Андердог

***1***

Родители Луи уехали на семейный праздник к тётке, которую Луи презирал всем своим детским сердцем, и они позволили ему остаться в городе. Его отец заранее позвонил маме Зейна и попросил присмотреть за ним, но она не могла уследить даже за собственным сыном, поэтому Зейну пришлось взять всё в свои руки. Женщина ушла из дома ближе к ночи, когда люди в темноте могли не заметить здание или потрёпанный автомобиль с выключенными фарами и затёртыми номерами. Фонари не работали, а звёзды отказывались освещать их уродливый район, но мать Зейна это никогда не останавливало. Пару часов мальчики переставляли фигуры на шахматной доске. Луи выиграл один раз, Зейн ─ два, и трижды они закончили ничьёй. Зейн старательно оттягивал момент, когда ему придётся показать Луи свою убогую комнату. Он жил с матерью, делил с ней двухъярусную кровать и полупустой шкаф. Конечно, семья Луи тоже не ела с серебряных ложек, но он знал, что в их холодильнике неизменно лежит еда, а на полках у соседского мальчика стоит целая коллекция маленьких солдатиков. Когда Луи начал зевать и потирать глаза кулачками, Зейн понял, что и дальше прятаться у него не выйдет, и тогда он открыл дверь и предложил Луи устроиться на верхнем ярусе, там, где всегда спал он сам. Ему не хотелось, чтобы мальчик спал на грязном постельном белье его матери, чтобы он вдыхал противный запах алкоголя и, придя домой, просил родителей больше никогда не оставлять его у Маликов. Потому что Зейн мечтал, чтобы у него появился друг. Потому что все другие соседские ребята, с которыми он бил окна заброшенных домов, выдирал перья у полумёртвых птиц и закидывал камнями сына единственных богачей в их районе ─ хилого мальчишку-астматика, ─ эти ребята не были его друзьями. И, пока Луи переодевался в пижаму, Зейн смотрел на него и представлял, каково это ─ иметь двух родителей, которым не наплевать на тебя. Тех, кто слушает, и утешает, и покупает всё, что пожелаешь. У Луи пухлые щёки и небольшой круглый живот, у Зейна ─ виднеющиеся под белой майкой выпирающие рёбра и острые колени, обтянутые кожей. Но он не завидует Луи. На секунду Зейн теряется от того, что впервые не чувствует раздражения при мысли об обеспеченных и счастливых людях, чьи дома постоянно прогреты и светлы. Он даже рад, что Луи не приходится каждый день кутаться сразу в несколько тонких одеял, что его зубы не стучат от вечного холода. Зейну исполнилось десять лет всего пару дней назад, но он уже ощущает себя слишком взрослым. Настолько, что понимает: быть таким в его возрасте ─ ненормально. Он умеет постоять за себя, не боится ни темноты, ни высоты, ни монстров под кроватью и знает, на что способны люди. При нём всегда есть небольшой складной нож с тонким, как иголка, лезвием, острым и смертоносным. Зейн готов воспользоваться им, чтобы убить одного из уродливых мужчин матери, считающих его наивным и ничего не осознающим мальчиком. Они сажают его на колени и качают, пытаясь успокоить и подарить чувство защищенности, но Зейн остаётся напряжённым и настороженным. Мать никогда ничего не видит, её глаза ослеплены алкоголем и отчаянием, поэтому ему приходится быть бдительным, внимательным и жестоким. Он вырастет озлобленным, склонным к паранойе и депрессии, но он хотя бы вырастет. Луи воспитан иначе ─ он доверчивый, слабый, не испорченный улицами, открытый, преданный, и Зейн готов воткнуть нож в горло любому, кто причинит ему боль. Когда они станут друзьями, никто не позволит себе даже посмотреть на Луи, чья бледная в лунном свете ладонь безвольно свисает сбоку от Зейна. Он неуверенно поднимает руку, желая крепко сжать пальцы мальчика, но лишь отворачивается к стене, надеясь поскорее заснуть. Запах спирта, исходящий от подушки, раздражает не только его обоняние, но и разум. Зейн ненавидит алкоголь. Сильнее этого он ненавидит только пьяниц, почти прописавшихся в их доме, ─ придурков, которых мать считает друзьями. Вечерами они трахают её, пока Зейн сидит на кухне и делает домашнее задание под протяжные стоны всегда разных парней. Она отдаётся им за дурь или поношенные детские шмотки. Что бы там ни было, мать обожает Зейна, и она хочет быть хорошей для него, хочет, чтобы он был хотя бы привязан к ней, ведь она не знает безрассудной всепоглощающей любви, а значит, может жить без неё. Матери всего двадцать шесть. О жизни ей известно едва ли больше сына. Но Зейн читает книги, сворованные у одноклассников или из небольших магазинчиков, где никому не сдавшееся барахло продаётся по одной фиксированной цене, и из волшебных сказок он узнаёт о существовании любви и добра, о бескорыстии и самоотверженности, о прекрасных принцессах, чистых и искренних, и принцах, спасающих их от неприятностей. В какой-то из таких историй он ─ герой этой сказки, и ему уготован счастливый финал. В какой-то из таких историй он ─ злодей, уничтожающий всё на своём пути одним взмахом руки. В какой-то из таких историй он умудряется оказаться ими обоими. ─ Зейн? ─ Сверху, словно с небес, которые никогда не распахнут свои золотые ворота перед кем-либо, родившемся в этом мерзком месте, раздаётся тихий высокий голос. ─ Ты спишь? Он крепче вжимается в одеяло и жмурится, почему-то боясь сказать Луи хоть слово. Его дыхание прерывистое и частое, а сердце стучит так громко и быстро, словно надеется разорвать грудную клетку, и нет ни малейшего шанса, что Луи поверит в то, что Зейн спит. ─ Я боюсь спать наверху, ─ признаётся мальчик. Во фразе звучит невысказанная просьба, которую отчаянно нужно пропустить мимо ушей, спрятав голову под твёрдыми плоскими подушками. ─ Пожалуйста, давай поменяемся. Снизу живут злые монстры с тёмными гнилыми зубами, чёрными глазами и длинными грязными когтями, ─ вот, что жаждет ответить Зейн. Вместо этого он всё-таки поднимает руку, мягко касается подушечек пальцев Луи, крепко хватается за фаланги и слегка тянет их вниз. Но он не позволяет ему спуститься: Зейн сам взбирается наверх по лестнице с единственной целой перекладиной, в любой момент готовой треснуть посередине. Он толкает Луи к самой стене, и тот послушно поворачивается спиной, носом утыкаясь в выцветшие обои светло-жёлтого цвета. Уже через пару минут Зейн слышит, как затихает его дыхание, и видит, как расслабляются покатые плечи. Только после этого он позволяет себе перетянуть часть одеяла на свою сторону. Луи немного выше Зейна, и его ступни смешно выглядывают из-под ткани, которая может подарить лишь иллюзию тепла. ─ Пока ты со мной, ─ шёпотом, осторожно, впервые пробуя раскрыть своё сердце, говорит Зейн, ─ ты можешь не бояться падения. Он кладёт одну руку за голову, а вторую на живот, оставляя между ними столько расстояния, сколько возможно на маленькой старой кровати, закрывает глаза и засыпает. Ещё никогда ему не снилось таких хороших снов, как в эту ночь.

***2***

Луи не думал, что воровать жвачку в магазинах ─ это весело, поэтому он купил три самых дешёвых блока и раздал всем, кто его попросил. При условии, что они отдадут обёртки с переводными татуировками на обратной стороне. Зейн пихает в рот сразу десять жёстких жвачек и с большим трудом двигает челюстями, даже не надеясь на то, что когда-нибудь сможет надуть пузырь размером с лицо. Он знает ─ все эти тупые мальчишки только делают вид, что им нравится Луи, чтобы он делился с ними конфетами или давал поносить свои кроссовки. За спиной они обзывали его, придумывали глупые прозвища. Никто никогда не приглашал Луи прогуляться ночью по заброшенным домам, или закидать окна надоедливого соседа тухлыми яйцами, или украсть что-нибудь никому не нужное и затем уже через пару часов позабыть о приобретённом тяжёлым незаконным путём сокровище. Все считают Луи скучным маменькиным сынком, и Зейн рад, что они так думают, потому что, если кто-то попытается испортить Луи, познакомив его с улицами и обитающими на них монстрами, он, не задумываясь, вырвет ему хребет. Однако Зейну не хочется, чтобы Луи стал изгоем, и потому он изредка водит его на прогулки со своими ненастоящими друзьями, заранее предупреждая их, что сегодня все они ─ милые наивные мальчики, какими прикидываются перед учителями и органами опеки. После того, как Луи на мобильник, при виде которого ребята облизываются, словно хищные животные, звонит мать и требует вернуться домой, он неловко топчется, пока Зейн прощается с остальными. Затем они идут неподалёку друг от друга, и Зейн приклеивает к руке очередную татуировку, быстро проводит по ней языком и отдирает от кожи. Картинка остаётся на его коже лишь наполовину, но он любуется ей так, как будто она ─ величайшее произведение искусства. Он незаметно смотрит на Луи тем же взглядом, на его мягкие маленькие руки, аккуратно заправленную в джинсы футболку, тщательно расчёсанные темные волосы. Уже через секунду Зейн одёргивает себя: он вспоминает истошные крики матери, когда та услышала, что ему нравится Луи. Она сказала, что Зейн ещё слишком мал, чтобы чувствовать что-то подобное, тем более к мальчикам, что он всего лишь ребёнок, её несмышлёный дурачок. Она сказала, что они с Луи ─ самые лучшие друзья на планете. Что у её парня есть дочь с голубыми глазами и длинными ресницами. Что она ─ звонкоголосый ангел, добрый и наивный. Что они с Зейном тоже могут стать друзьями. ─ Но если она ─ точная копия Луи, ─ спокойно поинтересовался Зейн, ─ зачем с ней дружить? Мне достаточно и его. Мать тяжело вздохнула, опустилась на корточки и взяла крошечные тёплые ладони сына в свои. Ей не хотелось говорить о том, что правильно, а что нет, потому что Зейна воспитывала не она, а улица. Он уже никогда не будет слушаться её, слова матери ─ не истина, а мнение ─ не авторитет. Сын скорее поступит наоборот и станет одним из мерзких уродов, которых она ещё в пятнадцать лет унижала и дразнила, пока сама не стала объектом всеобщих насмешек. Неожиданно роли сменились, и самая красивая девочка в школе с большим круглым животом в страхе обходила стороной двух обнимающихся парней, до сих пор чувствуя отвращение и неприязнь по отношению к ним ─ отбросам, доказательствам несовершенства природы. Ей не хотелось, чтобы сын становился одним из них. Поэтому она сказала: ─ Знаешь, он пообещал приготовить сегодня вкусный ужин. Пойдём со мной? Заодно познакомишься с этой девочкой. Перри. Зейн согласился, потому что он хотел съесть что-нибудь получше, чем выпрошенные у соседей остатки и украденные из магазинов полуфабрикаты. Мать одела его в приятно пахнущий постиранный свитер и тёмные потрёпанные джинсы с дыркой на коленке. Она подрезала цветы во дворе Стайлсов и отдала их Зейну, взяв с него обещание, что он торжественно вручит их Перри. Так всё и случилось. Девочка оказалась сказочно красивой, низенькой, худенькой, со струящимися по плечам светлыми локонами, убранными за уши. Пока взрослые флиртовали, она незаметно взяла его за руку и увела в свою комнату, и Зейн понял, что она совсем не наивная. Это был его первый поцелуй, и, держа её бледную руку в кулачке, он не знал, что чувствовать. Зейн был рад, что у него раньше других появилась девочка, но она не была нужна ему. На следующий день он познакомил Перри со всей своей компанией. Ребята с завистью смотрели на них и вели себя иначе, чем обычно. Внезапно они превратились в джентльменов, относящихся к Перри, как к божеству. Она целиком завладела их вниманием, и ей это нравилось. Зейн с нескрываемым отвращением наблюдал за этим театром, уродливым цирком, где все собрались поглядеть на маленькую подвижную обезьянку. Когда про него окончательно забыла даже Перри, он незаметно смылся и оказался возле дома Луи. Три быстрых удара в окно, и перед ним лучший друг ─ после надоедливых немытых морд его лицо казалось самым красивым на Земле. Зейн пробрался в комнату Луи, спрыгнул с подоконника и заключил его в сильные объятья. ─ У меня теперь есть девочка, ─ тихо признался он. Луи мгновенно отстранился и замер. На его лице застыла ненастоящая улыбка, и сердце Зейна сжалось. ─ Её зовут Перри, ─ почти шёпотом сказал он, ощущая себя так, словно раскаивается в страшном преступлении. Луи ничего не ответил. Они поиграли в его солдатиков, стащили одеяло с кровати, когда на улице стало темно, и улеглись прямо на полу. Луи повернулся спиной к Зейну и охрипшим голосом сообщил: ─ Я знаю Перри, ─ он помолчал, а затем, собравшись с силами, произнёс то, чему учила его мама: ─ Она хорошая. Поздравляю. Прошла неделя, и Зейн узнал, что Перри недолюбливает Луи, а он побаивается её, поэтому он старался не сталкивать их друг с другом. Из-за этого он стал проводить меньше времени с Луи: Перри, в отличие от мальчика, нравились друзья Зейна и их хулиганские развлечения. Она каждый день с самого утра стучалась в его дверь, и, если дома была мать, о чём-то громко разговаривала с ней, дожидаясь Зейна. В противном случае он делал вид, что спит, и как можно дольше оттягивал момент их встречи, но Перри продолжала сидеть на ступеньках и бросаться камнями в прохожих. Сегодня мать девочки приехала, чтобы на неделю забрать её к себе, и Зейн проснулся ещё до рассвета, желая провести с Луи как можно больше времени. Зейн успел забыть, какой он добрый и щедрый, и к своему стыду с настороженностью отнёсся к каждой отданной ему татуировке. Луи не очень любил их, а Зейн был готов обклеить себя с ног до головы. Вся его рука уже украшена роботами, героями мультфильмов и машинками, но этого недостаточно. Они устраиваются на траве возле краснощёкого гнома и тусклого розоватого фламинго, Зейн достаёт из кармана чёрный фломастер и протягивает его Луи. ─ Нарисуй мне что-нибудь на запястье, ─ просит он. Луи растерянно смотрит на него. ─ Что-нибудь. Или напиши. ─ Зейн задерживает дыхание и говорит: ─ Твоё имя. Луи улыбается и крепко обхватывает его руку чуть ниже локтя. Маркер скользит по коже, и между изображением старенького седана и покемона появляются пять корявых букв. Когда они расходятся и Зейн оказывается дома, в одиночестве и тишине, окружённый запахом сигаретного дыма, свидетельствующего о том, что мать ушла недавно и, может быть, ещё вернётся, он ложится на кровать, целует своё предплечье и долго разглядывает его, прежде чем закрыть глаза и уснуть.

