Мечты осуществимы

Когда мы были вместе, жизнь не имела темных красок. Только желтые, красные, синие… И мои любимые – зеленые. Словно молодая трава, словно первые листочки измученных зимой деревьев. Цвет твоих глаз по утрам, когда мы просыпались в одной постели на смятых простынях. Что же мне осталось теперь? Я вижу серое небо, серые улицы, серые лица людей, в отражении зеркала я тоже серого цвета. Единственное цветное пятно на моем лице – это глаза, красные от слез. От слез, которые я пролил из-за тебя, Шин-чан! А ведь всего несколько недель назад ты пообещал никогда не покидать меня, так неужели ты не сдержал слово? Ну вот, я снова плачу. Я верю – ты не хотел этого, но какое теперь все имеет значение? В тот ужасный день Скорпионы были на одиннадцатом, а Раки на двенадцатом месте в твоем любимом Оха-Аса. Странное совпадение, ты так не думаешь, Шин-чан? Когда ты потерял сознание на тренировке, я списал все на переутомление, ведь ты и до этого был бледный и уставший. Перед экзаменами ты всегда выкладывался на все сто процентов. Я утешал себя, по-детски надеялся, что в больнице, куда тебя отправили, все исправят и мы вернемся домой, но жизнь решила иначе. Или как ты любишь… любил говорить – Судьба? Я заподозрил неладное, когда тебя забирали с одного обследования на другое, затем на третье, четвертое, пятое… Стрелки на часах ползли словно улитки. Мне безумно хотелось, чтобы они шли в обратную сторону - к нашим счастливым дням, когда все было нипочем. Перед глазами замелькали мои любимые воспоминания - вот я везу тебя в рикше и рассказываю смешные истории. Ты улыбаешься, думая, что я не вижу, а в один момент даже тихонько смеешься. Я же помню, как бы ты потом не отрицал это. Или когда мы выбирали тебе талисман в цветочном магазине, и я подколол тебя по поводу слишком девчачьего «знака Судьбы» ты назло мне выбрал самый большой и колючий кактус. Но именно ты вечером обрабатывал мои царапины от этого монстра и ворчал что-то о моей неловкости. Неужели этого больше не будет? Неужели наша вечность закончится так? Мне пришлось назваться твоим братом, чтобы пройти к тебе в палату. Смешно, не так ли? Друг, партнер в игре, парень, любовник… но никак не брат. Я помню врача с серьезным лицом и папкой в руках. Он что-то говорил на неизвестном мне языке терминов, но ты понимающе кивал. Единственное, что я мог – выхватывать слова из контекста. Опухоль. Агрессивна. Неизлечимо. Последняя стадия. Метастазы. Кости. Легкие. Жаль. Простите… Когда я сумел собрать все воедино, моя жизнь оборвалась. Мой привычный мир рухнул в один миг. Врач все говорил и говорил – о силе и мужестве, о смирении и отрицании. Ты сумел быть и сильным и смелым. И я должен был. Я должен был поддерживать тебя и говорить, что все будет хорошо. Я должен был окружить тебя непоколебимой уверенностью того, что наша сказка никогда не закончится. Тогда почему я рыдал на твоей груди, захлебываясь слезами, а ты перебирал мои волосы, шепча что-то утешительное? Почему я не стал твоей опорой, твоей тихой гаванью? Как мне простить себя за это, как перестать терзать свою душу? Даже через тысячу лет я буду виновен… И вот я стою посреди нашей квартиры, всегда живой и теплой. А теперь от холода не спасает даже одеяло, которое все еще пахнет тобой. Меня уже ничего не спасет от холода… потому что он внутри меня. Я бесцельно перехожу из одной комнаты в другую, сам не зная зачем. Я не убирал с тех пор, как ты… как тебя не…Черт возьми, Шин-чан, я даже думать не могу об этом! Слезы привычно щиплют уголки глаз. Я провожу пальцами по пыльной поверхности стола. Еще раз. И еще. Я вывожу твое имя на столешнице. Затем свое. Сейчас ты бы раздраженно закатил бы глаза и цокнул языком, я почти уверен в этом. Почти… Как бы я хотел убедиться, увидеть тебя хоть на минуту! Иногда мне кажется, что я вижу тебя – в кресле с книгой или у окна с чашкой кофе. Кстати, Шин-чан, твоя чашка – это единственная вещь в доме, которая не запылилась. Каждое утро я готовлю