Rotten to the core

Санс не знал об истинном состоянии брата. Каждый день он видел его спокойным, добродушным курягой. Младший даже не подозревал, что под маской флегматичного комика Папирус скрывает тяжелую неизлечимую болезнь, которая медленно превращает кости в пыль. В первый день, когда Папирус начал харкать кровью, он понял, что ничего хорошего это не означает. Он не стал говорить об этом Сансу, потому что понимал, что брат расстроится и будет плакать. Папс не хотел видеть слезы в его глазах и слышать громкие всхлипы по ночам, поэтому просто проигнорировал этот факт. Вскоре состояние куряги ухудшилось: на костях стали появляться трещины, которые причиняли острую пронзительную боль. Нет, старший не пошел к Андайн, потому что знал, что заботливая ученая сразу же донесет о его состоянии Сансу, а этого допустить ни в коем случае нельзя. Поэтому Папирус прямиком направился в библиотеку, чтобы найти информацию о своем недуге. После долгого поиска и чтения унылых научных книг Папирус узнал, что болен тяжелой неизлечимой болезнью, и что его дни значительно сокращены. Время для высокого скелета остановилось, а яркий красочный мир окрасился в серые краски. Единственной цветной частичкой оставался его родной брат. Только он придавал силы жить Папирусу дальше. По сути, ему было все равно на то, что он скоро умрет. Единственное, что действительно волновало Папируса – эмоциональное состояние брата. Что будет делать Санс, когда узнает о его смерти? Как долго он будет оплакивать его? Старший не хотел, чтобы его жизнерадостный брат, его единственная радость среди этой серой унылой массы, становился таким же. Но смерть не обманешь, и Папирус прекрасно это осознавал. Она устроилась на его плечах, давя своим тяжким грузом на хрупкие кости. С каждым днем Папирус все дольше задерживался в баре Маффет, стараясь найти решение своей проблемы в больших дозах алкоголя. Но это не помогало. После этого каждую ночь он просыпался от адской боли, пронзающей кости, и судорожно кусал край подушки в попытке скрыть крик. И единственное, что успокаивало в подобной ситуации - сигарета. Каждый раз, когда Папирус делал затяжку, в голове всплывали поучительные речи братца о том, что сигаретный дым ослабит крепкие суставы и усилит ломкость костей, но Папирус его никогда не слушал. Теперь же он не видел смысла бросать курить: его кости и так рассыпаются, так смысл беречь их? Днем раньше, днем позже. Папсу было абсолютно плевать на это, главное, что на данный момент ему было хорошо. Выдыхая сигаретный дым, он расслаблялся и на какое-то время забывал о боли. Никотин, попадая в костный мозг, приносил ложное облегчение, а дым обволакивал ровно бьющуюся душу. Вскоре и это перестало помогать. Тогда Папирус стал курить травку, а чуть позже принимать наркотики. Санс об этом тоже не знал. Он по-прежнему с упреком смотрел на брата, когда тот тяжелой грудой лежал на диване с расслабленной улыбкой и сигаретой в зубах. В такие моменты, лежа на диване под кайфом и смотря в белый потолок, Папирус размышлял о будущем, в котором его не будет. В голове мелькали картинки, в которых его любимого брата будут утешать жалкие, никчемные монстры. Жгучая ревность пронзила душу старшего. Он не допустит подобного. Санс только его, и ничей больше. Только он имел право прикасаться к младшему, читать сказку на ночь и обнимать, когда ему снятся ночные кошмары. В этот момент в голове родилось гениальное решение данной проблемы, которую Папирус решил воплотить в жизнь. Каждую ночь, дожидаясь, когда Санс уснет, Папирус уходил из дома и возвращался лишь под утро. Днем он смотрел с братом новости по телевизору и прижимал испуганного скелетика к себе, когда в гостиной раздавался тяжелый голос диктора, оповещающий о появлении в Сноудине опасного преступника, который с особой жестокостью убивал мирных жителей. Глядя на показанное место преступления, Санс всхлипывал и утыкался носовой впадиной в ключицу Папируса, пытаясь оградиться