***3***

Перри сама всё разрушила: она ударила Луи по лицу своей красивой белой ладонью, и Зейн почувствовал ярость, какой не ощущал прежде. Он сильно сжал её запястье, так, что она заскулила от боли, и приказал проваливать куда подальше. Ещё полчаса назад она позволяла себе закатывать глаза и говорить об их совместном будущем, а теперь в слезах бежит домой, громко рыдая и заплетаясь о собственные ноги. Зейн знает, что все эти рассуждения ─ глупые фантазии девятилетней девочки, которая, ко всему прочему, хочет позлить Луи, но он не может не сердиться на неё. Его внимание приковано к другу. Он неловко перебирает в руках кончик футболки, представляя себя без Зейна. Ведь если даже сейчас, когда Перри ─ всего лишь его девочка, он почти не отводит времени для Луи, то что будет тогда, когда они станут мужем и женой? Папа Луи целыми днями сидит на работе, а мама посвящает всю себя детям, и у них не осталось друзей, с которыми они могли бы погулять или поиграть в солдатиков. Он думает, что сам во всём виноват. Не нужно было быть таким хорошим и правильным, нужно было вести себя так же, как настоящие друзья Зейна, ─ нахально и жестоко. Только проблема в том, что Луи не способен на это. Его не то чтобы не так воспитывали ─ достаточно и того факта, что его просто воспитывали. Остальные ребята ─ случайности, продукты нищеты, в которой уже в юном возрасте погрязли их родители, дети потерь невинности в неполные четырнадцать, когда никто не задумывался о предохранении, дети быстрых перепихов в пустых школьных туалетах или любезно предоставленных комнатах друзей, чьим матерям наплевать на своих отпрысков ещё больше. Сэм, Уинстон, названный в честь пачки сигарет, за которую его мамаша отдалась так ни разу и не появившемуся на глаза мальчику мужчине, и его менее удачливый брат Мальборо, тоже обязанный жизнью родительской любви покурить и потрахаться, Джонни, сам Зейн ─ у всех них матери не старше двадцати восьми, и ни один из них не знаком со своим папой. Семья Луи другая. У него есть две сестры, родившиеся под строгим и неусыпным надзором врачей, и сам Луи появился на свет уже тогда, когда мать и отец состояли в браке, и они любили друг друга и своих детей. Поэтому родители догадались научить Луи не грубить людям и не брать в руки то, что ему не принадлежит. Но сейчас это воспитание казалось таким неуместным. Неужели они не понимали, где растёт их единственный сын? В дешёвом грязном квартале, заваленном бомжами и наркоманами, среди озлобленных хулиганов, которым даже не исполнилось двенадцати. Почему они не научили его обманывать и воровать, отвечать оскорблением на оскорбление, драться, унижать, угрожать, обзывать людей за спиной, тайно ненавидеть своих же друзей, подло предавать их и тут же находить новых, забывать о скучных и слишком наивных мальчиках и менять их на красивых и острых на язык девочек? Наверное, Зейн уже давно мечтает от него отвязаться, но Луи чрезмерно глуп и навязчив, чтобы понять это. Они медленно подходят к дому Стайлсов, и Зейн говорит: ─ Жди меня здесь. ─ Что ты делаешь? ─ встревоженно шепчет Луи, глядя на то, как он перелезает через калитку и открывает дверь, отодвинув щеколду. ─ Зейн! ─ Всего лишь хочу взять немного яблок. Это же всего лишь яблоки, Луи, просто грёбаные… Зейн и сам не знает, почему, но ему нравится слушать занудные речи мальчика, просьбы не прикасаться к чужим вещам. Каждый раз он идёт на воровство и другие мелкие пакости не ради результата, а процесса ─ слабых попыток Луи остановить его, напоминаний, что Луи ─ всё тот же девятилетний ребёнок, который боялся спать наверху, что он до сих пор ни разу не взял за руку даже самую некрасивую девочку и что он всегда, при любых обстоятельствах и любым людям предпочитает Зейна. Даже тогда, когда Зейн выбрал не его, а толпу будущих преступников, шумную и бессердечную, и девочку с голубыми глазами и ангельским голосом. ─ Грёбаные яблоки, ─ тихо договаривает он, с недоумением глядя на Луи, подходящего к нему. ─ Что ты делаешь? ─ Тоже хочу взять немного, ─ неуверенно отвечает мальчик, и Зейн высоко приподнимает брови и с ухмылкой пытается заглянуть ему в глаза, но тот внимательно изучает зелёную траву под ногами и грязно-белые кеды. Тогда Зейн аккуратно поднимает его голову за подбородок и старается улыбнуться мягко, а не насмешливо. ─ Ну, и зачем тебе это? ─ А тебе зачем? Вместо ответа Зейн подходит к самому низкому дереву, срывает два яблока и, с вызовом смотря на Луи, кидает ему одно прямо в руки. Плоды кислые и мелкие, но Луи старательно делает вид, что он ничего вкуснее в жизни не ел, и они уже вместе трясут дерево, поднимают несколько упавших яблок и рассовывают их по карманам. А затем из окна второго этажа показывается возмущённое лицо Гарри Стайлса, требующего вернуть наворованное на место и убираться куда подальше, но мальчики исполняют лишь вторую просьбу. Зейн хватает Луи за руку и бежит так быстро, что того заплетаются ноги, он спотыкается и не падает только потому, что за ними гонится Гарри, надеющийся забрать эти никому не нужные невкусные яблоки. В конце дороги уже виднеются дома Луи и Зейна, когда в десяти сантиметрах от них проносится машина с тонированными окнами. Луи резко останавливается и тянет Зейна, всё ещё несущегося так, словно он ограбил как минимум банк, назад, и тот делает глубокий вдох, потрясённо глядя на Луи, а затем оборачивается, боясь, что Гарри всё-таки нагнал их, но мальчик беспомощно сидит на нагретом солнцем асфальте. Обе ладони лежат на груди, и из его рта вперемешку с громким кашлем, дерущим горло, вырываются отчаянные рыдания. И Луи тут же дёргается в сторону Гарри, и на этот раз Зейн останавливает его, покачивая головой. ─ Ничего страшного с ним не случится, ─ заявляет он, однако Луи не кажется убеждённым. ─ Притворяется. Пойдём. Ему хочется ослушаться, но Зейн всё ещё крепко держит его руку, и Луи не может сделать даже одного шага без согласия Зейна, поэтому он отворачивается. Так и должен поступать его друг: плевать на всех остальных, заботиться только о себе, думать лишь о собственной выгоде. В конце концов, та же Перри просто посмотрела бы на Зейна восторженными глазами и пошла бы за ним, не обратив внимания на Гарри. Поэтому Луи следует за ним, к прячущемуся за горизонт солнцу, ближе к родителям, своему светлому участку, к тёмному дому Зейна, на чьём предплечье до сих пор красуется имя Луи, старательно обведённое, кажется, несколько тысяч раз, прочно въевшееся в кожу и ставшее с Зейном единым целым.

