***
Несколько дней после этого происшествия Новаки просто не находил себе места. Хироки? Могила Хиро-сана?! Но... Как это может быть? Может, он просто ослышался или понял что-то не так? Ведь Камидзе ещё молод, он же старше Новаки всего на четыре года! Только на четыре... Такая малость, а когда-то ему казалось, что четыре года — целая пропасть. И вот что странно, несмотря на то, что у них с Цумори всё хорошо, что в принципе его всё устраивает, что всё просто отлично, он... как-то так и не смог окончательно выбросить Хиро-сана из головы. Ему было стыдно перед новым возлюбленным за свои тайные мысли и воспоминания, но иногда образ Камидзе против воли возникал в голове, словно изощрённое издевательство. А порой и неуместные сравнения абсолютно не вовремя лезли в голову. Он потратил огромное количество сил и времени, чтобы избавиться от этого наваждения, от старых привычек. И был уже полностью уверен, что забыл о своём прежнем любовнике, выстроил свою жизнь заново, как это происшествие полностью выбило из колеи, заставляя вспомнить смущённый румянец и застывшее в глазах отчаяние. Откровенно говоря, он был просто уверен, что долго Хиро-сан в одиночестве не останется. Он всегда был таким милашкой, несмотря на отвратительный характер! Нравился многим, абсолютного того не замечая. А может, просто играл любящим сердцем, доводя Новаки до исступления от ревности?! Откровенно говоря, в их последнюю встречу парень был честен — он просто устал от всех этих огненных чувств: страсти, ревности, сумасшедшей всепоглощающей любви и бесконечных сомнений. Захотелось чего-то более спокойного и стабильного. К тому же, в конце концов, может, Хироки наконец-то посвятил свою жизнь обожаемому Усами и продолжил стелиться ему под ноги, как половая тряпка? Ему же так это нравилось! Хотя, наверное, это несправедливо и даже немного жестоко, думать так... Просто обида, что Хироки так легко отказался от него в их последнюю встречу, до сих пор царапала сердце. Он, скорее всего, не захотел быть более настойчивым, так как их отношения не были так важны для Камидзе, как для Новаки! Уж он-то наверняка был бы более упорным! Впрочем, иногда в голову приходила робкая, полузадушенная мысль, что Хироки был слишком мнительным и никогда бы не стал навязываться и настаивать, предпочитая сбежать. Но Новаки отгонял её, уж очень многое она заставила бы передумать и пересмотреть. А он просто устал. Размышления раз за разом возвращались к началу: нет, это просто не мог быть Камидзе! Он никогда не жаловался на здоровье, кроме обычной простуды, разумеется. Возможно, несчастный случай? На самом деле проще всего было бы просто пойти на кладбище и удовлетворить это неумеренное любопытство и сомнения. Но Кусама почему-то никак не мог этого сделать. Какая-то странная, непонятная нерешительность, словно посещение муниципального кладбища могло что-то разрушить в его устоявшемся мире.***
Последний день в этой чёртовой больнице! Ками, какое счастье! Наконец-то он сможет сесть в кресло и спокойно закурить, не прячась и не вздрагивая словно вор! Мияги улыбнулся, подумав, что неуёмный Шинобу, однако, ещё заставит его поволноваться, так как по прибытии в больницу сразу же заявил, что все проблемы с сердцем у Мияги от его бесконечного курения. Шинобу, любимая работа, нормальная пища... Что еще нужно простому человеку для счастья? Ё не торопясь собирал немудрёные пожитки, со вкусом представляя вечер в родной и уютной квартирке, как услышал робкий стук в дверь. — Входите, входите! — Здравствуйте, Мияги-сан. Как ваше самочувствие? — в дверь неловко, словно ощущая себя великаном в маленьком чуланчике, протиснулся Новаки. Эта робость и какая-то неуверенность в облике молодого врача заставили спикировать вниз бывшее радужным настроение. Стало понятно, что сейчас придётся говорить о том, что Мияги делал на кладбище и чью могилу он там навещал. Поднимать тему, которой до сих пор было больно касаться и о которой в данный момент совсем не хотелось вспоминать. Кроме того, профессор не любил быть вестником плохих новостей. А в том, что он сейчас расстроит Кусаму, он ничуть не сомневался. Потому что если бы бывшего любовника его ассистента не беспокоило прошлое, он не пришёл бы сейчас сюда, в эту палату. — Спасибо, вполне удовлетворительно. Видите, уже домой собираюсь, — он несколько вымученно улыбнулся. — Ещё раз спасибо за беспокойство и за ваш профессионализм. Но вы ведь пришли не только за этим... Новаки? — Да... Скажите... Я правильно услышал вас тогда? Это... это была могила Хиро-сана? — Да, это была его могила. Видите ли... Каждый год в годовщину его смерти я прихожу туда. Наверное, потому, что до сих пор чувствую себя виноватым. А ещё, наверное, потому, что мне