Black Water

Фэнни уверенно бежала вперёд и с нетерпением возвращалась, когда хозяин неизбежно запаздывал. Она знала — по другую сторону леса её неизменно ждали, а потому спешила, то и дело пропадая из виду. В иной раз Лукас перешёл бы на бег, шутливо соревнуясь с ней в скорости, но сегодня, к неудовольствию Фэнни, совсем не желал торопиться. Он шёл, засунув руки в карманы, и задумчиво оглядывал медно-золотые пейзажи, так похожие на родную Данию. Впереди показался дом, и Фэнни бросилась к нему вдвойне быстрее. На пороге стоял мужчина, окружённый другими собаками, и Лукас не смог удержать улыбки. Дом принадлежал Уиллу Грэму, его соседу с начала лета. Лукас поднял руку в приветствии — и Уилл, заметив его, махнул ладонью в ответ. Фэнни с радостным лаем запрыгнула ему в объятия, а он, едва устояв на ногах, зажмурился, позволив себя вылизывать. Фэнни любила Уилла ничуть не меньше хозяина, но ничего удивительного — они вместе забирали её из приюта в Квантико. И вместе гуляли практически день через день. Но это была новая Фэнни. Другая. В память о прошлой. — Извини, она как всегда, — виновато обронил подошедший Лукас, увидев свежие собачьи следы на светло-серой футболке. — Привет. — Привет, — отозвался Уилл с открытой, непривычной ему улыбкой. — Ничего, мои делают так же. Чай? Лукас потрепал между ушей уткнувшегося ему в ноги Уинстона и, поправив очки, кивнул с благодарностью. — Было бы здорово. Уилл поставил Фэнни на землю, стряхнул с себя грязь и вошёл в дом первым, на ходу раздвигая шторы. Он был слегка заторможен, словно проснулся не так давно, и кровать его стояла незаправленной. Лукас бросил взгляд на часы, сверяясь, но нет — не ошибся, время приближалось к полудню. — Ты опять вчера задержался? — спросил он как будто из вежливости, неловко замерев посередине кухни. — Выглядишь сонным. Уилл потёр ладонью лицо, неопределённо мотнув головой, и Лукас понял — об этом лучше не спрашивать. В этом месяце Грэм застрелил Миннесотского Сорокопута. — Я… В общем… Лукас не знал, как начать, а потому оборвался, устало заняв один из свободных стульев. Уилл обернулся к нему через плечо. — Не думаю, что я сейчас к месту, — Лукас оградился улыбкой и потёр переносицу под дужкой очков. — Но не сказать не могу. Я съезжаю, Уилл. Грэм промолчал, едва заметно нахмурившись. — Мне отказали в детской школе, — мягко продолжил Лукас, внимательно следя за его реакцией. Он чувствовал себя неуютно, вынося проблемы наружу, особенно сейчас, когда Уиллу хватало собственных. — А подработка на теннисном корте не покрывает расходов на съём. В супермаркете дали расчёт, в библиотеке вернулся сотрудник — все надежды были на школу, но они, увы, провалились. И Лукас знал, почему — всего лишь пара звонков на родину по номеру в трудовом документе, и он отторгнут в связи с судимостью. Слова “оправдан” никогда не избавляли людей от каверзных мыслей с десятками возможных “а если”. Уилл, коротко кивнув, повернулся к нему спиной. — И куда ты намереваешься переехать? — спросил он спустя неудобную для обоих паузу. Лукас опустил голову и длительно молчал — ему отчаянно не хотелось, чтобы чуткий до чужих состояний Уилл смог почувствовать его подавленность. — Первое время перебьюсь в мотеле, — он попытался звучать бодрее, — а потом, если возьмут охранять стоянку, в сторожке. Это ничего. Через полгода придёт ответ на получение гражданства, и можно снова попробовать в школу. Уилл достал из шкафа сахарницу и поставил её на стол вместе с закусками к тостам. — В мотель не пустят с собакой, — заметил он отстранённо, возвращаясь за чайником. — Ты об этом не думал? Лукас поправил очки очередным произвольным жестом и опять оградился улыбкой. — Я не смогу вернуть её в приют. За лишние десять долларов в день мне позволят заселиться с ней. А других вариантов я пока не нашёл. Уилл вернулся и принялся наливать кипяток в заварник, тут же покрывшийся конденсатом. — Но они есть, — возразил он, не поднимая взгляда. — Ты мог бы пожить у меня. Столько, сколько нужно, пока не подыщешь вариант получше. Лукас, опешив, посмотрел на него с удивлением, ища сокрытую тень одолжения. Её, разумеется, не было — сдержанный, но искренний Уилл всегда говорил обдуманно. — Мой дом большой, — продолжал он рассудительно, пока