***4***

Первым делом Зейн лезет под простыню, чтобы проверить, не нашла ли мать кольцо. Он с закрытыми глазами, зевая и всё ещё не до конца отойдя ото сна, шарит рукой по грязному матрацу и нащупывает спрятанное в застиранный носовой платок сокровище. Больше всего он боялся, что матери вдруг приспичит совершить небольшую уборку и она обнаружит кольцо. Она бы не просто украла его. Она пропила бы его, неделю или больше путешествуя по барам и домам её многочисленных друзей, оставив сына. Она бы даже не вспомнила о нём в первые несколько дней, чтобы потом, вернувшись обратно, упасть перед ним на колени, и плакать, неловко держась за его худые коленки, и бесконечно просить прощения. Но, к счастью, кольцо лежит там же, где и полмесяца назад, когда Зейн стянул его с пальца задремавшей в автобусе женщины. Сегодня у Луи день рождения, и это первый подарок Зейна, который вообще можно так назвать: на десятилетие он преподнёс ему извинения за то, что понятия не имел о празднике, а в прошлом году вручил сорванные у Стайлсов цветы. Теперь мать Гарри не увлекается садоводством. Наконец-то догадалась, что все пьяные мудаки района радуют своих милых жён с её бескорыстной помощью. Зейну надоело разочаровывать Луи. Он каждый день невольно придумывает что-то новое. То не сможет отвязаться от Перри и согласится гулять с ней и солгать Луи, что дьявольски устал, то совсем забудет о его существовании, пока учит разрисовывать стены чужих домов мелкого, но уже клёвого Мальборо. Сегодня они проведут день только вдвоём. Это будет роскошная мальчишеская вечеринка, которая станет очередным подтверждением того, что их дружба жива и никогда не умрёт. Зейн быстро одевается, натягивает кроссовки и выбегает из дома. Дверь ему открывает улыбающаяся мама Луи, и Зейн в очередной раз удивляется, насколько красива эта женщина, родившая троих детей и любящая их всем сердцем, знающая себе цену, сильная, готовая защищать свою семью до конца. На ней надет фартук, слегка испачканный мукой, её чистые волосы собраны в аккуратный хвост, позади, на кухне, тихо играет старая песня каких-то сладкоголосых мальчиков, что успели превратиться в скандальных наркоманов или в никому не нужных сварливых нытиков. ─ Он ещё спит, ─ говорит мама Луи, и Зейн молча кивает, прикладывая указательный палец к губам. Женщина шутливо повторяет его жест, гладит по голове и протягивает ему неизвестно откуда взявшуюся конфету. ─ Иди, разбуди его. Иногда Зейну стыдно за такие мысли, но он думает, что любит маму Луи сильнее, чем свою. Она позволяет ему быть первым, кто поздравит Луи, она обращается с ним ласково и нежно, словно он ещё один её сын, в то время как собственная мать кидается из крайности в крайность и никак не может вырасти. Они как два антипода: маленькая девочка и взрослая женщина, потерянная и твёрдо стоящая на ногах, глупая и умная, берущая и дающая. Мать высасывает из Зейна все силы, всё хорошее, что ещё живёт в нём. Иногда Зейну стыдно за такие мысли, но он думает, что было бы неплохо, если бы однажды она просто не вернулась. Её любовь больная, остервенелая и свирепая. Зейн хочет чувствовать спокойствие, исходящее от мамы Луи, он хочет учиться эмоциям у неё, а не невольно впитывать в себя ярость, плещущуюся во всех словах, произнесённых в его доме. Слабо, но он осознаёт, что в него уже впиталось что-то чёрное, и помочь ему не в силах ни добрая улыбка матери Луи, ни сам мальчик, который лишь недавно перестал без повода дотрагиваться до Зейна. Теперь любые прикосновения под запретом, потому что Джонни и Уинстон наконец-то научились смотреть на Зейна без восхищения в глазах и бить сверстников без его помощи. И они наконец-то научились выражать собственное, тупое и бессмысленное, мнение, и они оба убеждены в том, что объятья Луи, как и он сам, ─ пидорские, и Зейну стоит опасаться. Но, в любом случае, ребята всегда рады заступиться за друга, если Луи начнёт переступать границы. Зейну хочется сказать, что это они переступают границы, что ему нравится, когда Луи кладёт руки ему на плечи и крепко прижимает к себе. Однако в один прекрасный день он отталкивает его и предпочитает тут же отвернуться, чтобы не видеть разочарованный, затравленный взгляд. С того момента между ними вырастает едва заметный барьер, и теперь, когда они в одиночестве и Зейн тянется вперёд, желая обнять Луи, тот невольно отшатывается или со страхом и неуверенностью позволяет обернуть руки вокруг своего тела. Они видятся всё реже, и иногда мама Луи с сочувствием говорит Зейну, с трудом освободившемуся от Перри или навязчивых мальчишек, что её сын ушёл гулять и дома его нет. Зейн чувствует неприязнь к самому себе, он ненавидит то, каким слабым оказался, он ненавидит, что потерял свой, казалось, незыблемый авторитет, что сейчас ребята имеют на него хоть какое-то, пусть меньшее, чем он на них, влияние. Будь всё иначе, никто не сумел бы обронить даже крошечное замечание в сторону Луи. Никто и не подумал бы про него ничего плохого. Вот, к чему они пришли. Луи гуляет в одиночестве и, сам того не осознавая, боится Зейна. Ему нужно исправить это. Ценой дружбы с Сэмом и Уинстоном, отношений с Перри, превратившихся в киношный идеал абсолютно каждой девочки в школе, ценой бесполезной популярности, ценой уважения и всеобщего обожания, ─ если будет необходимо, Зейн заплатит сполна. Он без стука заходит в комнату Луи. Полный порядок, задёрнутые шторы, едва пропускающие мягкий солнечный свет, и тишина. Луи всегда спит беззвучно, так, что дыхание не слышно даже если очень сильно прислушаться. Ещё он всегда накрывается одеялом с головой, позволяя пяткам бесстрашно выглядывать из-под него. В отличие от других детей, Луи никогда не боялся монстров под кроватью, он не верил, что они способны утащить его в темноту и холод, и уж тем более не думал, что одеяло может защитить от них. Зейн подходит к мальчику и убирает несколько прядей с его лба. Он не помнит, когда делал так в последний раз, и от этого в груди зарождается непонятная щемящая боль. Волосы Луи всё такие же мягкие. Его лицо всё такое же спокойное и доброе, и по нему расползается лёгкая, едва заметная улыбка. Луи раскрывает глаза и слепо смотрит на Зейна, он несколько раз моргает, как будто не веря в то, что друг действительно стоит на коленях, склонившись над ним. Через пару секунд Луи садится и внимательно следит за тем, как Зейн поднимается на ноги и достаёт из кармана широкое серебряное кольцо с выгравированном на обратной стороне анатомическим сердцем, крошечным и поразительно аккуратным. ─ С днём рождения, ─ шепчет он, завороженно глядя на удивленного Луи. Он не радовал его уже очень давно, и видеть радость на лице неожиданно оказывается несравнимо приятнее, чем целовать Перри или ощущать почти рабский восторг, в который Зейн приводит своих одноклассников одним лишь словом. ─ Я так сильно люблю тебя, ─ твёрдо говорит Зейн. Ему часто приходится признаться Перри или матери, когда они выжидающе смотрят на него, и Зейн осознаёт, что в глазах Луи произнесённая им фраза ничего не стоит. Но от этого он не любит его меньше. ─ Я тоже, Зейн, ─ почти мгновенно отвечает Луи. Между ними всё в порядке. Как бы сильно Зейн ни старался, чтобы испортить их отношения, похерить своими поступками, своим эгоизмом, Луи прощает его. Ему не нравится понимать, что для одного из них дружба ─ добровольное рабство. Ещё сильнее ему не нравится понимать, что он беззастенчиво пользуется этим. Он берёт руку Луи в свою и натягивает кольцо на средний палец. Оно слишком велико и спадает даже с большого, однако Зейн не успевает расстроиться, что в очередной раз подвёл Луи, потому что тот уже снимает с шеи толстый чёрный шнурок, на котором болтается крестик, и вешает на него кольцо. Зейн не верит в бога, но ему кажется, что носить сворованное украшение рядом с распятием ─ неправильно. Эти мысли исчезают, толком не успев отпечататься в мозгу, когда он сталкивается с чистым и счастливым взглядом Луи. Конечно, он не может сделать ничего плохого. И явно не Зейну рассуждать о том, что правильно, а что нет. ─ Как дела у Перри? ─ из вежливости спрашивает Луи, застёгивая чёрную рубашку с белыми пуговицами. В первое мгновение Зейн не понимает вопроса. Его стараниями Перри и Луи не пересекаются даже в коридорах школы, девочка не вспоминает о Луи, а если имя случайно проскальзывает в разговоре, почти не реагирует, потому что спустя долгое время заметила, что Зейн не переносит её нахальных шуток, когда они касаются друга. ─ Эй? ─ Хорошо. У Перри всегда всё хорошо, ─ резко говорит Зейн. Он не желает обсуждать её, чёрт, почему в лучший день в году всё равно должны всплывать тупые люди, которыми он окружил себя ради того, чтобы чувствовать себя нужным, чтобы не быть ничтожеством, каким он становится всякий раз, когда остаётся в одиночестве? Луи может продолжать быть внимательным к остальным, вслух надеяться на то, что Джиджи освоится в новом коллективе (Зейн про себя надеется, что она перестанет пялиться на него), что у сестры Джонни всё-таки получится стать его опекуном (Зейн ─ что он до совершеннолетия просидит в приюте и закончит подальше от них с Луи). Луи может делать всё, что хочет, пока он любит Зейна, но лучше бы ему заткнуться и с закрытым ртом смотреть на друга своими самыми красивыми на свете голубыми глазами. Ведь Зейн соскучился по его лицу, по его маленьким тёплым ладоням, а по беседам о придурках из школы соскучиться просто невозможно. Ему кажется, что им многое надо обсудить. До сих пор ли планирует Луи вместе с Зейном переехать в Лос-Анджелес, когда им исполнится по восемнадцать? Помнит ли он, как успокаивал его, когда на Зейна накричала сумасшедшая мамаша Сэма? Помнит ли, как Зейн заступился за него, когда Джонни окончательно распоясался и забыл, кто он, а кто Луи? Помнит ли, как Зейн промолчал во всех остальных случаях? Но в дверь осторожно стучатся, и он не успевает задать своих вопросов, потому что в комнату заходит Гарри Стайлс с большой коробкой, обёрнутой яркой упаковочной бумагой и лентами синего цвета. Сначала Зейн думает разбить ему нос, потом ─ издевательски спросить, что он здесь забыл. А затем он обращает внимание на мгновенно преобразившееся, полное неподдельного счастья лицо Луи, и всё встаёт на свои места. Его лучший друг подлетает к Гарри Стайлсу, принимает подарок, быстро кладёт на пол и заключает мальчика в долгие крепкие объятья. Теперь Зейн впервые жаждет ударить Луи. Через какое-то время он догадывается, что сцена затянулась, и оттаскивает Луи от Гарри, сильно сжав его плечо. Тот недоумённо смотрит на Зейна, нахмурив брови, пока он тащит мальчика в коридор, с громким хлопком закрывает дверь и, набрав в лёгкие побольше воздуха, говорит: ─ Ты нашёл себе нового друга. ─ Он сам не замечает, как его начинает стремительно поглощать злость. Он чувствует себя так, словно огонь сожрал ладони и локти, выгрыз плечи и, разделившись, стремительно пополз к голове и груди. ─ Как ты мог? ─ Прости? ─ в недоумении переспрашивает Луи, бессознательно отходя на два шага назад. ─ А нельзя, чтобы у меня было два друга одновременно? ─ Тебе мало меня? ─ Предложение звучит резко и обвинительно, но Зейну наплевать. В конце концов, это он и делает. Обвиняет. ─ Что, нечего сказать? ─ усмехается он. ─ Мало, ─ после короткой паузы отзывается Луи, и сердце Зейна замирает на целую вечность. ─ Конечно, мало. Ты стыдишься меня. Ты думаешь, что я хуже других, потому что я не такой, как вы. Это неприятно, потому что я всегда доверял тебе, а ты всё время только и делал, что пытался отвязаться. И теперь избегаешь. И я либо был готов к этому с самого первого дня, когда познакомился с тобой, либо привык к одиночеству настолько, что даже не заметил разницы, когда ты перестал хотя бы кивать мне при встрече. Каждое произнесённое слово бьёт сильнее, чем любой удар, что когда-либо прилетал в лицо Зейну. Он теряется и не может сказать ничего, кроме бесполезных, ничего не значащих глупостей. ─ Но я ведь люблю тебя. ─ Конечно, Зейн, ─ Луи издаёт маленький нервный смешок. ─ Я знаю, что это правда. Ты любишь меня за то, что я люблю тебя. ─ Бред! ─ прерывает его Зейн, прежде чем Луи успеет извергнуть очередную надуманную идею. Тот беспомощно качает головой. ─ Бред! Ты мой самый лучший друг. Ты мой единственный друг! Остальные ─ просто уродливые декорации. Луи, Лу, не поступай так со мной… ─ Мы всё ещё друзья, ─ успокаивающе говорит Луи. Его голос тихий и умиротворяющий, пальцы ложатся на предплечье Зейна и слегка сжимают. В этот момент он любит Луи больше кого-либо, больше себя, потому что именно сейчас Зейна наполняет уверенность, что он перестанет общаться с Перри, Сэмом, Уинстоном и остальными ребятами, которые считали его лидером на протяжении всех своих маленьких жизней. ─ Но Гарри тоже друг. Он никогда не станет мне ближе, чем ты, так что не злись и попробуй смириться, что теперь моё существование вертится не только вокруг тебя. Зейн не уверен, что он всё ещё дышит. Для него никогда не было секретом, что он ─ последний эгоист, и, естественно, конец целой эпохи, когда он был центром Вселенной Луи, должен быть болезненным, но, чёрт, не настолько. Это может ударить по самолюбию, вызвать грусть от потери человека, слепо следующего за тобой по одному щелчку пальца. Но не полоснуть острым лезвием по груди и вырвать сердце, не сжать холодными пальцами горло, перекрыв доступ к кислороду. На Зейна огромным тяжёлым булыжником сваливается бессилие, оно вдавливает его в землю, не позволяя пошевелить руками или ногами. Всё, на что он способен теперь, ─ наблюдать, как быстро рушится мир вокруг. ─ Ты навсегда останешься моим лучшим другом, ─ говорит Луи. ─ Конечно, ─ с горечью в голосе отвечает Зейн. ─ Ну, а Стайлс будет нашей подружкой, которой ты будешь жаловаться, если я сделаю что-то не так, пока однажды я не превращусь в третье колесо. ─ Боже, ─ Луи начинает сердиться, и Зейн искренне не хочет раздражать мальчика, однако он не может ничего с собой поделать, ─ я неясно выражаюсь? Гарри, блядь, мой друг. Привыкай к этому или проваливай. Луи никогда не ругается. Он никогда не злится на Зейна. Тупой Стайлс изменил его, сделал жёстче, почти уничтожил девятилетнего ребёнка, который боялся спать на верхнем ярусе. Зейн отводит взгляд, боясь расплакаться, как мелкая девчонка, и резко закрывает лицо руками, пытаясь скрыть обиду и досаду. Привыкнет ли он к Стайлсу? Да. Он любит Луи слишком сильно, чтобы уходить из-за какого-то придурка, задыхающегося от быстрого бега и вечно улыбающегося без причины. И уж тем более он не даст ему победить. Если Стайлс считает, что отберёт Луи у Зейна, то ничего у него не выйдет. Пусть пытается, пусть обнимает его и дарит дорогие подарки, пусть заставляет Луи смеяться и светиться от радости, пусть приглашает на прогулки и рассказывает неинтересные истории. Пусть делает всё это, пока Зейна нет рядом, потому что, стоит ему появиться, Луи сразу же забудет о нём. ─ Ты мне дороже всех на Земле, ─ признаётся он. ─ Хорошо, Зейн, я понимаю, ─ тяжело вздыхает Луи. ─ Ты останешься или пойдёшь домой? Сам не до конца зная, почему, Зейн решает уйти.

