Journaling

Криденс сохраняет маргаритку. Ньют показывает ему, как заложить её между страниц книжки, и говорит, что со временем она высохнет, запрятанная в толстых листках пергамента. Он начинает коллекционировать растения, сорванные с полей мира внутри чемодана Ньюта. Сам Ньют даже даёт ему один из его собственных дневников, чтобы завести гербарий, — у него их много, буквально кучи перевязанной бумаги, которую он никогда не использует. Криденс сохраняет цветы, словно воспоминания. Он всё ещё волнуется, находясь рядом с существами Ньюта, поэтому по утрам обычно выходит наружу, чтобы помочь покормить их. Остальное время он сидит около задней двери и записывает всё что может в свой дневник, полный цветов, прежде чем уйти в мастерскую, натянув на себя пуффендуйский свитер и читая одну из книг Ньюта. И каждый вечер Ньют, проверив своих зверей, приходит обратно, ставит чайник и дарит Криденсу маленький букет цветов, которые смог нарвать за день. Они сидят вместе на столе посреди мастерской, и Криденс раскладывает цветы внутри журнала, пока Ньют чёркает заметки в своём. Временами Ньют говорит ему название растения и где он его нашёл, и тогда Криденс записывает эту информацию на будущее. Большую часть времени Криденс передаёт дневник через стол, а Ньют строчит пометки о самых разных способах применения тех растений: одно из них, например, прекрасно справляется с воспалениями, а другое можно растереть в пасту и смешать с вином, из чего получается хорошее успокоительное. Его друг (кажется, он считает Ньюта своим другом) всегда готов с радостью дать ему больше новой информации, рассказать обо всём, что вокруг, и Криденс охотно это принимает. Чемодан Ньюта и то, что внутри него, теперь стал домом. Они плывут в Лондон уже почти неделю, и остаётся ещё день или два до прибытия, но Криденс не может себе представить, как оставить это место и все воспоминания позади. Он даже ни разу не рискнул выйти наружу, — Ньют, который показывался на людях только для вида, говорил всем, что у бедного Криденса ужасная морская болезнь, и что он никак не может выйти из комнаты, бедняга. Ему доставляет удовольствие передавать тому многочисленные пожелания остальных пассажиров; Ньют, кажется, понравился многим из них, и, когда они узнают, что его «дорогому другу» нездоровится, это заканчивается несчётным количеством маленьких подарков, лично для Криденса. Это приятно — когда о тебе волнуются совершенные незнакомцы, с которыми ты прежде ни разу не встречался. Ещё приятнее — осознавать, что Ньют находится в чемодане с ним, вдали от пытливых глаз. Ньют относится к нему хорошо — заваривает чай, даёт одежду («Мы купим ещё, когда устроимся в Лондоне, Криденс») и рассказывает о магии столько, сколько только может. Всего через неделю он уже знает огромное количество всяких разностей; тот всегда терпелив и добр, даже когда Криденс чего-то не понимает. Но, тем не менее, иногда ему становится плохо. Днём он справляется с этим — обычно получается на что-нибудь отвлечься, и он не остаётся наедине с собой, рядом есть множество зверей и привязавшийся Пикетт, пытающийся втянуть его в какую-нибудь шалость. Однако ночью всё по-другому. Каждую ночь в его живот вкрадывается холод. Затем доходит до позвоночника, со временем превращаясь в обжигающее тепло. Он трясётся и дрожит, несмотря на то, что пот уже начинает литься с него ручьями, а волосы прилипают ко лбу, влажные и склеившиеся, в то время как мысли в его голове закручиваются вихрем и бушуют до тех пор, когда он уже не может их понимать. Это продолжается всю ночь, обычно пока Ньют не начинает суетиться в соседней комнате. Он решил отдать Криденсу свою кровать, а сам спал на диване с кучей одеял в другой комнате. Криденс спросил, почему он просто не наколдует ещё одну спальню, на что тот лишь улыбнулся и сказал, что это не так просто и совсем необязательно для такого короткого путешествия. Так что Криденс лежит без сна всю ночь и дрожит, свернувшись калачиком в центре более-менее удобной кровати Ньюта. Единственное утешение — это запах деревьев, земли и ещё чего-то свежего и зелёного, определённо аромат Ньюта, который цепляется к подушке, на которой покоится измученная голова Криденса. Он задумывается, должен ли сказать Ньюту, что на самом деле не спит, но не хочет быть обузой. Вместо этого он продолжает чувствовать внутри себя обскура всю ночь напролёт, рыдая в подушку. Но в то же время Ньюту он, кажется, нравится. Волшебник заваривает ему чай и сидит с ним в дружелюбной тишине, по-другому это никак не назовёшь. Он также рисует маленькие забавные картинки своих зверей и позволяет Криденсу держать при себе Пикетта в течение дня, хотя он знает, как тот привязан к своему маленькому лукотрусу. И ещё есть цветы. Крошечные букетики ярких цветов, которые он вручает с робкой улыбкой каждое утро, собраны специально для Криденса, чтобы тот вложил их в дневник. Обычно он получает их вместе с чашкой чая и историей от Ньюта, пока приводит себя в порядок. И он точно знает, что Ньют выбивается из своего распорядка, чтобы собрать их, — в последние три дня он стал приходить позднее. Если бы он не хотел, чтобы Криденс был здесь, он не был бы так добр, конечно, только если ему не нужно что-нибудь от него. Но Криденс знает людей. Он вырос на улицах Нью-Йорка, где каждому