Если враг оказался вдруг...

Я пробовал договориться. Он презрительно фыркал и высокомерно отворачивался. Я уходил обратно в крепость после минуты молчания, а он громко бросал мне в спину: «Педик!» Он же стоял под моими стенами и, глядя на меня снизу вверх (но все равно высокомерно — это дар!), кричал, чтобы я сдался, ибо мое дело — мое тело, и на подвиги я способен только на голубом постельном фронте. Я, ухмыляясь, призывал магией воду из колодца и остужал его горение. Пусть я и педик, но ворота своей крепости перед всякими распахивать не буду. Ни одной, ни второй. Особенно второй — той, в которую меня назначили главнокомандующим, а то для своих и вовсе пидорасом стану. И так практически каждый день уже три года. Кто там утверждал, что любовь живет три года? Не в курсе, какой срок годности у ненависти? Или она как вино — с годами только лучше? В таком случае мы оба уже заядлые ненавистеголики, пьяны от взаимных оскорблений. А ведь все начиналось вполне обычно: оба поступили в одну Военную Академию, оказались в одной группе, и даже то, что я темный эльф, а Найт человек, не помешало нам найти общий язык. До тех пор, пока он не увидел, как я нахожу общий язык со смазливым светлым эльфом, активно исследуя его рот. И зад. Наверное, это и стало последним кирпичиком терпения, обвалившим башню, где скрывался его совсем не голубой дракон, и того укусил в беззащитный зад гомофобный волкодлак. Короче, мой друг оказался сук. Или как там это слово в мужском роде правильно? В ответ на его «голубой» я смеялся: после того, как меня клеймили черным, это было даже веселое цветовое разнообразие. Его «пидорас» — терпел. «Петух» — уже было обидно: я приличный темный эльф, а не какое-то пернатое. После «педрила-мученик» я начал специально стараться, чтобы каждое мое «мучение» он увидел во всех подробностях. Спустя пару моих представлений Найт мог бы сдать экзамен по производству ядов экстерном. Будь его воля — он бы даже кинулся на меня, его взгляд точно обещал хорошенько отбить мне все, что возбуждалось и возбуждало очередные стычки между нами, но в Академии бои между учениками вне занятий запрещены, а на спарринг вместе мы не попадали. Потом я выпустился, и меня, как одного из лучших учеников, распределили командовать небольшой крепостью на северной границе. Тогда-то я уж наивно подумал, что нашему «Голубому огоньку» (кто голубой, а кто горел, думаю, понятно) пришел конец, но спустя неделю Найт заявился под мои стены с армией и предложением продолжить концерт (точнее, с предложением сдаться — но я его понял именно так). И предлагал с тех пор каждый вечер. Постоянство — признак мастерства, но спустя три года я готов признать, что это мастерство заебания. Заебство — да, точно. Дверь кабинета скрипнула, отвлекая меня от ныряния в прошлое в очередной попытке определить, как все до такого добежало и где был, собственно, старт. Оторвавшись от бумаг, которые рассматривал, словно журналы с обнаженными девушками (пустым взглядом, представляя совсем другое), я посмотрел на вошедшего: — Тиордан Ллорт, ваша мать просила напомнить, что еще неделю назад приказывала вам вернуться домой, — прямо с порога сказал Микъярр, моя правая рука. Да, он часто исполнял функции моей правой руки по утрам — весьма умело, надо признать, — но и в делах тоже был неплохим помощником. Не дроу, а золото. А уж какое золото его пещера… Так, проехали, а то сейчас встанет другой «вопрос». Даже не вопрос — восклицательный знак, настойчиво требующий внимания. — Я помню, — кивнул я, немного поерзав на месте. Вроде успел взять себя в руки, пока не пришлось брать в них кое-что другое. — И что дальше? — Теперь она настаивает, — терпеливо продолжил капитан. — Вообще-то, мы окружены, — развел руками я. — У меня, как бы, веская причина. — Она в курсе. И просила передать, что если вы не прекратите свои игры с этим человеком, она придет и лично исполнит все угрозы этого смертного в лучшем виде. Да-а, какая-то тысячная армия под стенами и неприступная крепость уж точно не будут преградой для матушки. Особенно если она позовет сестер… Коротко поклонившись, Мик удалился. Тьфу, такой серьезный, что у меня даже скулы сводит. Но он прав: пора с этим заканчивать, поигрались — и хватит. Хм, маги природы этой ночью обещают хорошую погоду — почему бы мне не прогуляться?