***5***

Когда Луи не появляется на первом уроке, Зейн почти не волнуется. Он заталкивает беспокойство глубоко внутрь себя и пытается слушать учителя, пока рука Джиджи успокаивающе поглаживает его бедро. Она чувствует напряжение, исходящее от Зейна, и ей не нравится то, что она видит перед собой. Сведённые к переносице брови, пальцы, крепко сжимающие карандаш. Когда Луи не появляется ни на втором, ни на третьем, состояние Зейна близко к панике. Если бы друг заболел, то обязательно позвонил и попросил бы зайти к нему после школы, чтобы передать домашнее задание. Обычно Зейну наплевать на уроки, но просьбы Луи не оставляют ему другого выбора, кроме как записывать всё, что говорит преподаватель, и внимательно следить за происходящим вокруг него. Но сегодня Луи не позвонил, а просто так он школу никогда не прогуливает. Во время обеденного перерыва Зейн находит Сэма, обучающегося в одном классе со Стайлсом, и узнаёт, что тот в школе. Сама идея, что Луи решил прогулять занятия с ним, кажется абсурдной, но Зейну всё равно нужно было убедиться, что его лучший друг не превратился в плохого мальчика, предпочитающего урокам весёлые посиделки со Стайлсом. Они оба любимчики учителей, однако Зейн уверен, что, предложи Луи Стайлсу свалить из школы ради чего-нибудь более увлекательного, тот без раздумий пошёл бы за ним. К счастью, он здесь, а значит не рядом с Луи. На полчаса Зейн расслабляется и собирает вокруг себя огромную компанию хулиганистых мальчишек и жаждущих внимания девочек. Они открывают чужие шоколадные батончики и контейнеры с бутербродами и приступают к трапезе, одновременно громко ругаясь, смеясь и пугая всех остальных. По правде, они не воруют еду у младших. Те, как правило, сами делятся ею, чтобы избежать их гнева. Зейн считает, что это мило, и с радостью принимает дары. Посередине торжества, напоминающего Тайную Вечерю, Стайлс оказывается позади Зейна и легонько стучит по плечу. Все ребята мгновенно напрягаются и почти незаметно привстают. Каждый в школе знает, что Зейн терпеть не может Стайлса и предпочитает не сталкиваться с ним в коридорах, он не любит его настолько, что избегает полностью. Он защищён от нападок со стороны друзей Зейна, потому что для всей компании Стайлса попросту не существует. ─ Можем отойти? ─ спрашивает он, и Зейн коротко кивает. Он выходит из-за стола, неспешно следует за Стайлсом и останавливается в уединённом углу возле закрытого на ремонт туалета для персонала. ─ Моя мама попросила передать кое-что Луи, ─ говорит Стайлс, роясь в портфеле и не глядя на Зейна. Наконец, он достаёт плотный незапечатанный конверт. ─ Я бы сам передал, но у меня сегодня обследование, поэтому, пожалуйста, сделай это ты. И скажи ему, что я очень, очень сожалею. ─ Эм, ладно. ─ Зейн хмурится и вертит конверт в руках. ─ Что это? ─ Ну, ─ Гарри смущённо отводит взгляд и шёпотом отвечает: ─ Деньги. На похороны. ─ Какие похороны? ─ Злость вновь захватывает Зейна. Он редко может контролировать себя, когда рядом появляется Стайлс. Одно его присутствие заставляет закатать рукава и сжать кулаки. ─ Отца Луи, ─ ещё тише отвечает мальчик. Затем он поражённо спрашивает: ─ Ты не знал? Он пришёл в мой дом, и он плакал, и я пытался… Зейну хочется ударить его, отпинать хилое тело без намёка на мышцы, стереть это участливое выражение со смазливого лица, но он поворачивается и игнорирует вопросительные выкрики сначала ребят, а затем и школьного охранника, решившего не останавливать самого борзого школьника в истории. Он бежит так быстро, что пару раз чуть не падает на землю, его ноги заплетаются, щёки горят от ярости. Не на Стайлса. На Луи. Зейну не жалко его. Зейна бесит, просто ужасно бесит, что он не рассказал ему, что он пошел к Стайлсу, вечно обнимающему Луи своими гигантскими руками, чья глупая мамаша бесконечно названивает маме Луи и спрашивает у нее рецепт пирога, который так понравился Гарри. Придурку, без конца пытающемуся казаться хорошим, когда всем, кроме Луи и безмозглых девочек, любящих милых мальчиков, всегда готовых помахать им в ответ, ясно, что он полный псих. Псих, каким-то странным, непонятным образом заслуживший доверие Луи. К нему он пошёл, когда один из самых близких людей в его жизни исчез, у него искал поддержки. Зейн надеется, что всё это ─ один большой неудачный розыгрыш, тупой и бессмысленный, как и остальные шутки Стайлса. Он лезет в наполовину открытое окно Луи и долго смотрит на друга, неподвижно лежащего в кровати с ничего не выражающим выражением лица. Голубые глаза пустые, словно мёртвые, Луи не моргает, не замечает появления Зейна. И ему вдруг становится ужасно страшно, потому что он осознаёт, что уже ничего не будет как прежде. Многое преображается: они оба растут, вытягиваются, взрослеют, меняются даже их голоса. Но, что бы ни случилось, какие бы люди ни появлялись и ни пропадали, как бы ни превращалось идеальное будущее в голове Зейна во что-то кардинально другое, в этом самом идеальном будущем всегда был Луи. А теперь они отдаляются, теперь они почти незнакомцы, которым нельзя рассказать о горе, которым нельзя открыть сердце. Не то чтобы Зейн хоть однажды мог быть честным. Всё время он был неискренним, чуть более мягким, чем есть в действительности, внимательным, отзывчивым, терпеливым. Ради Луи Зейн раз за разом притворялся тем, кем не является. Или настоящий он ─ светлый и добрый мальчик, готовый поддержать в любое мгновение? Или настоящий он ─ жестокий и холодный, не представляющий, что такое милосердие? Зейн не знает. Понятия не имеет, кто он такой. Вокруг одни сумасшедшие, заставляющие его притворяться, говорить вещи, в которые он не верит, и любить тех, кого ненавидит. Глупо, что Зейну приходится подчиняться им, слушаться тихих неразборчивых приказов, что отдают все без исключения. Мать, Перри, Джиджи, Уинстон, Джонни. Луи. Пускай он кажется беззащитным в своей застеленной кровати с засохшими слезами на болезненно бледном лице, Луи умеет манипулировать Зейном. По правде, у него это всегда получалось лучше, чем у остальных. ─ Поднимайся, ─ безжалостно требует Зейн. Голос хриплый, и в нём с трудом можно обнаружить и крупицу той решительности и уверенности, что надеялся вложить Зейн. У него просто нет сил поступать так с Луи, но сейчас необходимо показать, что ему нельзя ходить по Зейну ногами и растаптывать его только потому, что он безропотно позволяет делать это. ─ Поднимайся, ─ повторяет он, однако Луи продолжает лежать неподвижно, словно статуя. Тогда Зейн двумя большими шагами преодолевает расстояние между окном и кроватью и, схватив Луи за ворот пижамы, заставляет встать голыми ногами на прохладный пол и посмотреть ему в глаза. ─ Почему ты не сказал мне? ─ кричит Зейн, и в его тоне больше отчаяния, чем злости. ─ Почему? ─ Отпусти! ─ в ответ кричит Луи, пытаясь вывернуться из хватки Зейна. ─ Пусти! Перестань! ─ Какого чёрта ты сказал Стайлсу, а не мне? Ты говорил, что он не будет ближе меня, а теперь бежишь к нему, когда твой папа умирает? Он хотя бы знал твоего папу? С ним твой папа тайком от твоей мамы делился гамбургерами и газировкой? Его катал у себя на плечах, как только ему удавалось уговорить Лотти слезть и не быть эгоисткой? ─ Зейн перемещает руки на плечи Луи и сильно встряхивает его. ─ Томлинсон! ─ Впервые он зовёт Луи по фамилии. Звучит она почему-то хуже самого мерзкого оскорбления. ─ Отвечай! Пару секунд Луи тяжело дышит, а затем он горбится, уменьшается в росте, опускает голову, словно стараясь исчезнуть, и закрывает лицо ладонями. Зейн знает, что, скорее всего, уже много раз доводил его до слёз, но ещё никогда Луи не плакал при нём, и Зейн не может смотреть на это. Он не понимает, что должен делать, поэтому он неловко и с трудом убирает руки Луи в сторону. Тот активно сопротивляется, но каждый вздох, каждая мысль с момента смерти отца измотали его, превратили в слабого мальчика, не умеющего дать отпор. Издалека кажется, что такой Луи всегда, однако Зейн видит, как много нужно, чтобы не поддаваться влиянию ребят из школы, как сложно продолжать стоять на своём, когда остальные внушают, что ты ничего не стоишь. У Луи гораздо больше сил и смелости, чем думают люди, бросая на него короткий оценивающий взгляд. Он умный и яркий. Где-нибудь в другом месте это обязательно заметили и оценили бы. Он достоин самого хорошего, и Зейн ─ не лучший, но, по крайней мере, он не позволит никому причинить Луи вред, он будет защищать его. Потому что никому, кроме себя, Зейн такой ответственности доверить не сумеет. ─ Прости, ─ тихо просит он, крепко держа запястья Луи в своих руках. ─ Я больше никогда не обижу тебя. Разумеется, это неправда. Зейн наклоняется ближе и почти невесомо прикасается к его губам. Запечатлевая обещание, оставляя в памяти до тех пор, пока они не станут древними ворчливыми придурками, без конца поносящими собственных детей. Пока они не станут самыми старыми друзьями в истории, друзьями, имеющими в запасе столько безумных историй, что в какой-то момент им надоест рассказывать их своим жадным до неправдоподобных баек внукам. Пока один из них не умрёт во сне в разваливающейся кровати под шум телевизора в полумраке неубранной комнаты. Многому ещё предстоит случиться. Но Зейн уверен, что что-то очень важное уже произошло.