твой любимый кофе и наблюдаю за спиралями пара от ароматного напитка. Я терпеть не могу кофе, но, почему-то, варю его каждое утро, каждое чертово утро без тебя, Шин-чан! Я не знаю зачем, но так складывается ощущение, что ты все еще здесь, просто ненадолго вышел. Резкий звук словно вырвал меня из мыслей – кто-то настойчиво звонил в дверь. С непривычки я не понимаю, что происходит. Уже несколько дней мой телефон отключен, в школу я не хожу. Последним человеком, с которым я говорил, был ты, Шин-чан. Если честно, я не помню, сколько времени прошло с тех пор. Зачем мне теперь другие люди, если тебя не стало? Мерзкий, настойчивый, резкий звук все не прекращался, он прорывался через кожу и кости внутрь черепа, безумно раздражая. Я должен открыть дверь – там может быть что-то важное. Хотя, что теперь важно? Если бы там был маньяк с топором или огромным ножом я бы ему даже обрадовался. Теперь-то ты точно закатил бы глаза. Я даже не удосуживаюсь спросить, кто снаружи – просто распахиваю дверь. Но прежде, чем я успеваю увидеть посетителя… – Казу! Вихрь врывается в мою прихожую в виде младшей сестры, которая крепко вцепилась в мою рубашку и, дрожа, бормочет: – Ты в порядке, в порядке, в порядке… – Да что такое, Хотару? – мой голос более хриплый, чем обычно. Неудивительно, столько не говорить – чудо, что я вообще смог что-то сказать. Сестренка подняла свои светло-серые глаза и посмотрела мне в лицо. – Что такое? Ты еще спрашиваешь? – она кричала так громко, что я невольно отступил на шаг назад. – Ты не отвечаешь на звонки и сообщения, от тебя уже больше недели нет известий! Если тебе плевать на меня, то хотя бы о матери с отцом подумай! Они так боятся, что ты сделаешь с собой что-то… непоправимое. – Прости, Хотару, мне очень жаль, – чертов комок опять встал поперек горла. – Я просто потерял счет времени. Понимаешь… – Ты тоже прости меня, Казу, – выражение ее лица смягчилось. – Я понимаю. Тишина повисла в прихожей, словно тягучая карамель. – Может, ты хоть меня в дом пригласишь? У меня есть к тебе важное дело. Что можно просить у опустевшей оболочки, которая когда-то была человеком? А, впрочем, какая разница? На кухне приятно пахло кофе. Твоя чашка еще теплая, Шин-чан. На столешнице буквы складывались в наши имена – Хотару ничего о них не сказала, хотя и прекрасно их видела. – Чаю? – я должен быть вежливым и гостеприимным. – Да, пожалуй, – Хотару посмотрела мне в глаза, и я заметил их красноту. Неужели она не высыпается? Может быть, она тоже плакала? – Ты сказала, что у тебя ко мне есть дело? – мой голос лишился всяких эмоций и звучал словно механический. – Казу, – начала она с таким видом, будто говорила с буйным душевнобольным – тихо и осторожно, – ты ведь знаешь Азуми-чан? Она… – Сестра Шин-чана, – я закончил предложение за нее, – знаю. В голове возник образ зеленоволосой девушки, так похожей на старшего брата. Я часто видел ее, когда навещал Шин-чана, еще до того, как мы переехали в свою отдельную квартиру. – С ней все в порядке? Зачем ты спрашиваешь? – в моей груди комочком свернулось беспокойство. – Все в порядке, если это можно так назвать. Она потеряла брата… – А я потерял смысл всей моей чертовой жизни! – я вскочил с табурета, опрокинув его. – Не говори мне об этом, ладно? Чайник засвистел, требуя, чтобы его, наконец, выключили. Пришлось подчиниться предмету кухонной техники. Пока я возился с чашками, я краем глаза наблюдал за Хотару. Ее руки лежали на коленях, сминая ткань юбки. Между бровей появилась морщинка – как и всегда, когда она нервничает. Уголки ее губ были опущены, нижняя губа подрагивала. Черт! Если бы ты сейчас был здесь, Шин-чан, я не сомневаюсь – просто так я бы не отделался. Как минимум, получил бы твою фирменную оплеуху. – Извини, сестренка, я зря вспылил, – я и не думал, что могу чувствовать сожаление. Еще не все потеряно, как оказалось. – Казу… Я насторожился. В голосе сестры слышались умоляющие нотки. Может быть, мне просто показалось? –Ты ведь