Лукас искал хоть какие-нибудь подходящие слова, — у тебя будет комната. Я могу подвозить тебя в город и забирать в конце дня, если договоримся по времени. — Уилл… — Да и Фэнни здесь нравится, — закончил он тихо. — Ты и сам это видишь. Лукас осторожно поймал его за предплечье, привлекая внимание, и Грэм, уже собравшийся занять своё место, замер. Он редко смотрел в глаза и всячески избегал касаний, но с Лукасом был свободнее, позволяя себе короткие контакты. Уилл видел насквозь его бескорыстие и не имел причин закрываться. — Ты знаешь, я буду только рад, — сбивчиво ответил Лукас, не разжимая пальцев, — но Уилл… Уилл, качнув головой, чуть сжал его руку взаимно. Его усталое, осунувшееся лицо оживилось мимолётной улыбкой, чего, впрочем, вполне хватило — ни одна из его эмоций не казалась выраженной до конца. — Значит, добро пожаловать. Лукас долго и по-разному пытался выразить свою признательность, путаясь в словах и извинениях, а Уилл, наблюдавший за собаками по ту сторону окна, спокойно слушал, давая возможность выговориться. Через некоторое время он прервал его аккуратным жестом, пододвинув заваренный чай. — Ты не будешь мне в тягость. Лукас замялся, взял в руки кружку и сделал безотчётный глоток, чтобы дать себе пару секунд. — Спасибо, — ответил он просто и искренне. Уилл поделился улыбкой. А Лукас, отразив её естественной взаимностью, впервые за долгое время ощутил чужое небезразличие. Осень не спешила разряжаться дождями, погожие дни шли один за другим и позволяли восточным штатам наслаждаться красками перед сезоном однообразной серости. Деревья не расставались с листьями и стояли в багрянце и золоте, небо оставалось ясным, и Лукас, впервые заставший осень не в Дании, приятно удивлялся отсутствию броских отличий. Ему нравилось здесь, в Америке, и если бы не вынужденная оторванность от сына и затяжные неудачи с трудоустройством, то тянущая безнадёжность преследования непременно его бы оставила. Но нет — даже здесь, за тысячи километров от дома его опять отвергали за то, в чём он не был повинен, и Маркуса не было рядом, чтобы тот возвращал ему силы одним лишь своим присутствием. Впрочем, был Уилл, и бесконечный побег от прошлого исчезал за его участием. Лукас знал, что это у них обоюдно — они вытягивали друг друга из омута бесконечных проблем, усилием воли предпочитая не замечать своих собственных. За два последующих дня они с Уиллом переместили все немногочисленные вещи Лукаса в одну из пустых комнат. А на третий, в общий выходной отправились рыбачить, пользуясь благосклонностью погоды. — По правде, я больше охотник, — признался Лукас, шагая за Уиллом по застланному листьями берегу. Они приметили хорошее место вверх по течению, и теперь оставалось найти чуть менее отвесный спуск. — Но невозможно жить в Дании и не попробовать рыбалку хоть раз. — Ты выходил в море? Ощутив невесомую тень тоски по родине, Лукас натянуто улыбнулся воспоминаниям о давних днях. Мог ли он тогда предположить, что спустя пару лет оставит страну в попытке начать всё с начала? — Да, брали лодку и уезжали с палатками на несколько дней. Лосось, треска, палтус. То, что ловили в первые дни, засаливали прямо на месте, — случайно оступившись, он восстановил баланс раскинутыми в стороны руками и отошёл от края на половину шага. — Иногда коптили. Остальное привозили свежим — и ещё половину дня обязательно тратили на чистку. Уилл с пониманием кивнул, приподняв уголок губ. — Но чаще, конечно, ходили на озеро. С лодкой, иногда без. Лещ, форель, плотва… Однажды поймал угря. У вас водятся угри? Уилл попробовал ногой плоский камень, нашёл его ненадёжным и отправился дальше, покрепче перехватив свои снасти. — Предпочитаю менее редких рыб. Лукас неловко поправил очки, с осторожностью следя за рассыпчатой землёй под ногами. — Я также поступал с оленями, — признался он вполовину тише. — Никогда не стрелял в молодняк и кормящих самок. Но с рыбой труднее — не знаешь, кто именно клюнет. — Мы можем сходить на охоту, — задумчиво ответил Уилл. — До первого снега. Лукас остановился, разглядев удобный склон, и, придерживаясь за корень, попробовал аккуратно спуститься. — Мне не дадут лицензию без гражданства, — он снова спрятался за улыбкой, не без труда находя ногам устойчивую