***6***

Он любит эту глупую надпись на своём предплечье. Зейн знает, что это просто ужасно глупо. Ему почти пятнадцать, и его побаиваются и старшеклассники, и учителя, потому что Мальборо пустил безумный слух про то, что у Зейна есть пистолет. К его удивлению, маленькому брату Уинстона поверил каждый. Наверное, потому что чего-то подобного от Зейна ожидали всегда: он с самого первого появления в школе своим видом навевает угрозу, и только Луи смотрит ему в глаза и не чувствует страха. На самом деле у Зейна тёплый взгляд, мягкий, спокойный, и он не понимает, как можно всерьёз считать, что он способен кому-то причинить вред. Пока Луи говорит это, он сам не замечает, что наклоняется к Зейну слишком близко и непроизвольно накрывает его ладонь своей. Он уже давно отвык прикасаться к нему без всякой надобности, поэтому Зейн боится пошевелиться, думая, что крошечное движение спугнёт Луи, напомнит о его бессмысленных внутренних барьерах. И поэтому Зейн не разрушает иллюзий, объясняя, что с теплотой, мягкостью и спокойствием он смотрит только на Луи. На следующее утро, обводя эту глупую надпись на своём предплечье, Зейн думает, что она ─ единственное свидетельство его непонятной слабости. Последнее, что может показать людям, что он ─ четырнадцатилетний ребёнок из плохого района ─ не монстр, не чудовище. Она не вяжется со словами, что повторяет Зейн, угрожая одноклассникам, и злыми оскорблениями, летящими в лицо матери. Эта глупая надпись с неровными буквами, обведёнными столько раз, что они больше не похожи ни на нынешний почерк Луи, ни на его детские каракули, ─ последнее доказательство, что у Зейна есть сердце и душа. И он любит её. Безусловно. Другая рука украшена длинными шрамами, от которых не избавиться и не закрыться, и почти зажившими порезами. Зейн помнит, как делал их, в его памяти навсегда сохранились собственные мысли и рассуждения о том, где лучше всего провести пока ещё острым лезвием. Джиджи нравятся порезы: она любит прикасаться к ним губами и слизывать капельки крови. Зейн не против, потому что на её месте он представляет кого-то другого, чьё лицо размыто и при этом бесконечно красиво. Не то чтобы он ничего не чувствует к Джиджи, но она с самого начала была повсюду. Вертелась у него под носом, силясь обратить на себя внимание, навязывалась, выводила. Однако в итоге ей удалось победить. Друзья стали задавать вопросы: из-за чего Зейн игнорируют её, когда Джиджи так отчаянно хочет его, по какой причине просто не использует, как сделал бы каждый. У Зейна не было ответов. Он не понимал, почему с такой лёгкостью обходит Джиджи стороной, почему не находит настолько привлекательной, чтобы все ребята влюблялись в неё с первого взгляда, почему тело Зейна никак не отзывается на её прикосновения. Зейн прекрасно осознавал, что это неправильно. И в конце концов он сдался. Теперь Джиджи целует его левую руку и никогда не видит правую. Её Зейн не стал уродовать шрамами. Потому что он любит эту глупую надпись и предплечье, что гордо носит её уже почти четыре года. И ты не наказываешь то, что любишь, не причиняешь боль тому, что тебе дорого. Когда мама Зейна заметила порезы, она ничего не сказала. Тогда ей было всё равно, зато следующей ночью она вернулась от безымянного парня и упала перед Зейном на колени. Он сидел в кресле и в сотый раз перечитывал записку, что оставил Луи у него в шкафчике. В ней не было ничего особенного: он просил, чтобы Джонни извинился перед Гарри за то, что ударил его. Но Зейн давно забыл, как выглядит почерк Луи, и в первое мгновение застыл на месте, потому что подпись в конце ─ аккуратные буквы, едва наклонённые влево, из которых складывалось имя Луи, ─ больше не была похожа на ту, что день за днём выводил на своём предплечье Зейн. Мать подошла к нему, резко вырвала записку, оторвав от неё начальные строки, и крепко сжала ладони Зейна в своих. Она кричала, спрашивала, что случилось, почему он убивает себя. ─ Неужели это моя вина? ─ повторяла она, и Зейн кусал губы, чтобы не ответить. Он молчал, зная, что иначе им придётся разговаривать. Никто из них на самом деле не хотел доверительной беседы. Зейн уважал эгоистичное право матери изредка почувствовать себя хорошей, не окончательно забившейся в угол, не безнадежной. Очень скоро она успокоилась и ушла, и Зейн продолжил рассматривать уцелевший клочок бумаги. Он не ждёт никого утром воскресенья, поэтому пропускает мимо ушей первые настойчивые звонки в дверь. Затем Луи громко кричит, чтобы Зейн открывал, и он послушно срывается с места, отбрасывая сворованный у Перри маркер. ─ Привет, ─ вежливо здоровается Луи, проходя в дом. Он появляется здесь редко, так как Зейн не любит гостей, а Луи уважает его, в отличие от Джиджи или Джонни. Если он пришёл, то, наверное, хочет сказать что-то важное. ─ Я ненадолго. ─ Ты сегодня занят? ─ изображает заинтересованность Зейн, хотя ответ ему известен заранее. ─ Мы с Гарри и его родителями едем отмечать день рождения Джеммы, ─ в очередной раз повторяет Луи. Он уже не единожды говорил о празднике Зейну, но он продолжает делать вид, что забывает о нём. Это похоже на изощрённую пытку над самим собой. Со временем Зейну начала доставлять извращённое удовольствие боль от осознания, что в жизни Луи есть другие люди. ─ Я ничего срочного сказать не хочу, ─ предупреждает его Луи. ─ Просто… Подумал, что если скажу сейчас, то завтра ты остынешь и, когда мы встретимся, не будешь злиться. Зейн хмурится и настороженно оглядывает его. Проблема в том, что ему сложно было представить, что такого может сообщить Луи, чтобы разозлить его. Конечно, с появлением Стайлса Зейн узнал, какого это ─ сердиться на Луи, но он не верит, что может ощутить большую ярость, чем прежде. ─ Я, ─ медленно начинает Луи и тут же прерывается. Он отводит взгляд и набирает побольше воздуха в лёгкие, открывает рот, но у него так и не получается вымолвить ни слова. ─ Я… Зейн, ─ мягким, хриплым голосом говорит Луи, глядя на него доверчивыми и немного напуганными глазами, и Зейн уверен, что, что бы ни сказал сейчас Луи, в каком бы страшном преступлении ни признался, он простит его без раздумий. ─ Мне… ─ Он зажмуривается и выдыхает: ─ Кажется, мне нравятся мальчики. ─ Блядь, ─ даже не подумав, говорит Зейн. Нет. Зачем Луи это сказал? Зейн смотрит в его постепенно расслабляющееся лицо, открывающиеся глаза и видит смирение, до которого далеко ему самому. Как они теперь будут друзьями? Ведь мать запретила Зейну даже думать о других мальчиках. Они ─ злые и подлые. Они только испортят его. И, пусть он притворялся, что не слушается её, на самом деле Зейн следовал всему, о чём твердила мать. Она давала ему не так много советов и уроков, чтобы игнорировать их, и Зейн жадно запоминал каждое сказанное ею предложение. Мать объяснила, что любить мальчиков ─ неправильно, грязно, что те, кто так делают, ─ мерзкие пидоры. Так почему Луи решил, что хочет быть рядом с этими уродами, когда есть Зейн? Почему ему всегда, постоянно мало Зейна? Разве он не мог продолжать быть маленьким девятилетним мальчиком, которому ни до кого, кроме Зейна, нет дела? Почему в его жизни обязательно должен появляться кто-то ещё? ─ И кто же тебе нравится? ─ отметая другие вопросы, спрашивает Зейн. Луи молчит несколько секунд, на его лице написаны волнение и неуверенность, словно внутри него происходит небольшая война, как будто он понимает, что Зейн закипает, что назад повернуть уже нельзя. Зря Луи полагал, что Зейн нормально примет это только потому, что они друзья. ─ Гарри, ─ совсем тихо, почти обречённо говорит Луи, опуская подборок, и Зейн неожиданно даже для себя звереет. ─ Как тебе может нравиться этот… блядь… Как тебе может нравиться этот псих? ─ кричит он, хватает Луи за плечи и сильно встряхивает, надеясь услышать, что это была просто глупая шутка. ─ Тебе всегда мало меня! ─ Луи быстро мотает головой, но Зейна уже не остановить. ─ Что, теперь будешь встречаться со своим тупым Стайлсом, который все эти годы хотел тебя у меня забрать? Поздравь его от моего имени, блядь, потому что у него получилось! Он отпускает Луи, и тот падает на ледяной пол. Зейн с трудом борет свой первый инстинкт ─ помочь ему подняться, ─ и уходит в комнату, громко хлопая дверью. Уже через пару мгновений он слышит, как Луи покидает дом. И лишь тогда Зейн понимает, что он действительно потерял его. Самое плохое, что Зейн всегда знал, что именно так всё и случится. Он выбегает в коридор, врывается в ванную, включает обжигающе горячую воду и начинает судорожно оттирать надпись с предплечья. Он мой. Он принадлежит мне. Я первым увидел его. Я первым взял его за руку. Я первым поцеловал его. Он ─ только мой друг. Он принадлежит только мне. Зейн раз за разом повторяет это, как будто его мысли могут изменить хоть что-то. Буквы на руке лишь слегка размываются, но не пропадают, и Зейну кажется, что они въелись в кожу, как Луи ─ в его бесполезное сердце. Часы в гостиной громко отсчитывают время, которое тратит Зейн на то, чтобы избавиться от надписи. Он выходит из ванной, когда за окном уже стоит непроглядная тьма, и по его щекам текут слёзы ярости. В тумбочке Зейн находит притупившееся лезвие и заносит холодный тусклый металл над правой рукой с чёрным круглым пятном, расползшимся по предплечью. Однако Зейн не находит в себе сил, чтобы оставить порез. Самое плохое, что он всегда знал ─ именно так всё и случится.