что-нибудь было нужно от него. И Криденс слаб, он не может отказаться от доброты. Он не мог отказаться от Грейвса, не когда тот обращался с ним так, будто он был особенным, будто он был другим. Но доброта Ньюта не такая — он ласков, и это доказывается его поступками, а не словами. Эта ночь уже седьмая по счёту, проведённая с Ньютом, и он лежит в кровати, укутанный в несколько одеял, на которых настоял волшебник, заметив у того простуду, когда появляется это зловещее предчувствие. Внезапно его сердце начинает громко стучать, и ему кажется, что стены давят на него, превращаясь в маленькую чёрную коробку-ловушку, он один и нет никого, кто бы мог помочь — но затем он слышит это. Скрип половицы за дверью привлекает его внимание, лишь на мгновение. Ньют вынужден на секунду остановиться, но потом он идёт дальше, довольный тишиной. Чайник свистит. Чайная ложка стукается о фарфор, и Криденс почти что может увидеть его: Ньют с закатанными до локтей рукавами рубашки. Тёплый, мерцающий свет от лампы освещает его угловатые черты лица и острую линию ключицы, и его губы искривляются в мягкой улыбке. Он пересекает комнату и останавливается у книжной полки, проводя испачканными чернилами пальцами по истёртым корешкам пыльных книг, перед тем как выбирает одну и осторожно вытаскивает её между остальными, так аккуратно, как бы касался своих животных. Криденс чувствует что-то скорее в груди, чем в животе, — тяжесть, желание. Не думая, он свешивает ноги с кровати и двигается, чтобы подняться, но затем жар вновь начинает расползаться по телу, а перед глазами мигают пятнышки. Голова резко тяжелеет; он скользит вперёд, роняя голову между колен, но это не срабатывает и он падает на пол, утянув за собой по крайней мере одно из одеял Ньюта. — Криденс? Криденс, ты в порядке? Хлопок закрывающейся книги. Шаги, быстрые и лёгкие, определённо Ньюта, отдаются по полу, и затем стук костяшек по деревянной двери. Криденс не может пошевелиться. Тут слишком тепло, и он хочет снять свою ночную рубашку — может тогда у него получится дышать? — но не может заставить свои руки двигаться, и скрип открывающейся двери ощущается как волна облегчения. — Криденс- Ньют согнулся над ним, помогая перевернуться на спину, но тот всё ещё не может дышать как следует. Он смутно слышит, как Ньют что-то бормочет в ухо, и, похоже, это какие-то невероятно успокаивающие слова, однако он не думает ни о чём, кроме нехватки воздуха в лёгких — он задыхается, кислород застрял в его горле, и Криденс слышит себя же, отчаянно пытающегося протолкнуть его дальше, но ничего не выходит. Ньют выглядит запаниковавшим, его глаза распахнуты, а волосы спутаны от длинного рабочего дня, — он снова говорит, но сейчас это кажется вынужденным, и Криденс сосредотачивается, использует остатки сознания, чтобы воспринять слова. — Мне нужно, чтобы ты дышал со мной, Криденс, глубокие вдохи, вот так… Ты в порядке, Криденс, ты в полной безопасности, у тебя паническая атака, не волнуйся, дорогой, ты в порядке… Он продолжает бормотать и в какой-то момент перекладывает Криденса к себе на колени, чтобы держать его ещё ближе, и пробегает пальцами по его волосам. Это приятно, думает Криденс, как только его горло позволяет кислороду пройти в лёгкие. Даже несмотря на то, что он долговязый и неуклюжий, со слишком длинными ногами и острыми локтями, Ньют всё равно держит и успокаивает его. Захлёстывающее тепло, что было недавно, ушло. Теперь ему холодно, и он до сих пор дрожит, но Ньют приятно тёплый, так что он утыкается лицом ему в шею и знает, что, когда полностью придёт в сознание, ему будет стыдно за это. — Криденс, дорогой, почему бы нам не вернуть тебя обратно в постель? Ты вымотан, бедняга, совсем не спал, да? Он не перестаёт говорить, но Криденс занят тем, что пытается заставить свои конечности сделать что-нибудь, что можно было бы назвать скоординированным движением. Он падает на матрас и чувствует, как Ньют накрывает его одеялом. Нежный жест, но сегодня ему нужно не это. Он не может быть один, и страх снова цепляется ему в глотку, потому что Ньют, кажется, уже готов идти к себе. — Не уходи. Ньют выглядит шокированным. Он озадаченно моргает, смотря на Криденса, но мгновение спустя кивает, и нервная улыбка вздёргивает его черты лица. — Конечно нет- то есть, если ты хочешь, чтобы я остался, эм — в комнате или…? — Здесь. В- в кровати. Если не возражаешь- я просто- я не могу остаться один, не могу унять дрожь. Нерешительность просвечивает сквозь всё его лицо, но рука проводит по волосам Криденса, и он кивает, хотя, кажется, скорее сам себе. — Я сейчас вернусь, подожди. Мне нужно кое-что взять. Когда он возвращается, две чашки с чаем плывут перед ним, а в руках он держит дневник, забитый цветами. Они пьют чай и какое-то время говорят, но веки Криденса слипаются, и он замечает, что Ньют вот-вот задремлет. Он берёт журнал и кладёт на прикроватный столик, рядом с их давно пустыми кружками, и устраивается в гнезде из тёплых одеял. Рука Ньюта тянется, чтобы коснуться его талии, едва-едва, и Криденс льнёт к прикосновению. — Вот так, Криденс, дорогой, попытайся… Ньют укладывается так, что голова Криденса покоится на его груди, а их ноги сплетены вместе под слоем одеял. Криденс упивается теплом этого момента и удивляется красоте такого маленького слова, как «дорогой».