знаешь, – продолжила она, – что мы с Азуми-чан ходим в одну арт-студию на рисование? Она не пропускает занятия, в отличие от тебя, кстати. Мне хватило совести опустить глаза, признавая вину. Как только я открыл рот для оправданий, она жестом остановила меня. – Не перебивай, пожалуйста. Так вот. Хоть она и исправно ходит на все занятия, но иногда мне кажется, что это ее тень. Я понимаю, почему так. Но и смириться с этим я тоже не могу, Казу! Я не могу смотреть, как моя лучшая подруга мучается! И я придумала, как ей помочь. Это может показаться странным, но… Она запнулась, явно не зная, как продолжить. – Ну же, Хотару, я знаю, что у тебя всегда были потрясающие идеи, – тут я не солгал. Ее выдумки поражали меня с самого детства. – Я хочу сделать вечер памяти Мидоримы Шинтаро. От удивления я выронил чашку из рук. Хорошо, что чая в ней уже не было. Пока я собирал осколки, Хотару продолжила: – Это не вечер скорби, где все плачут и голосят о несправедливости жизни. Я думаю, что все друзья Мидоримы смогут вспомнить какие-то веселые случаи из жизни, интересные истории, понимаешь? – она говорила все громче, распаляясь. – Ведь вы так и не попрощались с ним, верно? Она права. Когда Шин-чан был в реанимации без сознания, меня к нему не впустили. Я не попрощался, я не увидел его в последний раз. Предательская слезинка скатилась по щеке и упала на осколки чашки в моей руке. – Послушай меня, Казу, – сестренка была предельно серьезна, - на тебя больно смотреть. Ты когда себя видел в последний раз? Я только хмыкнул. Какая разница, как я выгляжу? – Ты же знаешь, что ему бы это не понравилось. – Знаю, – черт, как же больно это признавать. Я вздохнул. – Казу, пожалуйста. Я не хочу потерять тебя. Ты сломаешься здесь один. Прошу тебя. Что-то в ее голосе меня насторожило. – Уже все решено, не так ли? – Да, – слово упало между нами будто камень. – Я не могла сказать только тебе. Встреча сегодня вечером в нашей арт-студии. – Во сколько? – я понимаю, что спорить бесполезно. – И как эта студия называется? – В шесть. Ты что, опять забыл название? – она шутливо пихнула меня в плечо. – Она называется «Мечты осуществимы». – Странное название. – Какое есть, – она улыбнулась. – Я буду ждать тебя. Она развернулась, направляясь к двери. Я плетусь за ней, сам не зная зачем. – Знаешь, Казу, – она хитро сощурилась, - у Азуми-чан есть кое-что для тебя. Кое-что очень важное. Она должна была тебе это отдать, но не могла дозвониться. Так что… Теперь ты получишь это только если придешь! Она выскочила за дверь так быстро, что я не успел даже рта раскрыть. Что ж, придется идти. Я опускаю глаза на часы – половина четвертого. Сердце сжимается – эти часы подарил мне ты, Шин-чан. Я ведь всегда бесил тебя своими опозданиями, верно? Ты сказал мне, что с часами я должен стать более пунктуальным. Тогда у меня не получалось. Может, теперь попробовать? Но для начала я просто обязан привести себя в порядок. После многочисленных манипуляций из отражения зеркала на меня смотрит уже почти прежний я. Но глаза все еще красные, а темные круги под ними уже стали неотъемлемой частью меня. Часы показывают половину шестого вечера. Я собирался долго, словно девчонка! Сердце бешено колотится, когда я переступаю порог квартиры. Уже несколько дней я вообще не выхожу из дома. Но ведь я пообещал Хотару, если я не приду, то буду худшим старшим братом. А еще и Азуми-чан… Что она может дать мне? Что очень важное может быть так необходимо мне? Я так давно не испытывал любопытства… Вечерний Токио озарялся лучами предзакатного солнца. Я бреду по улицам и как будто вижу мир впервые. Все такое знакомое – маленькое кафе, старая сакура в сквере, одинокая лавочка под слегка кривым фонарем. Я так хорошо знаю эти места, ведь мы часто покупали кофе на вынос, и, проходя через сквер, любовались цветением сакуры весной и ее буйной зеленью летом. Эта лавочка свидетель нашего первого поцелуя – в тот вечер я признался тебе, а ты прижался своими губами к моим. И