***

Идя к своему кабинету, я насвистывал какой-то прилипчивый веселый мотивчик. Но подобным я страдал часто, так что, думаю, не из-за этого на меня все так подозрительно косились. Вот, спрашивается, чего смотрят? Как будто ни разу с прогулки с добычей не возвращался. Я поправил тяжелый мешок на плече — да, это такая крупная свинья. А что визжит — ну да, еще живая. А что визг подозрительно напоминает мат… ну, некультурная свинья сегодня попалась, плохо ее воспитывали. Что, уже не годится? Не выкидывать же, три года за ней охотился… Да и эти остроты придают ей особенный пикантный вкус. Эдакая перчинка с херчинкой. — Ебаный гомосек, отпусти меня! — сдавленно донеслось из мешка, и мне попытались устроить небольшое кровопускание: пятки явно целили в нос. — В лесу раздавался топор дровосека. Гонял дровосек топором гомосека. Устал, обессилел, упал дровосек… С улыбкой залез на него гомосек… — задумчиво продекламировал я, вдохновленный его новым обзывательством, и скинул свою добычу на каменный пол кабинета. Приехали. При падении мешок разразился новыми ругательствами. Его явно шил пьяный сапожник — какая грубая ткань! Чувствуя себя укротителем нового вида подземных червяков (а Найт, спеленатый веревкой, весьма его напоминал), я вытряхнул начинку из мешка и усадил ее на диван. Парень замолчал, но его черные глаза обещали мне путешествие в такую анальную дыру, в которой даже я еще не бывал. М-м-м, заманчиво. Я оседлал ближайший стул и, положив подбородок на спинку, предложил: — Ну что, поговорим? Спустя пять минут его монолога я понял, что сначала стоило предложить помолчать. На третьем повторе моей родословной я зевнул. Ску-у-учно. Видит Ллос, моя реальная биография интереснее. — Как тебе вообще удалось совершить такой вопиющий поступок?! — наконец появился у него цензурный вопрос. Простое любопытство, или так быстро выдохся? — По шпионажу у меня всегда было отлично, — хмыкнул я. — Если помнишь, у дроу это врожденное. — И желание трахаться с мужиками тоже врожденное? — тут же огрызнулся он, гордо задрав нос. Учитывая, что сам при этом чуть не свалился и точно бы расквасил свой пятачок об пол, если бы я вовремя не среагировал, эта попытка задеть меня была на двоечку, и то с натяжкой. Но он тут же постарался наверстать упущенное: — А! Так это просто ваши бабы вам, слабакам, не дают — вот вы только с такими же слабаками-пидорами и можете спариваться! Он вообще понимает, что этот слабак-пидор его выкрал из-под носа у тысячной армии, связал и притащил к себе явно не из соображений гостеприимства? Мда, либо он смелее рыцаря, тыкающего своей зубочисткой дракону в зад, либо он тупее того же самого рыцаря. — Если помнишь, у меня еще и по практике допроса было отлично, — прошипел я, подаваясь вперед и невольно скаля клыки. Наследие бабки, что была вампиршей, давало о себе знать: захотелось попробовать его крови. Но наследие деда, чистокровного дроу-мясника, подталкивало проделать с его шеей совсем другие манипуляции. — Что, пытать будешь? — тут же насторожился Найт. И озлобленно добавил: — Учти, если на мне будет хоть царапинка, мой отец от тебя даже мокрого голубого места не оставит! Я только мило улыбнулся в ответ. Эх, знал бы твой отец мою матушку, опасался бы и на метр приближаться к темным эльфам. А учитывая, что они стреляют не хуже светлых — и на триста метров. А учитывая, что у дроу есть плотоядные пауки, которых мы натравливаем на врагов… ну, лучше сразу самому выкопать могилку, лечь и укрыться земелькой. И на всякий случай попросить некроманта провести обряд, чтоб не подняли больше: мстительность темных даже смерть не остановит. Я еще раз пробежался взглядом по своему пленнику. Пусть он каждый день мозолил мне глаза и другое место (его ненависть была слишком высокоградусна, у меня вставал вернее, чем от восхода солнца), но сейчас Найт выглядел совсем не так, как я привык: светлые волосы выбились