Дикая ночь

- Нет. Нет, блять, даже не думай! - шипит Курамочи, пиная Миюки коленом и пытаясь отползти на кровати подальше. - Будто я тебя спрашивать буду. Миюки порой реально пугает, вот в такие моменты, например, когда что-то в постели идёт не по его плану. Куда-то не в ту степь зашёл их "дружеский секс без обязательств", да он и сексом-то не должен был становиться. На деле взаимная дрочка оказалась лишь началом, и Курамочи уже не мог припомнить момент, когда планка нормы подскочила до таких высот. Когда член во рту или в заднице перестал казаться дикостью? Когда быстрый перепих перед отбоем вошёл в привычку? Когда Миюки начал вести себя как ебанутый собственник, ставить засосы на видных местах и считать себя вправе творить с Курамочи всё, что сгененрирует его извращенская фантазия? И когда, чёрт возьми, сам Курамочи начал ловить от всего этого кайф?! Явно уже после Сэйдо, тамошней компактной общаги с комнатами на троих и тонкими стенами. В университетской общаге стены не лучше, зато всего две (сдвинутые) койки, толерантные соседи, которые тактично не замечают шума по ночам, и... Никаких внутренних барьеров. Правда, никаких. Курамочи не против раскорячиться перед Миюки в любой позе камасутры, не против попробовать что-то новое, болезненное и, в перспективе, опасное. Вот только дразнить Миюки - это отдельный пунктик, за который набегают бонусы в виде злой страсти, грубости на грани насилия, и как результат - феерического оргазма. Может даже не одного за ночь. Так что Курамочи не против бондажа, но повыёбываться стоит - коту ведь неинтересно играть с дохлой мышью. - Чёрт, - шипит Курамочи, когда Миюки всё же удаётся прижать его коленом к постели - позвоночник хрустит, и вывернутые плечи ноют, но Миюки, довольно сопя, садится на его задницу и стягивает запястья верёвкой. Тяжёлый, горячий и разыгравшийся. Хорошее настроение для жаркого грубого секса. Эта возня заводит круче любой прелюдии, распаляет интерес: что же Миюки сделает дальше? Футболку с Курамочи он так и не успел снять, хотя она пару раз трещала по швам - жаль, конечно, ведь это старая футболка Миюки. То, что его вещи двухгодичной давности идеально подходят Курамочи - отдельный фетиш. Но, стоп! Сейчас больше волнуют крепкие узлы на запястьях. И то, как Миюки, дорвавшись наконец, стягивает с Курамочи домашние спортивные штаны и пытается прикусить кожу на пояснице, широко раскрывая рот. Курамочи дотягивается кончиками пальцев до щекочущей чёлки и тянет, насколько позволяют связанные руки. - Сучка! - смеётся Миюки. Поднимается и перекатывает Курамочи под собой на спину, нависает сверху, заглядывая в лицо, и, длинно выдохнув, берёт его твёрдый член в ладонь. - Тебе же нравится, а, - Миюки не спрашивает, он точно знает. Водит пальцами медленно, почти нежно, просто дразнит, как совсем недавно Курамочи сам его дразнил. А Курамочи пытается думать о птичках, пока до конца стаскивает штаны, помогая себе то одной ногой, то другой. Руки сильно устают, он опирается на них почти всем весом, но Миюки быстро решает эту проблему - толкает его в плечо и, взяв за бедро, укладывает на бок. - И что дальше? - спрашивает Курамочи, пытаясь размять связанные руки. - Вот не знаю пока, как бы тебя... О! - восклицает этот гений эротический мысли, и закидывает ногу Курамочи к себе на плечо. - Молодец какой, а смазка? - на всякий случай спрашивает Курамочи, потому что с Миюки станется выкинуть какую-нибудь хрень типа... - А давай так? Ну да, конечно. - Ты же первый от боли взвоешь, придурок, - ухмыляется Курамочи. Миюки несколько секунд шарит рукой под матрацем и всё-таки выуживает один из тюбиков, почти пустой, но это лучше чем ничего. - Окей. Как обычно? - спрашивает Миюки, будто ответ Курамочи что-то значит для него. - Давай уже. И Миюки даёт. Засаживает так, что даже смазка не спасает, и он, стиснув зубы, утыкается лицом в шею Курамочи - и уже от этого первого движения Курамочи чувствует не только раздирающую боль, но и отголосок довольства. Мускулы в теле сокращаются непроизвольно - сколько бы ни писали в умных интернетах, что со временем можно привыкнуть, у него никак не получается. Это всегда ярко как в первый раз, просто уже не так страшно. Курамочи знает, что сейчас этот жар сменится пульсацией, а когда Миюки начнёт двигаться - польётся через всё тело горячим потоком, таким же пульсирующим, но беспрерывным до самого конца. Вот так, сильно и больно, раз за разом, вместе с движениями члена по чувствительным мышцам. Они завораживают, раскачивая на волнах ощущений, пока Миюки не напоминает о себе, вцепляясь зубами в шею. - Бля-адь, - выстанывает Курамочи, дёргая головой и врезаясь подбородком в макушку Миюки. - Опять мне засосов наставишь... Фраза дробится вместе с его дыханием, которое задаёт Миюки. Он не отвечает, только выпрямляется и наклоняется ниже, почти прижимая колено Курамочи к его же груди - натянутые связки ноют, и Курамочи открывает глаза, встречая тёмный, поплывший взгляд Миюки. - Поцелуй меня, - говорит он, и до Курамочи не сразу доходит смысл его слов. - Не дотянусь, сам целуй, - усмехается в ответ, и только после того, как Миюки улыбается своей самой поганой улыбкой, понимает, что произойдёт сейчас. - Ст... Слова выбивает из горла вместе с воздухом из лёгких - Миюки вжимает его в постель всем своим весом, вжимает в матрац связанными руками, полностью притискивает ногу к груди и дотягивается губами до его сжатых губ. Засаживает по самые яйца - Курамочи чувствует, как они мягко бьются о его задницу. Чувствует, что воздуха в сжавшихся лёгких не хватает даже для дыхания, что член Миюки долбит в самый желудок - он чувствует, что не выдержит такого напора, не сможет, просто сломается под ним. Но у него нет выбора. Миюки держит его со всех сторон и трахает так, как хочет. Так, как никто больше не сможет. Так, как нужно Курамочи. Разомкнуть челюсти оказывается очень сложно, но Курамочи совсем задерживает дыхание и всё-таки целует Миюки. Пытается, по крайней мере - Миюки просто вылизывает его рот до самого горла, будто трахает сразу с двух сторон. И это последняя связная мысль в голове Курамочи. Кажется, он-таки кусает Миюки за язык. Кажется, он кончает ярко и остро, будто в первый раз. Кажется, он отключается на неопределённый срок, тонет в белом шуме и оглушительном удовольствии. Но когда Миюки аккуратно развязывает верёвки на его руках и нежно касается губами запястья - Курамочи уверен, что это реальность. И в ней больше правды, чем во всей сегодняшней дикой ночи.