~*~*~*~
Усаги крутилась перед зеркалом, совершенно не зная, что ей надеть и как себя вести. Мамору — парень, который вернул ей ее счастливый медиатор — согласился прийти на концерт в ее музыкальную школу, а еще — сенсей сказала, что к ним наконец приедет эта Айно Минако. Она успокоила коллектив тем, что Айно — замечательная девушка и уже изучила их номер, но Усаги все равно волновалась, потому что им предстояла только одна совместная репетиция, перед самим выступлением непосредственно. А если что-то пойдет не так? А если она, Усаги, налажает? А если эта Айно будет не так хороша, и все развалится? Хорошо, что они не самые первые, и помимо них там еще прорва народу, конкурс все-таки. По правде сказать, Усаги начала ходить в музыкальную школу по настоянию матери и потому что надоело быть посмешищем для Шинго. В школе у нее дела не слишком-то ладились, особенно с математикой и английским (все остальное еще можно было нормально пережить и даже заработать неплохие баллы), и она подумала, что… Ну, а если хоть тут все выгорит?.. И ведь выгорело — Усаги сама поразилась тому, с какой легкостью ей далось музыкальное образование, она словно взлетела и пока даже не думала падать, потому что пока ты вдохновлена собственными достижениями — разве можешь ты упасть? В конечном счете плюнув на все, Усаги быстро натянула легкий кремовый сарафан и махнула рукой — все равно перед выступлением переодеваться, а там… По обстоятельствам. Если Мамору захочет пригласить ее прогуляться (чего ей втайне ужасно хотелось), она и в этом сарафане согласится, потому что сарафан — это же не главное. На самом деле, Мамору ужасно понравился Усаги, и она на следующий день после их знакомства специально нашла время и заскочила в «Корону» в надежде его там застать, раз уж они с Мотоки оказались знакомы. И не прогадала, надо сказать. Наверное, потому что интуиция была тем единственным, что ее прежде никогда не подводило. Мамору стоял у барной стойки и беседовал с Мотоки и еще с каким-то парнем, который выглядел немного постарше этих двоих. Высокий, смуглый и с белыми до седины волосами, этот новый человек явно не был японцем (впрочем, чего и удивляться, в последнее время в Токио было много иностранцев). Но соль заключалась в другом — в том, что он показался Усаги очень знакомым. Как если бы они не просто сталкивались прежде, а по меньшей мере не раз общались, пусть и не очень близко. Но с такой же уверенностью, с которой могла бы сказать об этом, Усаги могла бы сказать и о том, что на самом деле никогда в жизни его не видела. В общем, она пригласила на концерт всех троих (потому что не зря же пришла в «Корону» — на видеоигры в преддверии выступления не было времени, а есть не хотелось от волнения), чтобы не выдавать своего интереса к Мамору. И очень удивилась, когда тот, словно нехотя, но все-таки согласился, окинув ее при этом таким оценивающим взглядом, будто призывал не разочаровать его, раз уж осмелилась не только позвать, но и вообще взять в руки электрогитару. И вот теперь… Теперь Усаги несказанно мандражировала. На самом деле в том, что она решила играть на таком инструменте было просто… ну, следствием ее легкомыслия? Сначала она училась, естественно, на акустике, а потом все как-то пошло-поехало, когда ребята однажды сказали, что уж очень забавно мелкая и миловидная Цукино смотрелась бы на сцене со страшно разукрашенной электрикой. И Усаги подумала — ну, а почему бы и нет? И заодно стиль придумывать не надо — напялила бальное платье, взяла гитару в руки, и готово, ты рок-дива. Но все оказалось не так просто, конечно. Впрочем, следовало ли ожидать того, что все окажется просто? Пф, только не в ее случае. Усаги метнула взгляд на часы, тихо ругнулась и подхватила сумку. Она опять опаздывала.~*~*~*~