словно больше ничего не имело значения – только мы в этом огромном мире. А наше счастье должно было быть если не вечным, то хотя бы длиною в жизнь. Судьба слишком несправедлива, да, Шин-чан? Теперь я могу общаться с тобой только так, не надеясь на ответ. Как много бы я отдал только за маленькую весточку от тебя, хоть слово, хоть что-нибудь… Горло привычно сдавило. Резко выдохнув, я удивился – клубы пара взвились вверх от моего дыхания. В Токио пришла зима. Всего через несколько недель Рождество: люди будут наряжать елку, обмениваться подарками, смотреть в ночное небо на огоньки фейерверков и думать об удаче в наступающем году. Что же буду делать я? В памяти всплыли непрошенные, но такие желанные картины – наша маленькая искусственная елочка, два бокала с твоим любимым белым вином, теплый плед, мягкое воркование телевизора. Я загадал быть с тобой вечно, Шин-чан. И я никогда не узнаю, что же ты загадал тогда? О чем ты думал? Что таилось в глубине твоего сердца… Как многого о тебе я не успел узнать, Шин-чан, я так жалею о потерянном времени. Если бы я только мог отдать тебе часть своей жизни – то отдал бы, не задумываясь! Я отдал бы все, что ты захотел – любую свою частицу! Хочешь мое сердце – забирай! Можешь забрать мое тело, все мои органы… Забирай и мою душу, Шин-чан. Если тебя нет рядом, то зачем она мне? Я не хочу жить в мире, где тебя нет. Я не могу жить в мире, где ты был. Почему ты не можешь «быть»? Быть всегда, слышишь, всегда, Шин-чан! Но «всегда» уже никогда не случится. В груди что-то сдавило – будто чья-то ледяная рука с силой сжала мое истерзанное сердце. Вдох прервался, не успев завершиться. Зачем я все еще пытаюсь дышать, почему кровь все еще течет по моим венам? Черт бы побрал эту жизнь, все это! Я больше не хочу существовать, не могу терпеть это! И не буду… Я уже не плачу. Зачем, если я иду к тебе? Скоро мы снова будем вместе. Перед глазами мелькают образы друзей, семьи, одноклассников… Но кто сможет заменить тебя? Все вокруг потеряло свое значение. Я стою возле дороги, потоки ветра от проносящихся мимо машин взъерошивают мои волосы. Всего лишь несколько шагов – и все закончится. Больше ничего не будет. Только дождись меня, Шин-чан. Я скоро. Осталось сделать всего пару шагов. Давно забытое чувство свободы переполняет меня. Зачем оставаться здесь, если тебя нет рядом со мной? Шаг. Где-то в сердце вместо черной печали пробуждается нечто новое. Я чувствую легкую улыбку на губах. Мог ли я предположить, что буду улыбаться за секунду до смерти? Я так люблю тебя, Шин-чан… Последний шаг. Резкий рывок за воротник опрокинул меня на спину. Из легких вышибло весь воздух от удара о мерзлую землю. Краем глаза я заметил что-то темно-зеленое, мелькнувшее над моей головой. – Шин… Шин-чан! Он вернулся, вернулся, вернулся… Или это я умер? –Такао! Ты что, рехнулся?! А если бы я не проходил мимо? Что ты себе думаешь? Я слышу слова, но не понимаю смысла. Лицо говорившего теряется на фоне вечернего неба. Я видел только зеленое пятно. – Шин-чан? – это он, он пришел за мной, он не бросит меня снова… –Такао, – голос стал мягче, - я не Мидорима. Мне жаль. Жаль? Моя жизнь рушиться словно карточный домик, а ему жаль? –Такао, ты узнаешь меня? Это я, Отсубо. –Семпай? – голос был похож. Но я вижу только зеленое пятно. Я все еще лежу на спине. Я перевожу взгляд на небо над головой. Мой взгляд цепляется за маленькую звездочку. Это кажется слишком важным сейчас. Мне не хочется вставать. Тело будто свинцовое, как будто сама жизнь давит на меня, словно все тяжести мира свалились на мою грудь, мешая дышать. – Ты можешь встать, Такао? Я бы мог, наверное. Вопрос в том, хочу ли я? Крепкие руки вцепляются в мои плечи, и через мгновение я снова стою. Какой же я жалкий! Даже под машину броситься не могу. А теперь еще и Отсубо будет видеть во мне самоубийцу-неудачника. – Спасибо, – мне внезапно становится ужасно холодно и голос предательски дрожит, – я, наверное, задумался и пошел в другую