от ужаса и ощутить себя в безопасности. Старший, ласково гладя ширококостного по голове, шептал, что их это не коснется, и этот жуткий маньяк не тронет их. ***** Шли дни, состояние Папируса стремительно ухудшалось. Он стал меньше шутить и чаще лежал на диване. Утром, проснувшись от волны прожигающей боли, Папирус понял, что его время пришло. Смерть уже отсчитывала не дни, а часы, которые осталось прожить. Старший осознавал, что, скорее всего, он сегодня умрет, поэтому решил пойти на отчаянный шаг. Пошатываясь от легкого головокружения, он спустился в гостиную и прошел на кухню, где обнаружил Санса за готовкой тако. Придав своему голосу как можно более спокойный оттенок, он предложил Сансу устроить вечеринку и пригласить на нее всех близких друзей. Младший радостно прижал ладошки ко рту и, забыв про готовку, побежал украшать дом и обзванивать друзей. Санс был рад, что его старший брат наконец-то поднялся с дивана и за долгое время решил повеселиться. Только вот Папирусу было вовсе не до этого. В его голове крутились планы, которые перевернут жизнь скелетов. Вскоре все было готово к вечеринке. Дом был тщательно украшен Великолепным Сансом, который сиял от счастья, а на столах стояли всякие вкусности. Постепенно стали подтягиваться приглашенные друзья, и гостиная наполнилась веселым смехом и легкой музыкой. Папирус стоял со стаканом пунша неподалеку от всех и пытался весело улыбаться. На какой-то момент он расслабился и позабыл о своих проблемах, но громкий треск, который услышал только он, вернул в суровую реальность. Лицо скривилось от дикой боли, пронзившей плечевую кость, и тогда Папирус понял, что пора приступать к своему плану. Взглядом он нашел ширококостного, который о чем-то беседовал с Альфис, и быстрыми шагами направился к нему. — Санс, сбегай в магазин, у нас закончились сладости, — прошептал Папирус, склонившись над братом. Тот задумчиво кивнул головой и, улыбаясь, выбежал из дома. Старший тяжело вздохнул, прикрыл глаза и, прохрустев шейными позвонками, повернулся к друзьям, которые сидели на диване и смеялись над юмористическим ток-шоу. Настало время для смертельного веселья. Санс вприпрыжку бежал к магазинчику и радовался, что его чрезмерно апатичный братец наконец-то ожил и решил собрать вечеринку. Общение с друзьями наверняка взбодрит и развеселит его. Младший сделал все для того, чтобы атмосфера в доме была максимально дружелюбной. Только было странно, что он не учел количество вкусностей. Впрочем, это было не столь важно. Великолепный Санс быстро исправит эту оплошность! Обратно домой Санс бежал, беспокоясь о том, что гости голодают. Ловкими прыжками он вскочил на крылечко и толкнул входную дверь. Каково было его удивление, когда та врезалась во что-то, не открываясь до конца. Пожав плечами, скелет протиснулся в небольшую щель. — Что здесь происхо… Увиденное заставило Санса громко вскрикнуть от ужаса. В коридоре, прямо перед дверью, лежал Азгор. Руки непроизвольно разжались, отчего пакеты с продуктами с грохотом упали на пол. Не замечая кость, которая насквозь прошла сквозь грудную клетку, Санс рухнул на колени рядом и склонился над хрипло дышащим Азгором. Кровь лилась из приоткрытого рта, пачкая ранее белоснежную шерсть, и изредка падая тягучими каплями с подбородка на ковер. Судя по кровавым подтекам, которые тянулись из гостиной, Азгор пытался сбежать, но был сбит тяжелым ударом в грудь. Приложив невероятные усилия, он поднял руку и провел ею по щеке Санса, стирая дорожку слез и смешивая ее со своей кровью на ладони. Азгор что-то пытался сказать, но ширококостный не понимал из-за булькающей крови в горле. Силы покинули его, и Азгор упал головой на пол. Глаза уставились в одну точку, замерев в таком положении навсегда. Санс громко всхлипнул. Все-таки Папирус был не прав: убийца добрался до их милого уютного домика. Страх за брата сковал душу. Что если он тоже мертв? — Папи? — дрожащим голосом протянул Санс и тут же прижал ладошки ко