кажется, что ему «там» было бы совсем грустно, что все кроме семьи забыли о нём. — А как же Усами-сан? Он что же, совсем не приходит к своему «лучшему другу»? — губы врача исказила еле заметная издевательская горькая гримаса. — Да нет, я думаю, приходит когда-то. Но мы с ним не пересекались, да и не общались с тех самых пор, как Камидзе скончался, — пожав плечами, не поддался на провокацию Мияги. — Его долг и отношения с Хироки меня не интересуют, меня волнуют только мои долги. Некоторое время Кусама молча прохаживался по палате, но наконец, видимо, что-то решив, повернулся к ожидавшему Мияги и несколько робко поинтересовался: — Что же случилось с Хиро-саном? Авария, нечастный случай? — Инфаркт. — Инфаркт?! Но как такое... Он же ещё молодой человек! И... когда это произошло? — О, уж давно. Десять лет назад. — Десять лет? Но ведь это в тот год, когда... — Да, — профессор пронзительно и даже как-то участливо посмотрел в глаза молодого врача. — Видишь ли... Я не знаю, что у вас случилось, Камидзе никогда об этом не говорил, да он бы и не вынес на обсуждение свою личную жизнь. Не такой он был человек — всё держал в себе! Только он на самом деле любил тебя, и его сердце просто не выдержало печали и одиночества. Ну, сам понимаешь, Новый год, Рождество... Кругом все полны радости и любви, а он остался совсем один. Новаки виновато опустил голову, но внезапно поднял её и впился пронзительным взглядом в лицо Мияги: — Но почему вы считаете себя виноватым в том, что случилось? — Потому что не смог помочь, — вздохнул Ё, — не сумел утешить и поддержать... — Да, я помню ваши методы, — в глазах врача мелькнуло что-то отдалённо похожее не ревность. — Это грубо, но я не обижаюсь. Я был привязан к Камидзе и, возможно, смог бы стать ему опорой, вот только у меня уже был Шинобу, а Хироки всё равно бы этого не захотел, потому что любил тебя. — Так вот в чем дело? Не хотели менять одного любовника на другого, потому и считаете себя виноватым? — со злостью выплюнул врач. — Всё не так просто. Шинобу не просто любовник, а тот, кого я люблю. Хотя и к Хироки я относился очень тепло. Мне было больно смотреть на его страдания, но я никогда не хотел влезать в ваши отношения. Я любил его как младшего брата, как сына, которого у меня никогда не было, возможно, ещё немного иначе. Но у меня был Шинобу, я не мог позволить себе его потерять, потому и не сумел поддержать Камидзе. А сам Хироки не смог справиться. Потому-то я и чувствую себя виноватым. Виноватым в том, что он остался совсем один со своей бедой. Многие в его случае вполне справляются сами и живут дальше, пусть, возможно, и не слишком счастливо. Только он был слишком ранимым, слишком романтичным, слишком... не таким для живого мира. Но ведь не обо мне сейчас речь? Мне остаётся лишь ещё раз сказать спасибо и отправиться домой. А долги, как и вина, так и останутся с каждым из нас. Взяв лёгкую сумку с кровати, Ё в последний раз взглянул на подавленного врача и вышел, тихо прикрыв дверь за собой.***
В этот будний день здесь было совсем тихо. Правильно, сегодня нет никакого праздника, а всё население Токио уже давно исправно трудится. И только у него, идущего с ночной смены, полно свободного времени. Надгробие было настолько традиционным, что стало даже не по себе. Здесь трудно было отделить Хироки от ранее почивших предков, и казалось, что, винясь перед ним, предстаёшь перед всем кланом Камидзе. Но он должен был прийти сюда и сказать то, что вот уже который день жгло как огнём, разрушало покой и уже давно налаженную жизнь. Один раз он даже трусливо подумал, что приходить и не стоит, ведь что можно исправить десять лет спустя, имея другой дом и другого любовника? Любовника... Вот именно. Выслушав горькую исповедь Мияги, он впервые за десять лет заглянул в свою душу и понял одно: как бы он не был привязан к семпаю, ничто из этих отношений не может сравниться с его чувством к Хиро-сану. Да, его жизнь была полна мучительных переживаний и ревности, но ни одна из последующих радостей так и не смогла сравниться по силе с тем ощущением счастья, когда он получил от Хироки тот самый первый букет. — Прости меня, Хиро-сан. Я должен был постараться выслушать и понять тебя. Я должен был быть более внимательным и уверенным в себе! Прости меня, ведь если бы не моя детская обида, то ничего бы этого, наверное, не случилось!.. Но знаешь, я постараюсь выполнить хотя бы одно своё обещание. Погладив рукой холодный камень, он как будто ощутил исходящее от него призрачное тепло. Улыбнувшись, на минуту прижался к надгробию губами и пообещал себе, что хотя ничего уже и не исправить, он всё же будет приходить сюда часто-часто. Как можно чаще, чтобы Хиро-сану никогда больше не было так одиноко.