сторону. Не знаю, поверил ли он мне, но попробовать стоит. Неловкое молчание повисло между нами словно липкий и густой туман –его нельзя пощупать, но и выбраться из него очень сложно. – Что это? – я киваю на предмет в его руках. – А? – он не сразу понимает, о чем речь. – Это? Вместо ответа Отсубо просто разворачивает это нечто, разведя руки в стороны. В свете фонаря я вижу зеленый вязаный шарф. – Зачем он тебе, если ты его не надел? – я не понимаю, почему меня так интересует этот шарф, но остановиться уже не могу. – Ты ведь знаешь, что я иногда вяжу спицами, – он смутился. Даже в полумраке были видны его пылающие щеки. – Я вязал его для Мидоримы. Он как-то обмолвился, что мерзнет в больнице, вот я и решил помочь. Но не успел. Горечь в его голосе была не притворной. Отсубо всегда заботился о нас, когда был капитаном. И даже сейчас, узнав о Шин-чане, он примчался в больницу с яростным желанием помочь. Я отчетливо представляю, как он вяжет этот шарф ночью при свете лампы, спицы мелькают все быстрее и быстрее. Чтобы успеть. Чтобы согреть. Но смерть не хочет ждать. В горле снова стоит комок, а глаза нестерпимо жжет от слез. Я приподнимаю голову и смотрю вверх – на звезды – лишь бы эти предательские слезы не потекли по щекам. Зачем добавлять Отсубо еще больше боли? Неприкрытую воротником куртки шею покалывает от холода. Когда успело так похолодать? – Наверное, я не зря взял его сегодня, – голос Отсубо разорвал тишину. Мягкий шарф обмотался вокруг моей шеи. Я поднял глаза на бывшего капитана. Он был смущен, но ответил на мой взгляд. – Спасибо, семпай, – мой голос больше не дрожит. – Я думаю, что Шин-чану тоже понравилось бы. – Мы сейчас опоздаем, – бросает он в мою сторону и резко разворачивается. Я едва поспеваю за ним. Таким стремительным темпом мы доходим до места назначения меньше чем за пять минут. Яркая вывеска «Мечты осуществимы» цветным пятном выделялась в полутьме. Слишком ярко. Раздражает. «А может тебя раздражает то, что твои мечты уже никогда не осуществятся?» - внутренний голос говорил с ехидцей. Неужели я уже сошел с ума? А, впрочем, какая разница. Внутри было гораздо более уютно, чем можно себе представить. Бежевые стены, ковер цвета охры, мягкие на вид кресла вдоль стен, небольшие столики около них. В углу притаились мольберты – словно ждали чего-то. Атмосфера была пропитана искусством. Может это потому, что здесь обучают художников? – Казу! – маленький вихрь в виде моей младшей сестры снова врезался в меня. – Ты пришел! – Ну конечно пришел, – я чувствую тяжелый взгляд Отсубо на своей спине. Черт. Надеюсь, он меня не сдаст. – Я ведь обещал, что приду. – Здравствуй, Такао-кун. Тихий голос из-за спины Хотару был едва слышен. Теперь-то я понимаю, о чем мне говорила сестренка. Азуми-чан стала собственной тенью. Ее глаза, всегда такие лучистые и блестящие, ярко-зеленые, как у ее брата, теперь были безжизненны и словно затянуты дымкой. Из нее всегда била ключом любовь к жизни – возможно именно этим она притягивала к себе людей. А теперь… На нее стало больно смотреть. Но не то же говорила Хотару обо мне? – Привет, Азуми-чан. – Мой голос едва ли громче ее. – Спасибо, что пришел, – ее глаза наполнились слезами, – я думаю, что… он тоже был бы рад. Она до сих пор не может произносить его имя. Зачем ты так с ней поступаешь, Шин-чан? Как же мне помочь? Спонтанные решения – это мой конек. Один шаг. Всего лишь секунда – и Азуми-чан в моих объятьях, поливает мое плечо слезами. Ее хрупкое тело дрожит от рыданий и от всего того кошмара, что случился в ее жизни. Я никогда не видел ее слез до этого. Она не плакала в больнице, в тот злосчастный день, во время похорон… Неужели все это время она сдерживалась? Но для чего? – Азуми-чан, – мой голос хриплый и будто бы надтреснутый. Я говорю тихо, чтобы слышала только она, – скорбеть и плакать естественно. Слезы помогут тебе унять боль. Может быть не сразу, но… Я не знаю, что сказать еще. Хотя… – Знаешь, хоть Шин-чан и казался бессердечным