рту, осознавая, что может привлечь внимание убийцы. Он прислушался, не идет ли к нему огромный злобный монстр с топором, а затем мелкими шажками, стараясь не наступать на кровавые пятна, пошел в гостиную. Стоило ему переступить порог, как взгляд натолкнулся на Папируса, который спиной сидел к Сансу возле лежащей Андайн. Заметив его, ученая протянула дрожащую руку. — Папирус, — окликнул он брата, радуясь тому, что с ним все оказалось в порядке. — Что тут произошло? Старший скелет даже не повернулся. Быстрый взмах руки, блеск холодной стали остро заточенного тесака, и в тишине гостиной раздался треск ломаемого позвоночника и громкий предсмертный крик, который теперь будет преследовать Санса всю оставшуюся жизнь. Тело ученой судорожно дернулось, а рука, которая до этого тянулась к младшему в надежде на спасение, безжизненно упала, с глухим стуком ударившись об пол. Санс не верил своим глазам. Только что он увидел, как его родной брат, Папирус, безжалостно убил подругу семьи. Только сейчас он понял, что все показанное по телевизору сотворил его родной брат. Санс громко всхлипнул. Он не хотел верить в увиденное, Папирус не мог убить всех. Любой другой, но только не он. Тот, кто тихим бархатным голосом читал сказку на ночь и успокаивал после кошмарных снов, крепко прижимая к себе и шепча утешительные слова, не может быть серийным убийцей. Санс яростно тряхнул головой. Это всего лишь кошмарный сон. Сейчас он проснется и со всех ног побежит в комнату к братцу, который, как обычно, откинет теплое одеяло в сторону, крепко прижмет к себе и успокоит. Но всю эту иллюзию нарушило хлюпанье мертвой податливой плоти. Только после этого Санс понял, что все это не сон, а суровая реальность. Он до последнего надеялся, что все это просто случайность, и Папирус оказался просто не в то время не в том месте, но окровавленный тесак в его руке говорил об обратном. Некогда чистое оранжевое худи было запачкано темными кровавыми пятнами, а руки были по локоть в крови. На дрожащих ногах младший сделал пару шагов назад, но споткнулся об валявшийся рядом торшер и упал, болезненно приземлившись на копчик. — Так это ты тот опасный маньяк, убивающий невинных монстров… — тихо прошептал Санс, громко всхлипывая и срываясь на крик. — За что ты убил их?! Папирус проигнорировал столь нелепый для себя вопрос. Не скажет же он своему брату, что убил всех близких друзей только из-за жгучей ревности. Старший скелет сделал глубокую затяжку и неспешно выпустил дым. Только после этого куряга повернулся к младшему и пристально посмотрел на него, с болью в душе замечая презрительный взгляд. Он прекрасно понимал, почему Санс так смотрит на него, но ничего не мог с этим поделать. Спектакль уже начат, и его нельзя остановить. Удерживая в руке зажженную сигарету, Папирус неспешно направился к брату. Первая часть спектакля окончена, и настало время переходить ко второй, более интересной части. Папс небрежно отбросил окровавленный тесак в сторону. Раздался тяжелый металлический звон, от которого Санс вздрогнул и тихо вскрикнул, прикрывая рот ладошкой. Он вновь начал пятиться назад, глядя, как Папирус медленно, шаг за шагом, приближается к нему. — Не подходи ко мне, убийца! — закричал Санс, чувствуя, как упирается спиной в стену гостиной. — Мы верили тебе! Все, кого ты так безжалостно убил, были нашими друзьями. Я… Я... Санс не выдержал накатившихся эмоций, обессилено уронил голову на колени и зарыдал. До этого Папирус без капли сожалений убивал знакомых одного за другим, но только сейчас, слыша дрожащий голос Санса и видя заплаканное лицо, почувствовал себя истинным монстром. Безжалостным убийцей, уничтожающий всех на своем пути. Папирус присел рядом на колени и, сделав еще одну затяжку, отвел взгляд. Он не мог смотреть на то, как плечи младшего судорожно трясутся от беззвучных всхлипов. Старший прекрасно осознавал, что нанес тяжелый удар по детской психике Санса, но ничего не мог с этим поделать. Время не