опору. — Поэтому как-нибудь после. Уилл собирался извиниться за невольно задетую тему, но поймал доброжелательный взгляд и просто кивнул. Уже через четверть часа они ловили речную форель в месте нереста, делясь наблюдениями. Рыбалка с Уиллом запомнилась Лукасу покоем и обособленностью, и он позднее не раз возвращался сюда в своих мыслях. К иссиня-чёрному речному потоку, к мельканию серебряной чешуи, к Грэму, к совершенно датским осенним деревьям вокруг и бледному, пробивающемуся сквозь переплетающиеся кроны солнцу. Уилл не настаивал на оплате, но Лукас всё равно покрывал счета. Он никогда не навязывался, не начинал нежелательных обсуждений, не задавал провокационных вопросов и в целом не вызывал неудобств. Он вёл тихую, размеренную жизнь и разделял интересы Уилла, а Уилл окунался в простой, по-особенному защищённый мир, где не стоило ждать косых взглядов, интриг и губительных манипуляций. Лукас был в его жизни буфером, отгораживающим от последствий работы, и спустя проведённые бок-о-бок недели они вдвоём перестали жить худшим. Грэм легче переносил головные боли, и сон его стал спокойнее — до тех пор, пока в Графтоне не обнаружили столб из тел. Тогда Уилл вновь начал видеть кошмары и выпадать во времени, и очередная игра “Балтимор Рейвенс” с “Чикаго Файр” в обычный домашний вечер уже не могла принести ему облегчения. Грэм выглядел заболевшим — сильно простывшим и измождённым, но Лукас не знал, чем помочь. Ему самому было тяжко — мать Маркуса взяла за привычку звонить с категоричными просьбами перестать слать брошюры из университетов Балтимора и не навязывать их сыну переезд. Днём позднее закрытия дела и начала нового, с улыбками Глазго, они снова смотрели в экран, променяв свой обычный футбол на передачу об охоте на птиц. — Я, наверное, лягу сегодня пораньше, — устало выдавил Уилл, проведя по лицу ладонями. По настоянию Лукаса он выпил лекарства, но либо те не успели подействовать, либо природа его болезни и вправду была психической. — Извини. Досматривай без меня. Грэм впервые ощутил бесполезность их попыток держаться за лучшее. Они возводили форты от всего, что давило снаружи, но упустили главное — зароненную ядовитым семенем гложущую пустоту внутри, пустившую, наконец, корни. — Конечно, — тихо ответил Лукас. — Надеюсь, ты завтра выходной. — Я тоже. Они смотрели в молчащий экран ещё половину минуты, пока Уилл не решил подняться. — Можно мне оставить телефон у себя? — спросил неожиданно Лукас. — На ночь, имею в виду. Домашний. Грэм сел и рассеянно кивнул, фокусируясь на зыбких предметах. Реальность незримо ускользала — он словно бы видел сон, а может, наоборот — просыпался. — Джек всё равно звонит на мобильный. Что-то случилось? Лукас прикрылся улыбкой и потёр переносицу под дужкой очков. — Ничего… Ничего. В смысле, особенного. Хотел бы услышать Маркуса — ты, думаю, понимаешь, у нас не всегда получается говорить с ним столько, сколько желаем мы оба. Уилл снова кивнул, сглотнув комок в горле. Он мог бы вывести Лукаса на более обстоятельный рассказ, но знал — пока ему, Уиллу, хуже, тот не решится открыться. — Надо и мне навестить Эбигейл. Лукас обвёл его беспокойным взглядом и чуть нахмурился, когда Грэм посмотрел в ответ. Боль разливалась по черепу тупой, ритмичной пульсацией, и мокрые от пота пряди прилипли кольцами ко лбу. — Только после того, как поправишься. Уилл улыбнулся, шатающейся походкой уходя до ванной. Этой же ночью и Лукас впервые понял, что за мнимым благополучием в них обоих росло знакомое, не поддающееся воле отчаяние. В то время как он и Уилл разговаривали о моторных лодках, собачьих породах и блюдах из рыбы, запирая в себе по-настоящему серьёзные вещи, эмпатия Уилла теряла контроль. Застывшая в памяти вода в спасительном речном потоке чернела и утягивала в себя, и прятаться было негде — она поднималась густыми волнами и мешала набрать в грудь воздуха. Этой же ночью задремавший в гостиной Лукас проснулся от собачьего лая. А позднее, в попытках понять, в чём дело, снимал Грэма с крыши. Он довёл его до постели, и Уилл, не проснувшись, свернулся в клубок на сбившейся простыни. Тревожно скулили псы, часы показывали третий час ночи, а Лукас, вытирая Грэма полотенцем, решил за обоих — хватит. Хватит им думать, что