из аккуратного низкого хвоста, прилипая прядями к взмокшему покрасневшему лицу, губы были сжаты в тонкую побелевшую полоску, словно наконец кто-то применил к нему заклинание «Роток на замок»; про одежду вообще молчу: вытащил я его из постели, так что наряд составляли только спальные штаны и веревки для транспортировки, что перечеркивали его тело. Возбуждающе. Ненависть меня всегда возбуждала — такова моя натура. Любовь для дроу невозможна: не в наших условиях, не в наших обычаях, не с нашим неравенством полов. Но природа та еще шутница: ради размножения и продолжения рода сделала нашу ненависть сильнейшим афродизиаком. Кто там говорил о печальной судьбе самцов богомола? Они еще не видели, что происходит с неосторожными самцами дроу… Да в таких условиях смена ориентации — просто инстинкт самосохранения! Так, ладно, что-то я задумался — а у меня тут гандон неиспользованный сиди… уже лежит: вот не надо было вихляться, как хвост перевозбужденного оборотня. Со вздохом я снова поднял Найта и, откинув на спинку дивана, навис сверху. Его взгляд, зажегшийся ненавистью от такого сокращения дистанции, пронзил мое сердце меткой стрелой сородича-эльфа. И заодно поднял мой член, словно заклинатель — кобр… хм, удава из горшка. План пытки созрел мгновенно и попозно. — За малейшую царапинку убьет, говоришь? — задумчиво протянул я. И, шагая пальцами по его груди вверх, довольно добавил: — Кажется, я знаю, как обойтись без ран. Ну если ты только царапаться не будешь — а ты не будешь, я за безопасный секс. Да, лучший залог безопасного секса — связанный партнер. Связанный партнер — всего несколько метров веревки, и он согласен на любую позу и эксперименты. И вот позу мне как раз подправить надо бы: Найт мало того, что до сих пор в штанах, так еще его ноги примотаны друг к другу, что и палец не протиснется. А я планировал, что он туда не то что протискиваться будет — завалится с компанией. А посему пациента надо перебинтовать. Следуя своему плану, я опустился на пол и начал развязывать узлы на щиколотках. Найт же, видимо, понял мои намерения немного (совсем) не так: — Неужели в твоем голубином умишке появилась сознательность? — притворно удивился он и нагло бросил, глядя прямо в мои охреневшие от такого поворота дискуссии глаза: — Правильно, развяжи меня. А если еще добровольно признаешь поражение и сдашь крепость, я подумаю над тем, чтобы оставить тебе жизнь. Хотя такой, как ты, ее явно не достои… м-м-м! Э нет, достоинство я предпочитаю не обсуждать, а показывать на теле. — Для того, кто находится связанным рядом с гомосеком, ты слишком задоопасно говорлив, — укоризненно поцокал я языком, зажимая широкой ладонью этот рабочий ротик. В смысле, на ругательства рабочий… но и для тех целей, уверен, он тоже сгодит… Ай! Я тряхнул пальцем, в который Найт вцепился волкодлачьей хваткой. Рассматривая четкие отпечатки зубов, я восхищенно присвистнул — ну никакого инстинкта жопосохранения! Вот только если бы этот гаденыш знал, что у дроу укусы — часть прелюдии, думаю, сам бы зубы на полку от греха подальше сложил. Но раз раскрыл роток — давай задок. Впрочем, если б не раскрыл — все равно бы дал. Не зря ж мы здесь сегодня собрались? Под такие веселые мысли я перевернул Найта зубами к стенке, беззубым отверстием к потолку; стянул с него штаны под возмущенное мычание и загадочный танец чреслами, а-ля «Сунул два пальца в колдующего мага», и, подавив порыв завязать веревки намного выше, на шее (и покрепче), споро поместил его фамильные драгоценности (два хрупких драконьих яйца, что дороже любых сокровищ, и один карманный скипетр) в веревочную оправу. Не удержался: напоследок завязал аккурат на копчике бантик: такой подарочек надо упаковать красиво. Тут подарочек попытался смахаться. Я только злорадно усмехнулся и, используя его связанные за спиной руки как рычаг, удержал на месте. Нет уж, подарочки не отдарочки. И не