Темный и красный

«Темное искусство неподвластно слабому разуму», – говорит заклинатель, а Мирри Маз Дуур молча слушает, боясь выдать внутреннюю дрожь. Ее долгий путь привел в Асшай, город, манивший своими тайнами, будоражащий близостью легендарного Края Теней, чьи призрачные границы лежат за Яшмовым морем. Находятся и такие, что утверждают, будто Край Теней – оборотная сторона самого Асшая, и будто бы на закате, в миг, когда солнце уходит во тьму – можно увидеть зыбкие очертания Края Теней над белыми башнями. «Сегодня ты узнаешь, как мы заклинаем кровь уходящих за край. Тех, чьи жизни обещаны смерти», – Мирри Маз Дуур все так же молча слушает. Тени скользят по лакированной поверхности маски заклинателя крови, и кажется, словно неподвижные черты оживают в отблесках пламени. Отыскать заклинателя крови в Асшае оказалось несложно. Ступеньки вели вниз, в темноту, к дверям тяжелым и гладким на ощупь, но легко распахнувшимся навстречу. «Великий Пастырь, не оставь меня», – мысленно помолилась Мирри Маз Дуур, переступив каменный порог жилища заклинателя. Внутри было темно, прохладно и пусто, пылинки танцевали в лучах света, льющегося из зарешеченного окошка под потолком. – Божья жена из Лхазарина, – голос пришел из темноты, и в интонации говорившего не было вопроса. – Мирри Маз Дуур, потомственная божья жена из храма Великого Пастыря, приветствует тебя, заклинатель крови, – ответила женщина, стараясь, чтобы ответ вышел смелым и почтительным одновременно. – Я принесла тебе дар. И протянула сверток, тщательно оберегаемый в долгом пути. Тихий смех был ей ответом. – Не нужно даров, – сказал заклинатель. – Ты хочешь учиться? «Ты должна будешь запомнить две вещи», – говорит заклинатель крови, и Мирри Маз Дуур сглатывает вязкую слюну. Она многое повидала, накапливая сокрытое знание, но уроки, полученные в Асшае – самые тяжелые, самые страшные. В тот день она ответила «да» на вопрос заклинателя, и с того момента изученное ранее утратило привычный смысл. День за днем Мирри Маз Дуур постигала тайны крови — не как телесной жидкости, текущей по венам, но как средоточия жизненной силы. Однажды Наставник показал ей сосуд с вязким багровым содержимым за мутным, покрытым непонятными надписями стеклом. Изумленная, она следила, как под теплом его рук, заключенная в стекле жидкость медленно движется, оставляя разводы на запыленных стенках сосуда, ускоряясь, и наконец вздымается маленьким яростным потоком, стремясь вырваться из стеклянной темницы. – Бессмертная кровь, – пояснил заклинатель, осторожно заворачивая сосуд в мягкую ткань и убирая на место. Лхазарянка ждала объяснений, но ни единого звука не донеслось из-под маски, лишь вечная полуулыбка на неподвижном лице была ей ответом. «И первое, что ты запомнишь, это плата, – продолжает заклинатель крови, – красная плата». Мирри Маз Дуур ведомо, что означает красная плата. Красная плата – это плата кровью за кровь, жизнью за жизнь. Она помнит, как впервые узнала об этом… Была ночь, когда юную роженицу принесли к заклинателю. Неспособная разрешиться от бремени, она глухо стонала, обхватив вздутый живот. Дело было плохо, опытный взгляд лхазарянки отметил синеву сжатых губ, бледное лицо с заострившимися чертами, простыни, напитавшиеся кровью меж разведенных ног. «Спасите мое дитя, – словно в бреду повторяла несчастная, – спасите мое дитя, спасите, спасите!» Положив ладонь на восковой лоб девочки, божья жена напоила ее утоляющим боль настоем, сожалея, что ничем больше не может помочь. Тогда Наставник велел ей принести свечи, – сколько удастся найти, и расставить их вокруг роженицы. Встав над нею, он вынул из рукава узкий и длинный нож, поднес лезвие к огню, глядя, как тонкий оранжевый язычок лижет тусклый металл. А затем вскрыл набухшее чрево, проведя аккуратный надрез от пупка до темного, сочащегося кровью, низа живота. Уверенным движением заклинатель раздвинул края плоти, и лхазарянка подавила рвущийся наружу вопль, увидев живое дитя, шевелящееся в красной пленке. Много позже, когда молодая мать покинула дом заклинателя крови, Мирри Маз Дуур осмелилась обратиться к Наставнику: – Это чудо… – Нет, – ответил он, – не чудо. Чудеса творят боги, им ничего это не стоит. Смертным же всегда суждено платить. – Но ты спас ту юную женщину и ее ребенка. Что было взято взамен? – Ты не поняла? – темные глаза заклинателя крови сверкнули в прорезях маски. – Сохранив одно дитя, взамен я отнял жизни других детей этой женщины. – Но ее чрево носило лишь одного. – Мне пришлось вынуть ее детородный сосуд. Она никогда больше не сможет зачать. В тот день Мирри Маз Дуур поняла: что бы ты ни получил, плата всегда будет больше. «Второе, что тебе нужно знать, если захочешь воззвать к крови уходящего, – смуглая рука заклинателя тянется к узкому барабану, обтянутому темно-коричневой кожей, – это танец». Морщинистая ладонь отбивает ритм. Липкий страх охватывает божью жену. «Запоминай. Это древний ритм, он способен соединять и разрушать узы души и крови. Это голоса мертвецов. Это звуки иного мира. Это биение сердца богов». Мирри Маз Дуур прикрывает глаза, раскачиваясь в такт ударам заклинателя. «Слушай его. Он возвращает с последнего пути. Он открывает врата в неведомое. Он заставляет кровь кипеть в жилах». Ритм становится бешеным, тело божьей жены сотрясают конвульсии. Пена идет у нее изо рта, глазные яблоки закатились, резкая боль рвет на части. Но ритм неумолим, точно дикий огонь, сжигающий плоть без остатка. «Но помни, – заклинатель резко отнимает руку от барабана, и лхазарянка падает к его ногам как подкошенная, – он убивает». Стоя на коленях перед заклинателем крови, будто вознося молитву, Мирри Маз Дуур смотрит ему в лицо и улыбается, словно деревянная маска. Она видит огонь, жадный, ревущий; видит гнев и агонию, надежду и ярость, смерть и рождение. Заклинатель крови опускается перед ней и кладет сухую ладонь на плечо. «Твое тело запомнило танец. Когда время придет, ты исполнишь его. Ты призовешь этот ритм – темный и красный».