всё это исчезнет за имитацией жизни обычных людей — сегодня же утром он попросит Кроуфорда устроить Уилла в больницу, где смогут ему помочь. Уилл слишком долго жил для других, а он, Лукас — для самого себя, и им обоим настало время подумать, наконец, друг о друге. Прижавшись губами к чужому лбу, Лукас устало вздохнул, обнаружив его горячим, и остался рядом до утра. Фэнни, принёсшая забытый телефон, преданно свернулась меж ними. — Я снова ходил во сне? Лукас проснулся от звуков чужого голоса и завозился — очки съехали на нос, а спина болела от долгой, не самой удобной позы. — “Снова”?.. — переспросил он сонно, потирая глаза ладонями. В окно бил солнечный свет. Уилл сидел на кровати, обняв колени. — Думал, ты знаешь. Лукас поднялся на руках, чуть подвинув приткнувшихся псов. — Обычно я сплю очень крепко. Ни разу не слышал. Уилл усмехнулся и стянул футболку через голову, досадливо отбросив её комком в противоположный конец кровати. — Фредди ведь и об этом писала. Несколько недель назад я ушёл от дома на несколько миль в сторону Балтимора. Попался дорожному патрулю. Лукас, взволнованно взглянувший Грэму в лицо, с ответом нашёлся не сразу. — Я не читаю таких газет. Уилл… — А после Графтона два раза проснулся на кухне, — перебил его Грэм, болезненно морщась. — Я не в себе, Лукас. Я не знаю, что со мной. Я даже не знаю, реально ли то, что сейчас, реален ли ты и всё, что вокруг. Я… — Послушай, — прервал его Лукас. — Ты не думал обратиться в больницу? Уилл прикрыл глаза и кивнул, прижавшись затылком к стене над спинкой кровати. — Каждый раз, как только мы закрывали дело, — ответил он тихо, — думал. Но я возвращался сюда, и здесь был ты, и всё опять казалось нормальным. Я думал: ну, ещё немного. Ещё минус один убийца, ещё несколько спасённых жизней. А потом новое дело. И так раз за разом. Лукас взял его за запястье, и Грэм неосознанно дёрнулся. — Ты не сможешь спасти всех, Уилл. — Возможно. Но когда возвращался сюда, всегда начинал верить в обратное. Я смотрел на тебя и думал, что тоже могу уходить от себя в пользу кого-то другого. Они долго молчали, мысленно подтверждая недавние выводы, и Лукас, приметив телефон, поднял его с пола. В отличие от Грэма его гонения никогда не принимали последствий прошедшей ночи. — Поговоришь с Джеком сам? Или мне? Уилл мотнул головой в отрицании и взял трубку в руку. Найденный у Грэма анти-NMDA-рецепторный энцефалит лечили в клинике ФБР. Лукас навещал его день через два, отпрашиваясь у коллег с работы, и рассказывал о происходящем дома. Он носил готовые обеды, исправно разговаривал с врачами и также с Кроуфордом, задававшим вопросы о Уилле. Лукас отвечал ему честно — в конце концов, они поняли друг друга правильно. За день до выписки он пришёл только ближе к вечеру — начальник узнал об отлучках. — Хотел звонить, — они встретились в дверях палаты, и Грэм, придерживая капельницу, неловко отшагнул обратно. — Всё в порядке? Лукас улыбнулся ему и кивнул, спустя короткое, осторожное объятие сразу же направившись к столу — оставлять очередное угощение. — Сын приедет в июне. И, быть может, решится учиться здесь. Дома порядок, тебя вот-вот выпишут — долгожданная светлая полоса. О чём я ещё мог бы мечтать? Разве что о новой собаке. Уилл запоздало приподнял уголок губ и опустился на край кровати. — Рад слышать, что чувствую это не один. На лице у Лукаса появилось тёплое выражение, когда он беглым взглядом заметил его улыбку. — Я ухожу из ФБР, — продолжил Уилл, не сводя с него взгляда. — Останусь читать лекции, но больше никаких консультаций. Лукас удивлённо замер. — Ты так решил или… — Я так решил, — уверенно повторил Уилл. — Это и ещё кое-что. Лукас посмотрел на него с вежливым интересом. — Хотел попросить не закрываться хотя бы от меня. Мы оба не привыкли делить себя надвое, но... — Больше никаких “всё хорошо”, если всё плохо? — с улыбкой перефразировал Лукас. — Да, — подумав, согласился Уилл. — Именно. Лукас поправил очки обычным рассеянным жестом и согласно кивнул, не видя причин для отказа. Он чувствовал себя значительно легче. Он чувствовал себя живым. — Тогда мне давно уже есть, что сказать. Уилл улыбнулся; он знал. Он давно уже понял.

The world is full of evil but if we hold on to each other, it goes away.