брыкалочки: чтобы поумерить попытки Найта лягнуть меня освободившимися от пут конечностями, я вздернул его за узел на пояснице на ноги и загнул в позу самого глубокого и уважительного поклона. Именно так при извинениях (которых я сегодня собираюсь добиться. Но это так, побочка, а не истинная цель задержания) должен кланяться гомофоб. Да, не лицом ко мне — оттопыренной задницей. Да, именно с такими широко разведенными в поисках равновесия ногами. Красота — хоть в книги по этикету вноси с иллюстрацией. Даже жаль, что я рисовать не умею и слишком ревнив, чтобы позволить такое увидеть другим. — Нравится? — я уже зрительно поимел дело рук своих и шлепнул с оттягом Найта по половинке, заключенной в плотный охват веревки. — Помнишь, как нас на боевых искусствах учили пленять поверженных врагов? — хм, а можно ли считать предложение прогуляться по собственному хую согласием? Ладно, на безрыбье и нахуй — так точно. — Я модернизировал плетение. Правда, я талантлив? — Ты гребаный пидор! — вскрикнул Найт, когда я чуть поправил сбившийся от активных трепыханий узел и вырвал случайно попавший в него волосок. — Талантливый пидор, — покачал головой я и укоризненно протянул: — А ты повторяешься. Но плетение сегодня и правда получилось на редкость удачным, я просто не мог не похвастаться: — Вот, смотри: перевязывать можно только член, яички или все вместе. Можно еще разделять яички на разные стороны, — каждое пояснение я сопровождал наглядным примером. На последнем взял его мошонку в ладонь и покатал плотные яички, пальцем проводя по разделительной черте — дескать, вот тут должна быть веревка. Судя по насыщенным репликам уже на орочьем языке, ученик все быстро принимал к сведению. — Но тебя я перевязал под мошонкой расслабленной петлей. А что касается члена: его сначала надо немного развеселить, а то он у тебя так уныло висит, что мне сразу погладить хочется. Найт наверняка хотел бы опять выдать что-то о том, что член его неприручен, дик и своенравен, и на ласку не поведется… но тот повелся. Охотно подрагивая у меня в ладони, наливаясь кровью. Тогда-то я перевязал и его, а потом продолжил дрочить до полного возбуждения. Попался. Теперь ни туда, ни сюда — ни шлангом прикинуться, ни палкой стреляющей. Давно пора было потренировать дисциплину Найта, чтобы нижняя головка больше вместо хорошенькой верхней (сейчас такой же красной — только от злости) не думала. Но даже несмотря на незавидное положение, Найт все равно держался гордо, всем оттопыренным высокомерным жопным видом показывая: связан, нагнут и почти выебан — но не сломлен. Я со всхлипом втянул в себя воздух, чувствуя, как екнуло сердце: эй, осторожнее, у меня же сейчас от такого давления наглости яйца лопнут. Или он на это и рассчитывает? Да нет, это просто его характер от рождения — его священная миссия, заложенная богом Заебевсом. Да, тем самым, что метает молнии в зад, распаляя там пожар страсти. Кажется, пора показать, что веревочки тут не для красоты, а то мой необузданный жеребец сбрую пока совсем не чует. И не догадывается, что она из него мерина сделать может. — Кстати, плетение может приносить как боль, — я легонько потянул за узел, в котором были яички. Найт тихо вскрикнул. И совсем у него не стальные яйца, а бахвалился, словно их прочности и гномье оружие позавидует. — Так и наслаждение, — теперь я завел руку вперед, к его паху, и позволил кольцу веревки мягко скользнуть пару раз по стволу его члена, от пережатого основания обратно до головки. Пленник опять вскрикнул. Больно? Хорошо? Скорее, больно оттого, что хорошо. Так, как там говорят: у приговоренных есть право на последнее желание? Ну нет, я эгоист: мое желание сейчас важнее, но вот небольшой выбор дать ему могу: — Так что выбираешь: боль или наслаждение? — Пошел в жопу, пидорас! — Хм, такого варианта не было, но у нас же свобода слова? Где свобода слова, там и свобода действий; так и