и никогда не показывал свои чувства, мне довелось видеть его слезы. Мы тогда проиграли очень важный для нашей команды матч. Шин-чан выложился на полную. Вся наша команда была на пределе. Мы положили к алтарю победы все умения… и проиграли. Наверное, я только после этого понял, что Шин-чан такой же человек, как и все мы, – короткий смешок вырывается из горла, – вот черт, прости, Азуми-чан. Я не знаю, зачем все это рассказываю. – Все в порядке, Такао-кун, – она уже не плакала, ее голос звучал все громче с каждым словом, – я просто боялась… Боялась, что если заплачу – то будто признаю факт того, что брата больше нет. Что он исчезнет, будто его и не было никогда. Но теперь я знаю, что он не исчезнет. Ведь столько людей будет помнить о нем! А пока о человеке помнят, он жив… Я оглядываюсь по сторонам. Действительно, пока мы говорили с Азуми-чан, нас буквально окружили. Мы стояли в центре круга из наших друзей – здесь были баскетболисты из Кайджо, Тоо, Йосен, Ракузан и Сейрин. Наша команда, Шутоку, тоже была в полном составе. Были наши одноклассники, которые не состояли в баскетбольном клубе… столько людей, что это казалось невероятным. – И еще, – продолжила Азуми, – я не хочу, чтобы смерть моего брата была напрасной! Тишина в комнате воцарилась абсолютная. Слышно лишь хриплое дыхание Азуми-чан. – Что ты имеешь в виду? – Хотару нарушила молчание. – Пока Шин-чан был в больнице, я видела много детей и подростков. Они умирали от болезней, хотя уровень медицины в Японии считается одним из лучших! Они умирают, потому что нет лекарств, а их родители собирают все свои сбережения, чтобы хотя бы облегчить их страдания! Это же абсурд! – ее голос сорвался на крик. –А Шин был бы жив, если бы мы узнали о болезни хоть немного раньше! Она резко замолчала, переводя дыхание. А в моей голове все еще раздавались ее слова: «Шин был бы жив! Жив…», причиняя нестерпимую боль. Мог ли я предотвратить его смерть, если бы заметил ухудшение его самочувствия раньше? Если бы я не утешал себя, то Шин-чан был бы сейчас со мной… – Кажется, я знаю, что можно сделать, – голос из толпы заставил всех прервать свои размышления. Через секунду я увидел его обладателя – это был Акаши Сейджуро из Ракузана. – Сейчас есть благотворительные фонды. Можно создать свой – в помощь онкологическибольных детей и подростков. Толпа одобрительно зашумела. –Я бы мог заняться этим, – продолжил он, – мой отец мог бы оказать мне необходимую поддержку и помог бы с нюансами документации. Но этого будет определенно мало. Нам будет нужна поддержка прессы… – С этим я могу помочь! – звонкий голос, принадлежащий Кисе Рёте, привлек все внимание на своего обладателя. – Я все организую, если только Акаши-ччи мне объяснит, что конкретно от меня требуется. Раздались смешки. – Хорошо, Рёта, так и быть, – в рубиновых глазах бывшего капитана Поколения Чудес светилась гордость, грусть и капелька веселья. Поразительный человек. – Еще нам нужно провести работу по привлечению большого количества людей. Я думаю, что благотворительные баскетбольные матчи этому поспособствуют. Но нужно организовать это… – Мы с Дай-чаном сделаем это! – Тонкий голосок Момои был слышен, наверное, даже на улице. – Э-э, Сацки! Я еще не согласился… – возмутился Аомине. – Помолчи, Дай-чан! Я займусь сбором данных о командах, которые могут поучаствовать в матчах и анализом информации, чтобы команды были равны по силе. А Дай-чан поможет мне с ними договариваться. – Отлично, это тоже решено. Еще нам нужно найти место для проведения матчей. Есть идеи? – Я смогу, – тренер Сейрин, Айда Рико, уверенно смотрела на Акаши, – мой отец сможет поговорить по поводу спортивного зала со своими коллегами. Я уверена, мы найдем достойный вариант. – Спасибо, – Акаши тепло улыбнулся, – многие вопросы мы решили… – А мне что делать, Ака-чин? – тягучий голос Мурасакибары звучал обиженно. – Я тоже хочу помочь! – Ох, Атсуши… Хм, дай подумать. Знаешь, гости обязательно захотят перекусить. А если