"Time after time I tell myself that I'm so lucky to be loving you. So lucky to be the one you run to see In the evening when the day is through."*
Когда Чак наконец вошел в гостиную, часовая стрелка на его Ролексе указывала на 10 часов. Он вздохнул с облегчением и позволил себе расслабить узел галстука и снять пиджак. Был вечер пятницы - завершение бесконечной, напряженной недели -, и он был совершенно измождён. Обычно Чак возвращался домой к ужину, чтобы провести его вместе со своей семьей, но последние пять дней в офисе были настоящим кошмаром. Он чувствовал, как его тело возражало против постоянной нехватки сна и пропуска приемов пищи, которые сопровождали его последние несколько дней. Генри скорее всего уже спит,- подумал он, и эта мысль расстроила его. Чак посмотрел вниз на пакет, который он виновато держал в руке. Будет ли подарка достаточно, чтобы возместить сыну свое недавнее отсутствие? Чак снова вздохнул и начал на ощупь искать выключатель вдоль стены. Только через несколько секунд он понял, что свет уже был включен. Он протер глаза, поднял взгляд и только тогда обнаружил Блэр, сидевшую на диване скрестив ноги, уже переодевшись в свою черную кружевную ночную сорочку. При виде своей жены он слабо улыбнулся, оставил подарок на одном из кресел и направился к ней. - А вот и мой красавец муж, - поприветствовала она его. Блэр положила бархатную подушку себе на колени и похлопала по ней ладонью, приглашая его прилечь рядом с ней. Предложение было весьма заманчивым, и Чак почувствовал, как последняя искра энергии заставила кровь хлынуть к его щекам. - Вряд ли меня сейчас можно назвать красавцем, Блэр. Я ношу один и тот же костюм весь день, моя голова раскалывается. Я умираю, - пожаловался он, произнеся последние слова столь драматично, что это заставило Блэр рассмеяться. Чак позволил себе упасть на диван и прилег рядом. Она начала пропускать его волосы сквозь свои пальцы, действую при этом очень нежно, словно прикасалась к хрупкому цветку. Чак закрыл глаза, и тепло разлилось по его телу от ощущения заботы. На его губах появилась довольная ухмылка. - Ты такая королева драмы, Чак Басс. К тому же не тебе решать, красив ты или нет, а мне, -сказала она. Блэр обхватила его подбородок двумя пальцами, немного приподняла его голову и склонилась для поцелуя. – Расслабься. Выпей что-нибудь. Чак взглянул на небольшой столик перед диваном. На нем стояли два бокала: первый был для мартини, второй - из его любимого набора, хрустальный, с золотой окаймовкой и его собственными инициалами, выгравированными на стенке бокала (рождественский подарок от его дяди, если он правильно помнит). Оба были уже наполнены. - Тебе очень нравится баловать меня, не так ли? - пошутил он. Чак сел прямо и взял в руку бокал. - Не будь таким эгоцентричным, Басс, - ответила она. – Просто я подумала, что бокал виски, выпитый в компании твоей замечательной жены, будет лучшим способом снять напряжение. - А я-то считал, что ты предпочитаешь снимать напряжение более интересными способами, - поддразнил ее Чак. Он скользнул взглядом по ее ногам, которые только отчасти были прикрыты ночной сорочкой, и на его губах снова появилась ухмылка. Блэр игриво стукнула его по плечу перед тем, как медленно проскользила ладонями до его шеи и окончательно освободила его от галстука, который все еще был на нем. Затем она аккуратно расстегнула три верхние пуговицы на его розовой рубашке. - Вижу, у тебя еще остались силы флиртовать? - Как может быть иначе. Он подмигнул ей, и Блэр улыбнулась в ответ, а в ее глазах вспыхнул коварный огонек, заставивший его забыть об ужасном дне, что он пережил. Сделав глоток виски, он заметил на столе серебреный поднос, полный макарун. При виде еды его желудок начал урчать, и Блэр с подозрением посмотрела на него. - Ты ведь не пропустил снова обед, Чак? – спросила она. Ее интонация колебалась между беспокойством и раздражением. Чак опустил глаза, мысленно задаваясь вопросом, когда же он разучился врать. Ему полагалось превосходно уметь лгать, быть мастером всевозможных схем и планов. И он с гордостью повторял себе, что со всеми остальными он таким и был. Но когда дело касалось Блэр, он не мог скрыть даже такой мелочи, как отсутствие еды в его желудке со времени завтрака. У нее был прирожденный талант прекрасно понимать его поступки и паузы, словно у нее был особый словарь. Поэтому ложь была неприемлема в их браке, и это доставляло ему огромную радость, поскольку то же относилось и к Блэр. - У