***7***

Курить разрешено только на расстоянии в пятнадцать метров от школы, и все неудачники неизменно следуют правилам. Но с каких пор Зейн и его друзья относятся к неудачникам? Охраннику надоело связываться с будущими маньяками, директор закрыл рот в тот самый момент, когда Перри опустилась перед ним на колени и отыскала единственное слабое место этого самодовольного мудака ─ его хер. С тех пор они могут делать всё, что захотят, и оставаться безнаказанными. Поэтому Зейн поджигает сигарету, выдыхает дым в лицо Джиджи и выкрикивает ничего не значащие угрозы в спину Мальборо. Малыш пытается незаметно свалить под ручку с какой-то из старшеклассниц. Вчера он ─ счастливый обладатель скейтборда ─ отказался поделиться им с Зейном, потому что хотел впечатлить свою девчонку. Зейн не сердится на него, он пару раз в шутку толкнул Мальборо в коридоре и пообещал, что уведёт его подружку, но Мальборо не тупой, он всё понимает. Они ─ Зейн, Уинстон, Перри и Джиджи ─ сидят на перилах и дожидаются, пока математик перестанет насиловать несчастный мозг Сэма и отпустит парня. Сигареты у них дешёвые и очень крепкие, им удаётся за полчаса непринуждённой беседы вчетвером распрощаться с целой пачкой, и вокруг них накурено так, что проходящим мимо невинным детишкам от одного быстрого вздоха гарантирован рак лёгких. Уинстон пытался добиться сердца Перри с первого дня, когда увидел её, но она была так увлечена Зейном и собственной персоной, что не обращала на него вообще никакого внимания. Затем они расстались, и Уинстон усилил давление, и теперь, если не учитывать того, что Перри в принципе готова переспать с кем угодно, можно сказать, что он добился успеха. На самом деле, конечно, ключевую роль тут сыграли не его неумелые ухаживания и оскорбительные комплименты, а то, что у Уинстона наконец-то сломался голос и прошли прыщи. Так что теперь он сидит рядом с ней, голова Перри лежит на плече Уинстона, его рука ─ на её талии. Вчера Уинстон испытал свой первый оргазм с реальной девушкой, и эмоции из него бьют через край. Зейн, Джиджи и Перри тихо посмеиваются над ним. Это забавно и мило, потому что Мальборо уже вовсю встречается со старшеклассницами и свой первый раз он прокомментировал с непроницаемым лицом, всем видом показывая, что ему восторженные рассказы о сексе кажутся детскими и тупыми. И этот ребёнок младше Уинстона на два года. В любом случае, им больше нечего обсуждать, так что ребята с фальшивым интересом кивают, выслушивая исповедь друга. Зейн докуривает сигарету и гасит её о собственное запястье, Джиджи в восхищении наклоняет голову, чтобы поцеловать новую ранку на его руке. Когда она с преданностью смотрит ему в глаза, из здания школы выходит Луи и, не глядя ни на кого из них, быстро спускается по ступенькам и становится возле лестницы. Зейн лишь коротко проверяет, во что он одет сегодня: черная толстовка на пару размеров больше, тёмные джинсы с дырками на коленках, старые кеды, которые он носил ещё два года назад. Все учителя заметили это: Луи почти перестал расти с тех пор, как умер его отец. Пока остальным парням приходилось менять обувь и одежду чуть ли не каждые три месяца, Луи продолжал донашивать те вещи, что когда-то очень давно покупались ему на вырост. На лице у него стали ещё сильнее выделяться голубые глаза и острые скулы. За последний год он из тихого мальчика превратился в объект любви тех, кому не нравятся парни вроде Зейна, Сэма или Джонни. У Луи есть мягкие отросшие волосы, правильные ответы на почти все вопросы преподавателей и трогательная история о погибшем папочке. К нему сразу же подходят три четырнадцатилетние девочки и начинают с увлечением рассказывать о чём-то бесконечно неинтересном и занудном. Но Луи выслушивает их с внимательной улыбкой на тонких губах. Он достаёт из кармана толстовки сигарету, и Луи даже не приходится открывать рта, чтобы одна из девочек вытащила из своей крошечной сумки зажигалку и помогла ему прикурить. ─ Зейн? ─ Джиджи кладёт руку ему на бедро, и он поворачивается так быстро, что удивляется, как умудрился не сломать шею. ─ Ты всё ещё здесь? ─ Да, ─ хрипло говорит он и краем глаза видит, что Луи поднял голову наверх и смотрит на них. Зейн спрыгивает с перил, встаёт между разведённых в стороны ног Джиджи и целует её. Глубоко и грязно, так, как нравится им обоим. Он открывает глаза, когда Уинстон начинает свистеть и аплодировать, а Перри громко имитировать рвотные позывы, и взглядами сталкивается с Луи. Джиджи тянет волосы Зейна, другая её рука ─ тёплая и немного влажная ─ забирается к нему под футболку, и он хочет остановить Джиджи, но глаза Луи холодные и спокойные. Зейну нужно разрушить это спокойствие. Он знает, что может трахнуть Джиджи прямо здесь, и ей будет всё равно, и никто из учителей не скажет ни слова, но её джинсы слишком узкие, и Зейн принципиально отказывается спать с ней, когда она надевает их, потому что ему никогда не хочется возиться с ними. Он понимает, что это отстойная отмазка, однако им обоим наплевать. Джиджи нравится, что благодаря Зейну она поднялась по социальной лестнице, она уже давно не незаметная новенькая. И Джиджи, и Перри ─ любимицы всех мальчиков школы. Каждая знает, что быть подружкой Зейна ─ то же самое, что сорвать джекпот. Дверь сбоку от них открывается, но Зейн слишком увлечен тем, чтобы вызвать у Луи хоть какие-нибудь эмоции, и он не оборачивается. Это может длиться бесконечность. Он может сколько угодно смотреть Луи в глаза, пытаться что-то доказать, делать глупости, о которых пожалеет позже. Однако Стайлс появляется из ниоткуда, обнимает его за худые плечи и крепко прижимает к себе, рассказывая трём девочкам очередную тупую историю, и они смеются над ней, как слабоумные, а Луи лишь вымученно улыбается и наконец отводит взгляд от Зейна. Потом они со Стайлсом уходят. Математик отваливает от Сэма ещё через десять минут. Он возникает на крыльце, оборачивается, чтобы увидеть в окне второго этажа ухмыляющееся лицо учителя, и показывает ему средний палец. Сэму наплевать, что завтра ему предстоит очередной долгий разговор, сейчас он чувствует себя победителем. Впятером они идут домой к Перри и до самой ночи обсуждают преподавателей, совсем как нормальные подростки. На следующий день отец Перри с трудом поднимает их и выпроваживает всех, кроме Уинстона. Его приходится вышвыривать из окна, потому что вставать с постели добровольно парень отказался. В итоге он так и продолжил лежать на давно не стриженном газоне, сказав остальным оставить его в покое. Когда Перри возвращается домой после занятий, он всё ещё спит под её окнами. Зейну нравится иногда думать, что они вовсе не плохие, что они уже переросли издевательства над одноклассниками, что их больше не боятся, что они больше не хулиганы, от которых не ждут чего-то выдающегося. Но это не так. Никто не удивится, если завтра один из них убьёт соседа или покончит с собой. Гораздо большим шоком для окружающих станет новость, что они сумели закончить школу или дожить до пятидесяти. Однако они всё-таки сумели превратиться в подобие друзей, семьи, где каждый имеет право голоса. Перри больше не заглядывает Зейну в рот, она повзрослела, научилась ещё лучше манипулировать людьми, но Уинстон действительно нравится ей, и она уже не делает всё, чтобы привлечь внимание других парней. Джонни больше не бесит своим постоянным нытьём, он гораздо реже пускает в ход кулаки, когда ему нужно постоять за себя. Сэм научил его, как ставить на место людей, смеющихся над тем, что он порой заикается и говорит слова неправильно. Они все поддерживают друг друга. Только вот людям, которых они не могут назвать семьей, снисхождения и заботы ждать не стоит. Поэтому, пускай Зейн и любит представлять, что однажды они оставят в покое окружающих и научатся существовать в обществе без запугиваний и угроз, ещё до начала первого урока он успевает разбить нос ребёнку, пару дней назад обозвавшему Мальборо членососом. Не для того, чтобы какие-то мелкие ублюдки смеялись над ним, Зейн с самого детства повторял Мальборо, что он самый клёвый пацан, которого он когда-либо встречал, что он вырастет настолько крутым и пугающим, насколько это возможно. Сейчас кажется, что Мальборо вообще на всё наплевать. Он достиг той степени уверенности в себе, когда его могут трахнуть в задницу, а он и тогда выйдет из ситуации победителем, с гордо поднятой головой продолжит и дальше внушать всем ужас и уважение. После третьего урока они традиционно собираются в школьном дворе, садятся за один из столов и достают контейнеры с едой. Зейн никогда не берёт свой собственный обед ─ ему попросту нечего брать, так что с ним постоянно делится либо Джиджи, либо Сэм. На этот раз он ест сэндвич, который приготовила сестра Джиджи, и среди серой массы знакомых ищет одно единственное лицо. Это тоже своеобразная традиция. Он не может просто начать обедать, пока не отыщет взглядом Луи. Тот, как всегда, сидит неподалёку в окружении Стайлса, нескольких всегда разных девочек и пары одноклассников. Но на этот раз людей гораздо больше. И одна рука Луи держит новый телефон (с такими обычно не ходят в школу из страха лишиться и телефона, и руки), а другая лежит в огромной ладони Стайлса. И Зейн чувствует, что, если никто его не остановит, всей этой школе прямо сейчас наступит сокрушительный конец. Джиджи ловит его разъярённый взгляд, резко разворачивается и, тяжело вздохнув, громко спрашивает: ─ Что, Томлинсон, наконец-то насосал? Луи совсем не заинтересован. ─ Ага, ─ кивает он. ─ А ты? Джиджи усмехается, но Зейн не выдавливает даже маленькой улыбки. Он встаёт из-за стола, пересекает несколько разделяющих их метров, хватает Стайлса за воротник рубашки и вытаскивает на землю. Тот путается в собственных ногах, а, когда всё-таки умудряется повернуться к Зейну и размахнуться для удара, он уже бьёт его в лицо. Луи решительно идёт к ним, и, когда Зейн заносит кулак во второй раз, он перехватывает его запястье. ─ Больше, блядь, не хочу этого видеть! ─ сообщает Зейн держащемуся за кровоточащий нос Стайлсу. ─ Блядь, делайте, что хотите, но за закрытыми дверьми! ─ Ревнуешь? ─ серьёзно спрашивает Гарри, и Зейн ударил бы его ещё раз, если бы Луи не встал между ними. ─ Просто ненавижу таких, как ты. В этот момент Луи жёстко смеётся и под одобрительные возгласы безымянных девочек толкает его в грудь. ─ А я ненавижу тебя! ─ кричит он, и Зейн растерянно смотрит на него. Он словно впервые видит Луи, как будто последние пару минут перед ним был кто-то совсем другой. У Луи в глазах без труда читается самая настоящая, неподдельная ненависть, и у Зейна перехватывает дыхание. Он не помнит, чтобы у Луи вообще когда-либо было такое злое, жестокое выражение лица. Он всегда смотрел на людей спокойно и доброжелательно. Зейн чувствует, как горит запястье в том месте, где до него дотронулся Луи, как болят свежие незатянувшиеся порезы. Кровь начинает медленно расползаться по рукаву его серой футболки с длинным рукавом, и, прежде чем кто-нибудь обратит на это внимание, Зейн сваливает. Джиджи быстро собирается и идёт вслед за ним, пока Сэм протягивает Стайлсу салфетку и отправляет Перри за медсестрой. Та закатывает глаза, но слушается.