продавать, к примеру, домашнее печенье, то можно помочь организации небольшой финансовой поддержкой. Значит, ты будешь ответственным за выпечку. А чтобы тебе не было сложно, назначаю твоими помощниками Сакурая, Кагами и Куроко. – Но, Акаши-кун, – голос Куроко звучал неуверенно, – я же не умею готовить. – Я знаю, Тетсуя, –Акаши улыбнулся, – ты проследишь, чтобы эти оболтусы донесли хотя бы половину печенья до места назначения. По залу пронесся смех. – И еще кое-что. Как организации, нам нужна эмблема. Предлагаю всем поразмышлять об этом до следующей недели. Потом я оповещу всех о месте и времени встречи. Все согласны? Ответом ему был одобрительный гул множества голосов. Все двинулись к выходу. На многих лицах я вижу застывшую решительность – ведь мы можем еще хоть что-то исправить? Не была ли напрасной его смерть? Даже если так, я все равно его никогда не увижу… Черт. И зачем Отсубо остановил меня тогда? – Такао-кун, подожди минутку! – Азуми-чан? Что-то случилось? – Подожди пока все выйдут. Это очень важно. – Хотару что-то говорила мне об этом… Моя сестра уходила последней, и, прежде чем прикрыть дверь, послала мне грустную улыбку. – Так что ты хотела, Азуми-чан? – как-то грубо вышло. Черт. Я уже начинаю истерить. Спокойно, Такао, спокойно. – Мне нужно отдать тебе кое-что. Вот. Это от Шина. В ее руках был плотный коричневый конверт, достаточно большой и слегка примятый. На нем виднелись иероглифы. – И еще кое-что, – продолжила она, – вот ключи от студии. Вернешь завтра. Можешь остаться тут, если захочешь. Я не успел опомниться, как дверь за ней захлопнулась. Все еще слегка ошеломленный я опускаю глаза на конверт. «Для Такао Казунари». И больше ни одного слова. Но больше и не нужно. Мое имя, написанное почерком Шин-чана. Точно так же, как я утром писал его имя на пыльной столешнице. Пальцы неловко приоткрывают плотную бумагу конверта. Внутри несколько листов и что-то прямоугольное и объемное. Я сажусь прямо на ковер – боюсь, что мои дрожащие ноги могут не выдержать такого перепада эмоций. Аккуратно переворачиваю конверт – и на ладонь падает телефон. Маленький телефон зеленого цвета. ЕГО телефон. А следом выпадает mp3-плеер. Интересно, что все это значит? Может, в тех листах есть ответ? В конверте два листа белой бумаги, на одном из них нет места от иероглифов, второй заполнен где-то на две трети, но с обеих сторон по чуть-чуть. Я беру заполненный. И больше не могу сдержать рыдания. «Я не знаю, что нужно писать в таких письмах, если честно. Я вообще не хотел ничего писать, но я не мог уйти, не попрощавшись с тобой, Такао. Я так и не смог многого тебе рассказать, пока лежал в палате. Тебя ведь перестали пускать, когда поняли, что мы не родственники. И какая им разница? Но это все не то. Зная тебя, я с уверенностью могу заявить – сейчас ты убиваешься и не можешь успокоиться. Скорее всего, ты сделаешь какую-нибудь глупость. Если ты еще ее не сделал – даже не думай об этом, Такао! Я прошу тебя, нет, умоляю – ради меня. Пожалуйста. А теперь перейду к сути. Ты прекрасно знаешь, что я не могу высказывать свои эмоции – ни устно, ни письменно. Но Азуми подсказала мне кое-что. Ты видишь плеер? На нем всего одна песня. Она на французском, но я написал перевод на другом листе. Она лучше меня тебе все объяснит. Эту песню мне тоже Азуми помогла найти. И натолкнула на мысль о письме. Так что поблагодаришь ее, ясно? Присмотри за ней, пожалуйста. Она слишком маленькая, хоть уже и подросток. Для меня она всегда останется маленькой сестренкой. Еще кое-что. В конверте лежит мой телефон. В нем найдешь некоторые фотографии – они тебе понравятся. Я оттягивал этот момент до конца письма, потому что не знаю, как написать, какие слова выбрать. Не буду долго тянуть. Знаешь, Такао, хоть я и не говорил тебе этого – я люблю тебя. Прости, что не сказал тебе этого раньше. Не торопись увидеться со мной. Но когда придет время – мы обязательно встретимся. Я люблю тебя» Слезы скатываются одна за другой, но