быть, выберу сам. — Что ты сказал? — вкрадчиво прошептал я, потираясь о его ягодицы своим готовым к пыткам «оружием». — Добро пожаловать? Всегда знал, что знатные люди отличаются гостеприимством. Что ж, не буду заставлять хозяина ждать на пороге, хату выстужать. Тем более, что долго наряд «Всем дать рад» носить нельзя: отпадет твоя наглость вместе с парой-тройкой деталек, — на этих словах Найт заметно вздрогнул. Я поспешил его утешить: — Но, думаю, мы успеем. Так что прости, милый, обойдемся без нежностей и лепестков роз. С его молчаливого согласия (если опустить обещание запихать мне в зад шипованные стебли тех самых цветов, то он действительно промолчал), я подсечкой раздвинул его ноги еще шире, устанавливая практически в шпагатно-локтевую. Мой гибкий однокурсник, не надо так материться, я видел, как ты садился на полный — так что от такого не порвешься. И от другого — если я не забуду тебя растянуть. — Гомосятская плесень! Хотя очень хочется, чтоб внезапно пришел склероз. Жаль, что дроу потерей памяти не страдают. Со вздохом вконец заебавшегося великомученника (но скоро надеюсь перейти в категорию заебавших), я приложил большой палец к плотно сжатому (рот бы так держал — цены бы не было! И этой ситуации тоже) колечку мышц и начал мягко оглаживать его по кругу. Пара слов заклинания — и палец легко проскользнул внутрь сквозь мгновенно расслабившиеся ворота. Я хмыкнул: учись, как надо крепости брать. Найт попытался отразить наступление, задергался… и тут же замер, его ноги напряглись, пытаясь сомкнуться, но, судя по дрожи, пробегающей по телу, этим он делал себе только хуже. Я самодовольно хмыкнул, добавляя еще сразу два пальца: — Да, забыл предупредить: от каждой твоей попытки выбраться узлы будут перемещаться и полировать твои драгоценности. Чувствуешь эту сладкую муку? А она будет только усиливаться, усиливаться и усиливаться — и так, пока я не разрешу тебе кончить, слышишь? — Д-да, — выдавил он сквозь сжатые зубы. И, не успел я поразиться покорности, продолжил: — Да я быстрее сдохну, чем буду просить разрешения у педика! Да куда ты денешься, когда на член наденешься. — Ну, тогда я помогу тебе по старой памяти: ведь просить у такого же, как ты, уже проще? — благодушно предложил я с сердобольной интонацией всем помогающего монаха. Ага, всех нагибающего — как и положено настоящему адепту веры. Так, хватит с него растяжки — и так подготовил даже больше, чем он достоин. Приспустив свои штаны, я с таким облегчением вытащил свой потяжелевший орган, что даже простонал вслух. Похоже, у меня передозировка наглостью нижнего своего, никогда еще не чувствовал себя таким возбужденным. И Найт, похоже, тоже никогда не ощущал ничего подобного у себя в тылу. От этого осознания я чуть не кончил, только коснувшись головкой приятной теплоты покрасневших ягодиц — спасли только военная выдержка и железный самоконтроль (точнее, мысли о женщинах-дроу, которые за быстрый спуск мгновенно кастрируют). Но даже этот самоконтроль трещал по швам, как и, судя по тесноте, анус Найта, когда я медленно, растягивая его и собственное удовольствие, вводил член внутрь. Стенки плотно обхватили головку, сдавливая сильнее самого пылкого шеепожатия, которым меня сдавленно грозился наградить Найт, затем, когда головка скрылась внутри, колечко пульсирующе сжало ствол, и я, не выдержав, резко толкнулся вперед, заставляя человека по инерции стукнуться головой о спинку дивана. Ну и пусть, хуже уже точно не будет — может, даже поумнеет. Подтянув его обратно за петлю на пояснице (словно за поводья — удивительно полезная штука!), я обхватил двумя руками его бедра, чтобы больше не убегал, и, наконец, позволил себе немного воли: широких движений, наращивая амплитуду, выбивая хлопками тяжелых яиц об ягодицы всхлипывающие стоны. А ты как думал, мой маленький захватчик? Если взялся воевать, будь готов и к проигрышу. А это дело всегда нагибательное — сейчас просто еще и в прямом смысле. Но тут меня из злорадно-философских мыслей на тему «Вся наша жизнь — война, и каждый ею трахнут» вырвали интересные звуки: Найт подозрительно в такт моим движениям тихо подвывал и потирался связанным членом об диван. Судя по усиливавшемуся в голосе отчаянию — безуспешно. — Что, не получается? — участливо поинтересовался я, ложась грудью на его выгнувшуюся спину. Найт в ответ промолчал (на сей раз действительно), только сотрясся мелкой дрожью. Я даже начал переживать, не замкнул ли я его ненароком — он же точно молнией в то самое место ужаленный. Теперь не только молнией… — Напомню: только попроси — и все закончится… — я со свистом втянул в себя воздух, когда Найт сжался вокруг моего члена. Заткнуть меня вздумал?! Собравшись, я выдохнул: — Можешь начать с извинений. И он сдался. Да что там, после того, как я обхватил его напряженный член и указательным пальцем помассировал уздечку, мне кажется, Найт был готов принести извинения даже за то, что у его папы встал на его маму, у дедушки на бабушку и так далее к истокам истории, когда появились первые люди. — Прости меня! — всхлипнул он, дергая бедрами навстречу моей ладони. Я ухмыльнулся и убрал руку. Потом подался назад, вышел, полюбовался, как пульсирующее очко попыталось сжаться, и вставил обратно в одуряющую тесноту, заполняя собой это гомофобное нутро: ничего, радуга скрасит даже самую черную дыру. Это движение выдавило следующую порцию признания: — Я все обучение просто за… ах! завидовал твоим успехам! Ты… — тут я ускорился, чувствуя, что уже почти на грани, и Найт уткнулся лицом на диван, так что следующие его слова были приглушены: — Ты все время был слишком идеальным! Тебя даже назначили в лучший корпус! Вот я решил показать, что ты ничего не умеешь, что ты этого не достоин, потому что… — Что? — заинтересованно спросил я, когда Найт резко замолчал. — Потому что ты пидор! — огрызнулся быстро он и простонал в голос. Ах, значит, уже привыкли и осмелели? Я усмехнулся и потянул за тот самый узел — бантиком: талия и ляжки Найта пережались сильнее, от этого ягодицы больше разошлись в стороны, и вовсе бесстыдно выставляя мне это чудесное яблочко на блюдечке с веревочной каемочкой. От вида моего толстого, особенно смуглого на фоне светлой кожи этого человека, органа, раз за разом беспрепятственно проникающего внутрь, раздвигающего покрасневшие влажные края ануса, да просто от мыслей, что это Найт… Найт! Тот человек, который против чего боролся — на то и напоролся, и продолжает напарываться — активно, с охотой подаваясь навстречу, с хлюпанием принимая мой «гомосятский» член внутрь, сжимая и неохотно выпуская его обратно… Да, я не выдержал. Прижавшись плотнее, я не отказал себе в последнем злорадном удовлетворении: кончил внутрь; так сказать, поставил белый флаг, как знак, что эта крепость сдалась. Да и просто мысль, что этот холеный человечишка потом долго будет выскребать мою сперму из глубин своей гомофобной души, заставила меня еще раз вздрогнуть от судороги удовольствия. Понаблюдать бы… Вытерев член о какую-то тряпку, я заправил его обратно в штаны, взял со стола нож для писем и вернулся к тяжело дышащему пленнику, лежавшему на диване все в той же позе. Он выглядел совершенно обессиленным, но тем не менее стоило ему увидеть нож в моих руках, как танец червяка был исполнен на бис. — Тише, идиот, а то вместе с веревками еще и кожу сниму, — цыкнул я. — Хочешь? Он и так раздеваться не хотел, вот и идея обнажиться еще больше ему определенно по вкусу не пришлась: Найт замер, а я спокойно, не демонстрируя больше чудеса владения холодным оружием, избавил его от подарочной упаковки. Праздник определенно удался. Моральное и физическое удовлетворение привело меня в благодушное расположение: заметив, что парень так и не кончил, я сел рядом и потянул его к себе на колени. Короткое предупреждение: — Выкинешь