***8***

Естественно, он знает, что это за день. Естественно, он знает, что Луи, вероятно, уже успел снять чёрную джинсовку и маску безразличия и теперь лежит в своей скрипящей кровати, а Стайлс сидит над ним и гладит его по спине. Прошло три года с тех пор, как отец Луи оставил жену с сыном и двумя дочерями, и никто из них так и не сумел оправиться после его смерти. Лотти связалась с плохой компанией и стала девичьей версией Мальборо, Физзи ещё очень маленькая, она даже не помнит отца, но атмосфера никогда не прекращающейся скорби повлияла и на неё: она из шумного и всегда весёлого ребёнка превратилась в молчаливого и осторожного. Общается Физзи разве что с Луи и девчонками, которые пытаются понравиться ему, опускаясь на корточки и сюсюкаясь с его сестрой. Это так тупо, что каждый в школе знает об ориентации Луи, а они продолжают упорно добиваться его сердца, как будто он не целовался со Стайлсом на глазах у всех во время одной из вечеринок. Зейну плевать. Он сидит на кухне, читает рваный учебник по истории и пьёт вчерашний кофе. Страницы исписаны многочисленными заметками предыдущих поколений. Одни раздают советы в стиле «высовывайте пораньше», другие жалуются на учителя, третьи рисуют глупые сердечки и звёздочки. Зейну нужно подготовиться к завтрашнему тесту, а он постоянно отвлекается на эти послания. Он представляет, как ребята, писавшие их, окончили школу и даже не попытались чего-то добиться. Как они просрали все шансы, как они упустили каждую возможность. Перри собирается поступать в колледж, Уинстон всюду следует за ней, поэтому тоже решил взяться за голову и начать учиться. Джонни ведёт отчаянную борьбу с дислексией, Сэм неожиданно для всех готовится вступить в армию, Джиджи каким-то чудом заметил скаут в одном из дорогих магазинов, где она собиралась украсть куртку. У всех них появилась цель, и поначалу Зейну было больно смотреть на то, как они находят мечту, как они обретают смысл и становятся совсем другими. Но потом он понимает, что это знак ─ ему тоже пора начинать прикладывать усилия, чтобы свалить отсюда. Он уж точно не хочет оставаться в родном районе, у него осталось всего полтора года, чтобы сдержать своё детское обещание самому себе и уехать в Лос-Анджелес. Пусть без Луи, но он точно сделает это. И, может быть, они встретятся там через несколько лет, когда будут взрослыми и обиды уже сотрутся. Поэтому он читает учебники, в школьной библиотеке на самом старом из сохранившихся на планете компьютеров смотрит лекции университетских профессоров, пишет им письма с вопросами, проходит свой первый онлайн-курс. Он находит объявление, в котором заказчик просит нарисовать логотип для его эксклюзивной дизайнерской коллекции. Шмотки ─ полное дерьмо, заказчик ─ восемнадцатилетняя избалованная девчонка из Нью-Йорка, решившая продемонстрировать своё великодушие и позволить каждому поучаствовать в создании её бренда. Зейн придумал логотип на уроке истории в перерыве между спором о холодной войне и позорным признанием учителя, что она действительно была не права. А тупой бездарный Зейн Малик оказался прав. На следующем занятии она изо всех сил пыталась завалить его, но у неё не получилось. Потому что Зейна волнует будущее, одна мысль о том, что он может провести его в родном доме с вечно пьяной матерью под боком, приводит в ужас. Примерно спустя месяц он узнаёт, что избалованной девчонке из Нью-Йорка понравился его логотип, и уже через пару дней Зейн получил свои пятьсот долларов. Деньги ушли на то, чтобы вернуть все долги за последние два года, но Зейну и не нужны были деньги. Сам факт, что у него получилось победить, казался безумным и невозможным. Он ─ ребёнок плохого района и сумасшедших родителей, не имеющий ничего, кроме простого карандаша и желания выкарабкаться из ямы, в которой он родился, ─ обошёл настоящих художников и других избалованных девчонок из Нью-Йорка. Зейну не нужны деньги. Ему нужна вера в себя. С тех пор он не выиграл ни одного конкурса, но он продолжает искать возможности, он продолжает учиться, он впервые хочет чего-то так отчаянно. Зейн мало общается с ребятами, он уже три месяца не курил травку и не выпивал ничего крепче пива. Однако сейчас он сидит на кухне, изучает древний учебник по истории и не может собраться с мыслями. Зейн в четвертый раз перечитывает одно и то же предложение и старается не обращать внимания на полустёртую надпись над строчками. «У меня будет сын». Он старается не думать, что когда-то давно её могла оставить его мать. Он старается не думать, что у неё тоже могли быть надежды, потому что однажды он сделал это, и грудь Зейна заболела так сильно, как будто его резко и сильно припечатали кулаком к стене. Мать была совсем маленькой, разумеется, у неё были мечты, детские наивные желания, которые не сбылись бы при любых обстоятельствах, даже если бы Зейн никогда не появился на свет. Когда он читает предложение в пятый раз, в его дверь звонят. Зейн тяжело вздыхает, откладывает учебник и идёт открывать. Перед ним стоит Луи, и только сейчас Зейн действительно осознаёт, как он изменился. Сильно похудел, поменял прическу, начал всегда носить за ухом самокрутку. На нём надета большая джинсовая куртка Гарри, старые брюки, купленные ещё при жизни отца, подвёрнуты внизу не потому, что он пытается подражать стильным мальчикам из хороших районов, но потому что они чересчур велики, а ему так и не удалось стать высоким. У Луи спокойные незлые глаза и дрожащие пальцы ─ это осталось прежним. ─ Что ты здесь делаешь? ─ спрашивает Зейн. Он знает ответ. Три года Луи не видел отца. Зейн не видел своего шестнадцать лет, однако лучше вообще не иметь, чем потерять. ─ Можно пройти? ─ просит Луи, и Зейн послушно пропускает его в дом. На кухне хаос из перебитой посуды, обвалившихся дверей шкафчиков и пустых бутылок. Диван украшен дырками от окурков, на подоконнике художественно выложено шестнадцать сигарет, вместе образующих большой член. Зейн всё ещё надеется, что кто-то из прохожих окажется миллиардером и ценителем андеграунда и случайно заглянет к нему в окно. ─ Так мало изменилось, ─ говорит Луи, но они оба понимают, что изменилось всё. Они стали совсем другими людьми, может быть, они бы не смогли дружить, как прежде, даже если бы захотели. ─ Ты планируешь любезничать? ─ интересуется Зейн, снова усаживаясь на стул и закрывая учебник. Он поднимает усталый взгляд на Луи и выжидает, но тот не произносит и слова. Тогда Зейн едко предлагает: ─ Если тебе грустно, почему бы не пойти к Гарри? Если ты скучаешь по отцу, то вали к Стайлсу ─ он же теперь твой папочка. Луи всё ещё ничего не отвечает. Зейн берёт одну из лежащих на подоконнике сигарет, Луи достаёт из кармана джинсовки зажигалку, поджигает её, а затем и собственную самокрутку. Он садится на диван и внимательно рассматривает Зейна. Тот наблюдает за ним в ответ, за тем, как Луи почти не затягивается, позволяя дыму бесцельно пропадать в воздухе, как он прикрывает глаза, если всё-таки подносит самокрутку к губам. На его шее висит чёрная верёвка, которая прячется под тонкой белой футболкой. Зейн не верит. Он зажимает сигарету зубами, быстро разделяет пересекающее их расстояние и дёргает шнурок наверх. И видит то самое серебряное кольцо, снятое с пальца спящей жирной женщины. Луи снял крестик, но не снял его. Когда Зейн сталкивается с ним взглядами, он не дышит. Он неосознанно облизывает пересохшие губы, и его сердце бьётся так быстро и сильно, что Зейн думает, будто прямо сейчас оно разорвётся, вылетит из груди, забрызгает кровью чистое лицо Луи. ─ Зачем… ─ медленно начинает он и тут же останавливается, не уверенный, что хочет знать. Затем он всё-таки решается: ─ Почему ты носишь эту хуйню? В ответ он вновь получает лишь молчание, и это начинает бесить. Сколько можно игнорировать друг друга, вести себя так, словно они никогда не были знакомы, словно их ничего не связывает? Зейну надоело страдать херней. Он устал. Ему нужно двигаться вперёд, а пока он здесь, в этом отстойном районе рядом с мальчиком, которого он знал девятилетним напуганным ребёнком, а не мечтой всех глупых девочек школы, Зейн не может не оборачиваться, пытаясь найти оправдание для того, чтобы стоять на месте. Он должен просто бросить всё и бежать отсюда. Когда Зейн получит ответы, он уедет, никому ничего не сказав и ни с кем не попрощавшись. Он хватает Луи за горло, пытаясь добиться хоть каких-то эмоций, но тот не вырывается, только внимательно рассматривает лицо перед собой и ждёт. Тишина между ними тяжёлая и напряжённая, полная миллиардов несказанных слов. В конце концов Луи всё-таки открывает рот: ─ Три года назад, ─ объясняет он, и внезапно Зейн понимает, к чему он ведёт, ─ ты поцеловал меня. В первый и последний раз. Три года назад. Его глаза тёмные и пустые, в них нельзя прочитать ничего, но Зейн кладёт вторую руку с до сих пор зажатой между средним и указательным пальцами сигаретой на затылок Луи и прикасается к его лбу своим. Однажды он видел, как в коридоре Стайлс сделал точно так же: прижал Луи к себе близко, как будто они были совсем одни. Однако Стайлс знал, что Зейн был рядом, и он часто пытался провоцировать его, выводить на эмоции, заставлять ощущать почти необъяснимую ненависть. Сейчас Зейну достаточно лишь немного отклонить голову назад, чтобы дотянуться до сухих потрескавшихся губ. Мама учила Зейна ─ нельзя трогать чужое, нельзя пользоваться вещами, которые тебе не принадлежат. А он с самого детства ворует гнилые фрукты с прилавков небольших магазинов и сигареты из супермаркетов. И если вещь сама идёт к нему в руки, то он берёт её. Это должно было случиться. Иногда Зейну кажется, что каждый понимал ─ в итоге они пересекут границу. Мать, Перри, Гарри, даже бесконечно тупой Джонни. Зейн целует Луи, и, пускай они толком не говорили на протяжении последних двух лет, он никогда не чувствовал, что поступает настолько правильно. За всю жизнь он редко был на своём месте, в основном Зейн находился где-то посередине, там, где ты и не счастлив, и не мёртв изнутри. Сейчас он наконец оказался там, где должен был быть всегда.