это уже неважно. В моей руке доказательство любви, даже из того света Шин-чан дарит мне ее… Я беру телефон левой рукой и захожу в раздел фотографий. Там все разложено по папкам – «Учеба», «Оха-аса» и… «Такао». Уже интересно. Внутри оказалось около тридцати фотографий меня в разнообразных местах: вот я в позе морской звезды сплю на полу в гостиной, а здесь я с тем огромным монструозным кактусом-убийцей, далее целая серия – я учился кататься на коньках и Шин-чан запечатлел это во всех подробностях. Улыбка растянула мои губы – это еще одно проявление его любви. А ведь на моем телефоне точно такая же папка, но названа «Шин-чан». Мы определенно стоим друг друга. Осталась только песня. Кнопка «Play». Зал заполнился мелодичными нотами. Это фортепиано? Голос солиста оказался необычайно приятным. Без листочка с переводом я не совсем понимал, о чем речь, но его интонации… В сердце что-то защемило. Я опускаю взгляд на перевод. И только высохшие слезы вновь потекли из моих глаз: песня говорит мне о многом. Я слежу за словами параллельно солисту: Sois tranquille Будь спокоен Tout va bien Все хорошо Sois tranquille Будь спокоен Je suis serein Я безмятежен Je repose en paix Я покоюсь с миром Où je vais Там куда я иду... Шин-чан… Неужели все именно так? Sois tranquille Будь спокоен J'en ai besoin Мне это необходимо... Et je m'en sert И это мне послужит Je me libère Я освобождаюсь Enfin Наконец... Я не могу двигаться, мои чувства сейчас напряжены до предела и притуплены одновременно. Это его последние слова ко мне, больше я ничего не узнаю. Как мне быть спокойным? Как мне жить дальше? Сухие рыдания сдавливают горло. Слез больше нет – сколько можно? Но я не могу достичь покоя… А ты, Шин-чан? Я закрываю глаза, чтобы не видеть этот мир. Мир, где нет тебя. Я не буду делать глупости. Но увидеть тебя мне хочется больше всего на свете. Так как же мне поступить? Отсубо больше не остановит меня. Теперь я смогу. На ватных ногах я поднимаюсь с пола, но глаза не открываю. Солист заканчивает петь. Начинается вступление, и от него хочется разорвать себе душу – настолько прекрасные ноты. Я так хотел, чтобы это был наш первый и последний медленный танец… но… Что-то изменилось. Я не открываю глаз, но я знаю, что ты пришел… Твои руки легки, словно прикосновения ветра, они ложатся на мои плечи. Я могу чувствовать их, ведь ты столько раз обнимал меня. Ты прижимаешь меня к своему невесомому теперь телу, и я ощущаю легкий поцелуй в лоб. Музыка начинается сначала – она ведь единственная в плейлисте. В нашем танце ты ведешь меня – ведь я ничего не вижу. Я так боюсь открыть глаза и спугнуть тебя. Но я могу шептать о том, как я люблю тебя и слышать твой призрачный смех. Я все явственней ощущаю твои руки – они крепко обнимают меня, словно перед долгой разлукой. Но я не хочу думать об этом. Пока не закончится песня, пока ты со мной, пока мы вместе… Музыка становится все стремительней, солист поет с надрывом, и мое сердце разрывается от нестерпимой боли. Если бы не ты… А может мне стоит умереть? Я не смогу… Объятия стали крепче. На моих губах – твой невесомый поцелуй. Последний. Непрошенная слезинка окрасила поцелуй во вкус моря – того, где мы ни разу не успели побывать… Как же много я упустил… А песня приближается к неизбежному финалу… Et soit certain И будь уверен Où que tu sois Где бы ты не был Je veille sur toi Я наблюдаю за тобой Наши движения замедляются, ты уходишь… – Я люблю тебя, Шин-чан! – я кричу во весь голос. – Пожалуйста, не уходи… Я распахиваю глаза. Никого нет. Осознание необратимого терзает мое измученное сознание. Я так устал… Снова сажусь на ковер рядом с моими сокровищами. Глаза просто слипаются. Если я прилягу на несколько минут, ничего ведь не случиться? Подвигая ближе телефон и плеер, я одновременно закрываю глаза. Я просто немного посплю. И еще… – Я люблю тебя, Шин-чан, – мой голос еле слышен. Усталость подбирается все ближе и вот я уже на грани между сном и явью. – И я люблю тебя, Казу…