что-либо — выкину из окна, — и я, обхватив его одной рукой поперек талии, второй осторожно сжал наверняка жутко болящий от напряжения член. Найт со свистом втянул воздух, задергался — но я не отстранился: ускорил движения, с нажимом охватывая пульсирующую головку. Всего пара движений от себя-на себя — и я почувствовал, как моя ладонь стала мокрой от вырывающейся толчками спермы, а сам парень громко и отчаянно провыл на одной ноте что-то матерное. Не, я его понимаю: когда долго не дают кончить, оргазм потом просто крышесносный, но можно же было проявить хоть каплю любезности? Обидевшись, я выпустил его из рук (придав небольшой провожающий толчок в спину) и, пока Найт обессиленно сползал на пол, встал на ноги, безуспешно пытаясь отряхнуть штаны: из кое-чьей, так и не сжавшейся (и что еще долго не сожмется) задницы на них вытекла моя же сперма. Это что, карма в действии — типа, все, что отдал, рано или поздно вернется? — Видишь? Все твои старания были напрасны: я никому не сдам свою крепость, — злорадно бросил я, смотря прямо в его еще затуманенные оргазмом глаза. Что удивительно: в них уже не было злости. В них было другое, что меня даже немного пугало. — Сдалась она мне, идиот, — фыркнул Найт, пытаясь подтянуть ноги к груди и болезненно морщась от этого движения. — Да чтоб ты знал: все эти три года я вел осаду твоего сердца! Эм, что? Мне не послышалось? Я неверяще уставился на человека, как всегда высокомерно встретившего мой офигевший взгляд. Вот же ж… знатный засранец, привычку задирать нос к небу не выдолбишь даже анально. А может, просто нужен не один заход?.. Так, не о том думаю. — А зачем же было все… это? — неопределенно развел руками я, не в силах одним словом описать его многолетние доебания до меня. Найт наконец смог подняться и опустился на диван. Эй, он же теперь грязный будет! Неужели мама не учила, что, как с грязными ногами, так и с задницей, полной спермы, на кровать нельзя? — Сначала я ненавидел тебя, — продолжил исповедь он, старательно не замечая моего возмущения. — Мы же так хорошо общались, а потом ты полез трахать все, что наклоняется. Так открыто, нагло! Я возненавидел тебя за то, что ты не скрывал свою ориентацию — и за то, что это, почему-то, никого кроме меня не смущало! А ведь мне приходилось скрывать свою — иначе отец бы самолично меня придушил. Но что бы я ни делал — ты игнорировал и засасывал очередного парня. Я ревновал тебя, бесился и из-за этого ненавидел еще больше, хотел растоптать тебя, унизить, чтобы ты сам приполз ко мне! Потому и привел под надуманным предлогом сюда армию отца, хотел сбить твою самооценку. Правда, смешно, как все в итоге получилось? — он хрипло засмеялся с немного истеричными нотками. А я продолжил ошарашенно стоять, словно меня опять укусил любимый мамин ядовитый паук (его яд парализует на несколько часов, она любила нас так спать укладывать). Вот уж воистину: кто обзывается, тот сам так называется. И почему у меня чувство, что я только что, своими же руками и членом, привел себя к поражению в этой дебильной войне? Точнее, в войне двух дебилов — мы уж точно стоим друг друга. И что делать, если Найт и как враг оказался сук? Он теперь и не друг, и не враг, а… мрак и Ллос всеблагая, даже не знаю, кто он теперь! Кто там говорил, что вопрос в том, иметь или не иметь? Пф, главный вопрос: что делать, если уже поимел… Вот же ж… прогулялся на свою нижнюю голову. — Тио, — неожиданно тихо позвал меня Найт. Оказывается, он-таки помнит мое имя (ну, или его часть), а то я уж начал сомневаться. — И что, ты даже теперь ничего не скажешь? — Я тебя ненавижу, — искренне признался я после долгих взвешиваний «да» и «да, мать твою!». Интересно, поймет ли, что дроу в эти слова вкладывают иной смысл? — А я тебя — еще больше, — хмыкнул Найт и неуверенно улыбнулся. Кажется, мы в первый раз достигли взаимозаебания. Идеальные отношения для дроу, не правда ли?