повернуть вспять, поэтому оставалось ждать, когда брат хотя бы немного успокоится и придет в себя. — Я просто не могу в это поверить, — охрипшим голосом прошептал Санс, не поднимая головы, — я д-даже люб… — Любил меня? — перебил его Папирус, усмехнувшись. — Я тоже люблю тебя, Санс. — Что? — не веря услышанному, переспросил младший. Папирус зачарованным взглядом наблюдал за тем, как крупные слезинки падают на окровавленный пол. Щеки младшего горели смущенным румянцем, а полный непонимания взгляд был устремлен на старшего скелета. Такой милый и невинный. Он подался вперед, тем самым вжимая Санса в стену и ограничивая путь к отступлению. — Да, — подтвердил свои слова Папирус. — Вот почему я и пальцем тебя не тронул, иначе ты был бы мертв. Санс стыдливо отвернулся. Папирус мягко коснулся ладонью мокрой от слез щеки Санса и повернул его голову к себе, но ширококостный по-прежнему отводил взгляд. Тогда высокий вплотную склонился к лицу Санса и продолжил с легкой хрипотцой в голосе: — Посмотри на это. Все твое лицо запачкано кровью этих никчемных существ. Ты очень важен для меня, ты ведь знаешь это? Ты не такой, как они, и я хочу всего тебя. И помни, что я не причиню тебе вреда. В конце концов, кому веришь ты: родному брату, который поклялся, что мы будем в безопасности, или глупому ящику, который говорит опасаться родного человека? Кому веришь ты, братик? Санс притих, анализируя сказанное. Вот он, тот сладостный момент, которого Папирус так долго ждал. Он положил руки на поясницу Санса, прижимая дрожащего брата к себе, и потерся кончиком носовой кости о чужую, вызвав неприятный перестук. — Что, по-твоему, ты делае… — Все в порядке, просто позволь этому произойти, Санси. Скажи мне, когда остановиться, — прохрипел старший, чувствуя, как его душа от предвкушения начинает учащенно биться в грудной клетке. Папирус мягко провел рукой по спине, поднимаясь выше и лаская пальцами чувствительные шейные позвонки. Вскоре всхлипы стали медленно исчезать, заменяясь тихими прерывистыми вдохами. Не дав Сансу опомниться и осознать, что происходит, Папирус обхватил лицо брата и увлек его в глубокий требовательный поцелуй. Младший сдавленно замычал и уперся руками в грудную клетку брата, не зная, что делать дальше. Санс чувствовал, как чужой язык исследует его зубы. Он впервые в жизни ощущал подобное и не мог четко сказать, правильно ли все это. Решив играть по правилам игры, Санс призвал неоновый язык, спустя мгновение который был сплетен с языком Папса. Младший задрожал, чувствуя, как от происходящего учащается биение души в грудной клетке. Однако его терзали сомнения. Совесть громко вопила оттолкнуть брата-убийцу, однако тело считало иначе. Сансу нравился этот странный танец языков, но здравый рассудок взял вверх, и пленник столь сладостных пыток судорожно вцепился пальцами в худи брата, пытаясь оттолкнуть его, но Папирус лишь усмехнулся, даже не приняв слабую попытку вырваться. Он лишь крепче прижал Санса к себе и, не разрывая поцелуй, запустил руку под серую футболку и прошелся пальцами вдоль позвонков. Не ожидавший такого ощущения, которое жаром разошлось по всему телу, Санс инстинктивно выгнулся навстречу прикосновениям. Первый сорвавшийся стон, который утонул в поцелуе, окончательно снес крышу старшему скелету. Оторвавшись от разгоряченного Санса, щеки которого полыхали ярко-синим румянцем, Папирус принялся спускаться ниже, нарочито медленно проводя языком по шейным позвонкам и вырывая новую порцию вдохов. — Я не понимаю, почему? — тяжело дыша, спросил Санс, когда Папирус разорвал поцелуй. Папирус на мгновение замер. Действительно, почему все это происходит? Почему он просто не сказал Сансу о том, что смертельно болен? — Просто я прогнил насквозь, — прошептал он скорее сам себе и хрипло засмеялся от собственной шутки. — Ты единственный, о ком я когда-либо заботился, Санс. Ты лучше всех никчемных монстров, которых я убил. Я могу дать тебе все, что захочешь. Так что