Уже началось

Может то, что я ждал, уже началось, И вот сейчас мое сердце расплавится... (с)

В свете заходящего солнца Дом на короткое время переставал быть серым, но в остальном выглядел, как всегда. Голый фасад, паутина трещин да пыльные окна – картина привычная и давно набившая оскомину. Черный знал Дом с шести лет, но так и не научился любить его. Когда-то давно Дом пытался сделать Черного – тогда еще Спортсмена – своим заложником, но ничего не вышло. Наружность постоянно напоминала о себе – песнями, фильмами, книгами. Смутными картинами из прошлой жизни. Его состайникам и всем остальным Наружность как кость в горле. Она неотступно следит за ними сквозь закрашенные окна. Но пока проигрывает. Ради этого они выдумывают себе тайны, пишут послания на стенах и пьют всякую дрянь. Притворяются, что живут настоящей жизнью. Дети-инвалиды в старом интернате на окраине города. Хорошо, что до выпуска осталось подождать совсем немного. Черный терпеливо ждет, заполняя дни чтением и тренировками. В тот вечер он идет в Кофейник с книгой, которую уже когда-то брал в библиотеке – с новинками там всегда были проблемы. Мягкий свет китайских фонариков скрывает лица, но Черному удается разглядеть за одним из столиков надменного красавца Лорда и увешанного всяким хламом Шакала. – Сюда, сюда, старина! Немного удивленный, Черный подхватывает стул и усаживается рядом. И только теперь замечает рядом с Табаки и Лордом темноволосого колясника. Не то чтобы совсем незнакомого – Черный не раз видел его в столовой среди фазанов. Запомнил почему-то, хотя на фазанов обращать внимание не принято. А теперь встретил знакомого-незнакомого фазана в Кофейнике, да еще в такой неподобающей компании. Иногда очень даже неплохо, что у Табаки рот не закрывается. Оказывается, колясника переводят из первой группы, и, скорее всего, в четвертую. В новеньких мало хорошего, но Черный думает, что ему и впрямь лучше будет в четвертой. Курильщик – так, по крайней мере, Шакал называет его мимоходом – и так кажется бледным и растерянным, хотя пытается держаться. Угодит к Стервятнику, совсем зачахнет среди сырости и растений. Курильщик пытается держаться, а Черный дремавшим до сих пор шестым чувством понимает, что внутри он как натянутая струна. Разглядывает в упор – Курильщик едва заметно краснеет, смущается и опускает взгляд на свои руки с длинными пальцами музыканта. Или художника. А еще на нем вместо положенных мокасин – кроссовки невозможного цвета. Нелегко должно быть живется Курильщику среди фазанов. Возможно труднее, чем бывшему Спортсмену среди бывших Дохляков. Даже кличка у него нефазанья. Тут Черный припоминает слух, что Сфинкс стал крестным для кого-то из первой. Все становится на свои места. Интересно, сколько потребуется времени, чтобы Курильщик по пятам следовал за Сфинксом, смотрел с обожанием и ловил каждое его слово? Вряд ли много – Сфинкс на всех так и действует. Черный мрачнеет и спешит отсесть подальше. Надевает очки, наугад открывает книгу. "Именно так чувствуешь себя, когда живёшь настоящей жизнью. Сидишь рядом с другим человеком, и тебя понимают, всё понимают, и ничего не оценивают, и не могут без тебя обойтись". И может поклясться, что эти слова в прочитанной когда-то истории видит впервые.