Сложно жить, когда остаешься несуразной и неуклюжей даже в такие важные моменты в своей жизни, как музыкальный конкурс, результат которого может стать дальнейшим подспорьем в твоей учебе и… ну, карьере, наверное (хотя Усаги никогда не задумывалась всерьез над карьерой певицы — так только, мечтала в подростковом возрасте). Усаги столкнулась со своей партнершей — Айно Минако — прямо около двери в гримерную, и они с дружным взвизгом полетели на пол. Хорошо хоть шишек не набили, про себя сварливо посетовала девушка и завела глаза, поднимаясь. Вот кто виноват в ее неуклюжести, кроме нее самой? Сколько можно было мечтать о пончиках и мороженом в парке с Мамору, если знаешь, что времени и без того в обрез? Айно оказалась девчонкой понимающей и издеваться над ней не стала, за что ей большое спасибо. Напротив — она церемонно поклонилась, только поднявшись, и просияла улыбкой. — Ты Цукино-сан, да? — поинтересовалась она легко, склоняя голову и рассматривая Усаги немного исподлобья. — Не возражаешь, если я буду тебя по имени звать? Так удобнее и короче. Усаги кивнула. — Тогда… Минако-чан, да? — она закусила губу, совершенно не зная, что ей с собой делать, и впилась взглядом в тонкую фигурку хорошенькой собеседницы. Айно была очень похожа на нее — или это Усаги была похожа на Айно — но только… новая знакомая показалась девушке куда более… утонченной, наверное. В общем, она была очень и очень симпатичной. — Просто Минако, — тряхнула золотыми волосами Айно. — И просто Усаги. Ладно? А сенсей права была, — она быстро обошла Усаги по кругу и удивленно хмыкнула. — Мы с тобой так похожи… В гримерку — маленькую комнатку, забитую одеждой, которую им отвели для переодевания и наведения грима — Усаги почти втолкнули. Вырвали у нее из рук сумочку, бросив ее на стул, и поставили перед зеркалом. Девушка придирчиво оглядела себя и вздохнула. Прическа слегка покосилась, и ее требовалось срочно поправить (хотя смысл, если волосы и так распускать), а сарафан слегка задрался, открывая колени. Айно стояла рядом и рассматривала их отражения с удивительным энтузиазмом. — Мы с тобой будем потрясающими принцессами! — заявила она уже спустя минуту. — Но для полного сходства надо поставить тебя на каблуки, — здесь девушка указала на свои туфли, — и распустить твои хвостики! Так что садись! Усаги растерянно опустилась в кресло — скорее от неожиданности, чем действительно соглашаясь — и выдавила: — А… а где Кацки-сан?.. Ведь она же должна… — Она опаздывает, так что мы сами справимся, — бодро отозвалась Минако — и сноровисто начала расплетать ей волосы. Они закончили с гримом и переодеванием быстро (и даже умудрялись напевать все это время каждая себе под нос), так что время на репетицию оставалось. Да и в общем-то как на репетицию… Они двое должны были станцевать. То есть… с гитарами, во время пения. Они играли роли отражений — это было просто приемом, имеющим мало отношения к самой песне, но Усаги с ее неуклюжестью постоянно казалось, что она облажается (да и шутка ли — выделывать такие фортели в длинном бальном платье, которое пусть и не пышное, но все-таки). Ведь Айно Минако была ловкой, гибкой — и совершенно идеальной. И несмотря на то, что теперь внешне они представляли из себя словно бы близняшек (хотя такого просто не может быть — Усаги даже не представляла, что незнакомые люди могут быть так похожи), девушке все равно казалось, что она в чем-то хуже. И она была не так уж и не права. Потому что когда они начали репетировать в небольшом зальчике, Усаги три раза споткнулась и чуть не пропахала носом пол, хотя раньше такого с ней не случалось. И это было ужасно, просто ужасно, хотя Минако делала вид, что не замечает ее оплошностей. И когда они вышли на сцену со своим номером, Усаги обреченно подумала, что сейчас она все запорет — и с голосом, и с танцем, и с игрой. И счастливый медиатор был единственным, что ее успокаивало. Они пели про появление, исчезновение и возрождение. Про то, как долго придется тихо ждать в темноте и пустоте своего часа, и у Усаги дрожали руки — как в песне. Она словно не в силах была дотянуться до чего-то, и платье летало у нее между ног белым лучом, и мельтешило перед глазами лицо улыбающейся Минако, которая исполняла свою партию уверенно и спокойно, как будто была тем из отражений, которое ничего не боится. И Усаги — боялась. Она падала, падала, падала куда-то, пока извлекала из электрики свою собственную партию, и изо всех сил старалась не облажаться в подпевании Минако, взявшей на себя главную роль. И свет в песне таял, таял, таял, и Усаги казалось — она видит руины разрушенного белокаменного замка, объятого угрожающе-алым пламенем. И ей казалось — она видит что-то совсем не по тематике песни. Кто-то закрывает собой кого-то, кто-то убивает кого-то своего самого близкого… И шелестят платья. А потом внезапно она выхватила взглядом лицо сидящего в зале помертвевшего Мамору, смотрящего на нее во все глаза, и все закончилось.