расслабься, я не сделаю тебе больно. Сошел ли он с ума? Вовсе нет. Он всегда был таким, просто болезнь и наркотики сделали свое дело на «отлично», позволив принять себя таким, какой есть на самом деле. Старший всегда хотел заполучить Санса, но просто сдерживал свои страстные порывы, лишь изредка позволяя себе обнять братика или поцеловать в лобик перед сном. Но теперь, когда смерть приблизилась вплотную и дышит в спину зловонным дыханием, отсчитывая последние минуты жизни, Папирус решил позволить себе исполнить мечту жизни. В конце концов, приговоренным к смерти всегда дается право на последнее желание, так чем он хуже? Папирус разрушил барьер запретов, которые он так долго строил и укреплял, и выпустил демонов наружу, позволяя им бессовестным образом гладить разгоряченные ребра изнутри, вырывая изо рта невинного владельца чувствительных косточек тихие, но от этого не менее пошлые стоны. Ногой Папирус раздвинул сжатые колени Санса и осторожно коснулся коленной чашечкой таза младшего, вырвав у него на выдохе хриплый стон. Долговязый, устроившись удобнее между ног брата, закинул их себе на бедра и вжал податливое тело в стену. Рука нащупала теплый сгусток энергии и сжала его между пальцев. — Что ты делаешь? — сдавленно простонал Санс и, всхлипнув, прильнул к груди Папируса, вызывая у того довольную улыбку. Слыша тихие всхлипы, Папирус еще больше заводился, ему нравилась подобная реакция на свои действия, но он жаждал большего. Глядя на расфокусированный взгляд брата и приоткрытый рот, Папирус понял, что нашел новый вид наркотика, который сносит крышу получше любого амфетамина. Он отложил горящую сигарету, которую по-прежнему держал в руках, и вновь вернул внимание своему брату. — Разве не так возлюбленные должны ласкать друг друга? — иронично спросил Папирус, проводя влажную дорожку по шейным позвонкам и медленно спускаясь к ключице, обвивая ее языком. — Что? Мы не… Папирус сильнее сжал быстро пульсирующую душу, не дав Сансу договорить фразу. От столь ярких ощущений, которые электрическим током прошлись по всему телу, Санс вскрикнул и тут же спрятал пылающее лицо на груди брата, стыдясь за столь странную реакцию своего тела. Папирус, видя, что все делает правильно, продолжил массировать пальцами столь чувствительный сгусток энергии. Склонившись над ушным отверстием, он кончиком языка проник внутрь, а затем томно прошептал: — У тебя ведь есть чувства ко мне, не так ли? Санс хрипло дышал. Папирус продолжал мягкими массирующими движениями ласкать душу. И вдруг случилось то, чего он не ожидал. Санс, рука которого крепко сжимала толстую ткань в районе лопатки, робкими движениями стала спускаться ниже. Папс замер в ожидании. Младший, замялся, но все же решился на продолжение. Пальчиком он подцепил низ худи и уже хотел оттянуть его, чтобы прикоснуться к позвоночнику и доставить брату хотя бы немного удовольствия, как Папирус прервал его, схватив за запястье. В любой другой ситуации старший был бы только за подобную инициативу Санса, но не сейчас. Он не хотел, чтобы младший запустил руку под худи и обнаружил отсутствие нижних ребер, которые разрушились и превратились в пыль. Только не сейчас, когда младший скелет на время забыл обо всем, забыл о трупах друзей, которые лежали в гостиной. Именно поэтому Папирус отпустил душу брата и, подхватив Санса, перевернул его на живот, ставя в коленно-локтевую позу. От неожиданности младший вскрикнул. — Ты в порядке, приятель? — обеспокоенно спросил он, склоняясь над шеей Санса. — Почему кто-то вроде тебя вообще переживает по этому поводу? — фыркнул Санс, обиженный тем, что ему не позволили выполнить задуманное. — Как я сказал, ты – единственный, о ком я волнуюсь и когда-либо буду волноваться. Ловкие пальцы скользнули за резинку его шорт, ласково поглаживая подвздошные гребни. Рука опустилась ниже, проникая внутрь и ложась на внутреннюю поверхность крестца. Мягкими поглаживающими движениями он принялся ласкать чувствительную