал, как поступить. Его рука взметнулась было вверх, но тут же опустилась. – Я… Я мог бы помочь Вам, если хотите. Возможно, вместе у нас выйдет что-то невероятное? – приняв внезапное решение, он схватил Сальери за плечи и осторожно встряхнул, – Возможно, этой самой развязности? Немного легкомысленности, и все будет в порядке. Давайте вместе примем легкомысленное решение, – Вольфганг с улыбкой наклонился ближе, так, чтобы раздосадованный и завороженный Сальери смог чувствовать его дыхание, – Ну же немного непредсказуемости!