***9***

Крыша заброшенной несколько десятков лет назад больницы ─ самое высокое место в их районе. Здесь всегда пахнет дымом и краской. Зейн привык к этому уже давно, но он впервые привёл сюда Луи и потому боится, что ему не понравится. Когда Зейн решился прийти сюда, он провёл почти пять часов просто сидя на одном месте с косяком и собственными мыслями. На следующий день он вернулся с баллончиками с краской и присоединился к другим художникам, оставившим на грязных стенах свои шедевры. Он никогда не сталкивался ни с кем за всё время, что появлялся здесь, его лучшим собеседником был собственноручно нарисованный на одном из окон сторожевой пёс. Сегодня он заканчивает граффити, начатое так давно, что оно уже выглядит старым. Луи сидит, опершись о стену, в своих дорогих джинсах и курит дешёвые сигареты Зейна, одновременно печатая что-то в телефоне. Он может не отрываться от него буквально часами, переписываясь с людьми, которых даже не знает. Иногда его хочется ударить, лишь бы он хоть на минуту отвлёкся и поднял голову. Зейн знает, что Луи всё ещё встречается с Гарри: тот не пытается этого скрывать. Они обнимаются, стоя возле шкафчиков, и ходят так, что их руки неизменно соприкасаются. На переменах они сидят в школьном дворе неподалёку от Зейна и Сэма, готовящихся к экзаменам, пока Перри, Джиджи и Уинстон судорожно листают учебники в библиотеке, параллельно перекидываясь необидными оскорблениями и шутками, понятными лишь им троим. Их компания раскололась, они отдалились, но, стоит им вновь оказаться рядом, они обязательно находят темы для разговора. Зейн всё ещё может полагаться на Перри, Джиджи всё ещё может доверять ему секреты, Уинстон всё ещё может делиться с ним первыми же мыслями, что приходят ему в голову. Только Зейн никому не говорит, что, когда Луи не целует Стайлса и не разговаривает с безликими девчонками, он целиком и полностью принадлежит ему. Пусть он трахается с Гарри и флиртует с другими, в итоге он всегда возвращается и целует его так, что больше ничего не имеет значения. Зейн игнорирует громкий голос матери в голове, голос, кричащий, что это неправильно, что это не должно продолжаться, и кидает Луи на кровать, нависая над ним с хитрой, иногда безумной улыбкой на губах. Он больше не делает ему больно, он больше не ревнует Луи к Стайлсу, он больше не глупый ребенок, уверенный в своей всесильности. Зейн вырос, и он понимает, что не может быть чьей-то жизнью. Теперь он смирился, что является лишь её частью. Теперь, когда однажды он был вообще никем. Он достаёт из рюкзака банку колы, открывает её, делает большой глоток и садится рядом с Луи. Верёвка с кольцом висит на его шее. Зейн берёт её, несколько секунд пристально рассматривает, а затем оттягивает ворот и прячет кольцо под майкой Луи. ─ Почему ты носишь его? ─ спрашивает Зейн. Он задавал этот вопрос несколько раз, но никогда не получал ответа. Он почти привык, что Луи говорит лишь то, что считает нужным. Его не удаётся вывести из себя, он не скажет ничего, пока сам не захочет этого. Для Луи в порядке вещей делать вид, что он не слышал вопроса. Однако сейчас он говорит: ─ Может, потому, что я всё ещё люблю тебя. ─ Слова спокойные, тон расслабленный, но Зейну кажется, что Луи только что уничтожил его. Звучит так, как будто они каждый день произносят эту фразу, словно они с лёгкостью могут прямо сейчас послать всех и уехать подальше отсюда, словно им никто и не нужен, кроме друг друга. Зейн не понимает, действительно не понимает, что имеет в виду Луи. Он впервые такой беззащитный и слабый, абсолютно потерянный. Вот, что делает Луи. Разрушает всё одним предложением, вырывающимся из его рта легко и беспрепятственно. Зейн всегда был уверен, что Луи нуждается в нём. Однако оказалось, что Луи с самого начала мог постоять за себя. ─ Ты не был необходим мне, ─ объясняет он, ─ но я хотел тебя. Ты думал, что я буду с тобой только до того момента, пока ты даёшь мне что-то, но я хотел быть с тобой. ─ Луи вздыхает, вырывает колу из бессильных рук Зейна и допивает её до конца. ─ Ты был таким пугающим, когда я признался тебе. Ты был похож на грёбаного психа. И я соврал, чтобы спасти себя и нашу дружбу. Сказал, что влюблён в Гарри, хотя это всегда был ты. Зейн выхватывает банку у Луи, откидывает её в сторону и садится на его бедра, кладя одну руку на талию Луи, а вторую ─ на шею. Он целует его глубоко и медленно, сильно вжимая в стену позади. Мир большой и красивый, в нём точно найдётся место для них двоих. Они окончат школу, сдадут экзамены и свалят из этой дыры, бросив всех разгребать своё дерьмо самостоятельно. Фразы, которые мать Зейна использовала, чтобы отдалить его от Луи, ─ она может засунуть их себе в задницу. Он не собирается исправлять её ошибки и следовать её правилам. У Зейна другая жизнь и другая дорога. Самое главное, чтобы она увела его подальше отсюда. Он никому не позволит встать на своём пути. Он бросит всех, если понадобится. ─ Я бы всё исправил, ─ говорит Зейн. ─ Будь у меня возможность вернуться назад, во время, когда у меня была душа, я бы сделал всё иначе. ─ Ничего не нужно менять. ─ Ты не понимаешь! ─ возражает Зейн. Он переплетает их пальцы и целует тыльную сторону его ладони. ─ Я бы всё тебе отдал. Ничего себе не оставил бы. Только я, блядь, нищий. Это ложь. У него есть мечта и будущее, у него есть несколько десятков лет, чтобы научиться поступать правильно. Позавчера он получил ответ от какого-то не очень известного продюсера, который был готов продвигать его. Зейн взял у Мальборо камеру ─ её тот в свою очередь стащил у очередной девушки ─ и, сидя на разваливающемся диване, спел несколько простых песен под тихие аккорды Сэма, почти не умеющего играть на гитаре. Освещение было таким, что разглядеть что-либо, кроме глаз Зейна и ярко-зелёных банок от пива за его спиной, было невозможно, качество записи оставляло желать лучшего, но ему ответили. Этот не особо богатый и успешный человек посмотрел плохое видео Зейна и сообщил, что верит в него. Вчера Зейн вышел на улицу, выпросил фотоаппарат у отца Перри и вновь пригласил Сэма поучаствовать в процессе. Вместе они исполнили пять песен: три написал сам Зейн, две другие бесконечно сильно любит Перри, а она скоро празднует восемнадцатилетие, поэтому они решили заодно сделать ей подарок. Видео вышло куда лучше первого, и он решил послать его кому-нибудь более влиятельному. У него есть миллион шансов. Зейн хочет использовать их все. Когда становится совсем темно, они идут в дом Зейна. В спальне из-под кровати он достаёт коробку с иглами и чернилами, и лицо Луи преображается. Он испуганно смотрит на то, как Зейн стерилизует иголку и обрабатывает кожу. ─ Сделай для меня кое-что. ─ Нет, ─ отвечает Луи. ─ Ты просто с ума сошёл. Я не буду. Ты пожалеешь. ─ Я носил её четыре года. Мне не надоело, но она пропала, и я скучаю. Это важно. Я никогда не пожалею и никогда не стану винить тебя. Луи, просто сделай это для меня. Он мотает головой и долго отговаривает его, продолжая вываливать на Зейна тысячи причин, почему он не будет портить его тело своими уродливыми рисунками. Все они звучат рационально, но ни одна не заставляет Зейна передумать. В конце концов Луи сдаётся, с неодобрением в глазах и обреченным выражением на лице садится на пол, берёт руку Зейна и заносит иголку над его предплечьем. Зейн выкуривает последние три сигареты, оставшиеся в доме, и следующий час бездумно поглаживает мягкие волосы Луи. Когда он заканчивает татуировку, они забираются на второй ярус кровати, Луи ложится на Зейна, и он укрывает их одеялом, спасая от холода комнаты. От Джиджи, рвущейся в Лос-Анджелес не менее отчаянно, чем он, Зейн слышал, что там всегда тепло и солнечно. Он представляет, как будет ночевать во дворе своего огромного дома прямо на траве, постелив покрывало и любуясь рассыпанными по небу звездами. Зейн осторожно развязывает шнурок на шее Луи, снимает кольцо и надевает на его безымянный палец. Оно спадает, стоит лишь немного пошевелить рукой, и Зейн смеётся над самим собой: как он, пусть и будучи маленьким придурком, мог поверить, что это кольцо хоть однажды подойдёт Луи. Он так хотел не подводить его, но в итоге из кучи людей, у которых мог украсть абсолютно всё, что угодно, выбрал самую толстую женщину на планете. Зейн надевает кольцо на большой палец Луи. Оно болтается, но уже не так сильно, и если Луи будет носить его аккуратно, то вряд ли оно слетит само собой и потеряется, чтобы быть найденным каким-нибудь безымянным наркоманом. Однако уже на следующий день один из бывших любовников матери Зейна встречает Луи в темноте неосвещённых улиц, избивает его, кладёт кольцо к себе в карман и продаёт за дозу. Луи лежит в больнице на протяжении трёх месяцев, Зейн навещает его редко, и он постоянно повторяет, что опять облажался, что ему надоело, что он больше не способен терпеть. Проходят недели, и Зейн перестаёт появляться в палате Луи, а когда он выписывается, то от завалившего все экзамены Уинстона, не поступившей в колледж Перри и не принятого в военную академию Сэма узнаёт, что Зейн получил ответ от известного продюсера и уехал, не сказав никому и слова. Луи спокойно и не перебивая выслушивает их возмущённые рассказы, приходит домой, целует Физзи в лоб, ложится в кровать и засыпает, не понимая, зачем позволил Зейну выработать эту ужасную привычку раз за разом разбивать ему сердце.