кость, периодически проникая фалангами в ушковидные отверстия. От столь чертовски приятных прикосновений младшего пробила мелкая дрожь, он протяжно застонал, подался навстречу руке, выгибаясь в пояснице и требуя большего, а затем стыдливо опуская голову и прикрывая ладошками пылающее от стыда личико. Папирус прекрасно видел желание Санса, поэтому одним ловким движением он стянул с него шорты и небрежно отбросил их в сторону, после чего прикоснулся пальцами к лобковому симфизу. Он по себе знал, насколько чувствительно это место, и особенно громкий стон был этому подтверждением. Санс непроизвольно расставил ноги шире, предоставляя Папирусу больший спектр действий. — Еще, — томно простонал Санс и тут же прижал ладонь ко рту, сам не ожидая подобного со своей стороны. Но Папирусу не требовалось повторения просьбы. Не в силах терпеть, старший приспустил с себя штаны, схватился за ребра Санса и дернул тело на себя, входя на всю длину и давая брату время привыкнуть к болевым ощущениям. Санс тихо всхлипнул, слезы вновь скопились в уголках глаз, но он быстрым движением смахнул их. Чтобы хоть как-то отвлечь ширококостного, Папирус вновь запустил руку в грудную клетку брата и, обхватив пальцами душу, принялся массировать ее в такт своим движениям. Он наслаждался откровенно пошлыми стонами и сам стонал в ответ. С каждым толчком Папс ощущал, как трещины на костях становятся глубже, грозясь сломать ставшие хрупкими от болезни кости. Гулкий треск, который слышал только он. Еще один толчок, и вот трещина пошла дальше по ребру, принося долговязому привычную боль. Понимая, что это последние минуты жизни, он с животным рыком навалился на спину Санса и начал двигаться быстрыми рывками, сопровождающимися звонким перестуком тазовых костей. Ширококостный выгнулся и громко вскрикнул, двигаясь навстречу резким движениям. Не выдержав такого напора, он гортанно простонал, а его душа, сжавшись, выплеснула накопленную энергию наружу. Еще один особенно глубокий толчок, спустя секунду со сдавленным стоном кончил и сам Папирус. Санс обессилено рухнул на пол. В тишине гостиной, прерываемой лишь хриплым дыханием обоих скелетов, раздался оглушительный треск. В недоумении Санс повернул голову, и крик ужаса застрял в его горле. Папирус, расставив руки в стороны, хрипло дышал, а из-под худи сыпалась серая пыль. — П-п-папи? — дрожащим голосом прошептал ничего не понимающий Санс и протянул руку к брату, кладя ладонь на его кисть. Хрупкая кость, не выдержав столь легкого прикосновения, мгновенно рассыпалась в прах. Санс громко закричал и резко отдернул руку. Папирус с грустью смотрел на Санса, по щекам которого вновь текли слезы. На удивление, он не чувствовал ни боли, ни страха. Жалел ли Папирус о произошедшем? Вовсе нет. Несмотря на всю физическую боль, которую он испытал, это был лучший момент в его жизни. — Прощай, Санси, — успел он прошептать до того, как его душа с оглушительным треском раскололась на две части. Санс в шоке смотрел на то, как Папирус превращается в кучку серого безжизненного пепла. Санс ждал. Ждал, когда его брат вылезет из ярко-оранжевого худи и заливисто засмеется, а все друзья встанут и дружно похлопают главному комику Сноудина за очередной успешный розыгрыш. Но этого не произошло. Тогда Санс дрожащими руками схватил одежду Папируса и стал яростно ее трясти в попытке разоблачить шутника. Но худи лишь безжизненно свисало в руках Санса. Осознав, что Папирус мертв, Санс прижал горячо любимую одежду брата и жалобно взвыл. Слезы ручьем текли из его пустых глазниц, крупными каплями падая на серый пепел. Сигарета, которую Папирус отбросил в сторону, потухла. Потухла так же быстро, как и жизнь Папируса. Впрочем, как и жизнь Санса. Больше он не видел смысла жить. Его единственный родной брат, родная душа, погибла. Все друзья, которых он любил, лежали мертвыми в гостиной. Санс медленно поднял голову и первое, что попалось ему на глаза, это окровавленный тесак, который лежал неподалеку.