меня не было времени на обед, - признал он, зная, что она уже была готова начать отчитывать его. Чак поднял на нее глаза и заметил, что Блэр поставила мартини на столик и скрестила руки на груди. Она смотрела на него так же, как и на Генри, когда мальчик не слушался ее. (Случалось это довольно часто, поскольку ребенок был таким же независимым, как его мать, и упрямым, как отец, и к тому же ужасно избалованным, но ни один их них не был готов признать это вслух). Поэтому Чак решил использовать тактику своего сына: он посмотрел на Блэр щенячьими взглядом (стараясь не переусердствовать, иначе это разозлило бы ее еще сильнее), на его лице появился отпечаток грусти и усталости, и он стал ждать, когда она начнет отчитывать его. Чак бы сказал: «Пожалуйста, не кричи на меня, у меня болит голова, помнишь?». Затем он бы начал со страдальческим выражением лица массировать виски. Она бы опять присела рядом с ним и перестала читать ему нотации. Чак знал, что она ничего не могла поделать с этим: она не могла противостоять ему, когда он нуждался в чем-то. Это было ее слабим местом. На мгновение ему показалось, что Блэр попалась на его маленькую уловку, но затем что-то привлекло ее внимание. Ее взгляд упал на кресло, где мирно лежал подарок в ожидании момента, когда его откроют. Чак проследил за ее взглядом. Когда он наконец понял, на что она смотрела, он застонал: теперь он точно попал. - О, - Блэр встала, подошла к креслу, взяла пакет в руки и осмотрела его. – Но у тебя было время, чтобы сходить и купить это? – спросила она, не ожидая от него ответа. - Блэр… - он попытался объясниться, но она остановила его, подняв руку. - Я полагаю - еще одна бабочка. Чак ответил не сразу. Он стиснул зубы, затем сделал глоток скотча. Блэр вздохнула и снова села рядом с ним. Чак видел, что она изо всех сил старалась не показывать, как сильно она ему сопереживала: Блэр не любила моменты, когда у нее не получалось быть авторитарной. Но если они говорили о Генри, ни у одного из них не было достаточно сил, чтобы оставаться действительно строгим. Поэтому, заметив, что она не была по-настоящему раздражена, он расслабил плечи и облокотился на спинку дивана. - Ему понравилась та, которую я надевал вчера. Что мне оставалось делать? – с силой произнес Чак, испытывая внутри противоречивые чувства. Блэр мягко засмеялась. Она положила руки ему на плечи и начала слегка массажировать его шею, при этом на ее лице не осталось и следа прежнего раздражения. - Может быть – прилично пообедать, вместо того чтобы покупать ему еще один подарок? – с иронией ответила она. - Я имею право покупать своему сыну столько подарков, сколько захочу, Блэр. Мне не нужно твое разрешение. При этом Чак в душе признавал, что его слова прозвучали бы более грозно, если бы он уже не поддался прикосновениям Блэр. Она снова засмеялась – на этот раз более громко. - Хочешь знать, почему ты это делаешь? – спросила Блэр, слегка ткнув пальцем ему в грудь. - Ты же все равно мне скажешь, - заметил он, закатив глаза. - Потому что ты боишься подвести его. На этой неделе ты каждый вечер приходишь домой с подарком, поскольку чувствуешь себя виноватым, что из-за трудностей на работе не успеваешь вернуться домой вовремя и пожелать ему спокойной ночи. Чак предпочел ничего на это не отвечать. («Так будет выглядеть более достойно», - сказал он себе.) Он одним глотком осушил бокал и снова положил голову на колени Блэр. - Он твой сын, Чак. И мой. Поверь мне, он знает каждую уловку, что заставит тебя чувствовать себя виноватым. Но тебе не нужно волноваться: Генри счастлив, и он так гордится тобой. Он только и говорит о том, что Великий Чак Басс – его отец, каждый день сводит с ума Дороту своим желанием одеваться так же, как и ты, и продолжает говорить всем, что однажды он будет править миром. Чак засмеялся, чувствуя себя уже более расслаблено. - Возможно, я сказал, что ему это суждено, когда в последний раз брал Генри с собой на работу, - признал он. Не смотря на то что Чак не имел возможности видеть Блэр, он прекрасно представлял себе, как в этот момент она качала головой в мнимом раздражении. - Конечно, ты сказал ему это, я не сомневалась. Некоторое время они сидели в тишине. Чак позволил себе закрыть глаза, в то время как Блэр продолжала пропускать его волосы сквозь пальцы. - В следующем месяце мне надо будет съездить во Францию. В отеле в Монако полный беспорядок. В наше время так много людей, совершенно не способных выполнять свою работу. Мне придется уволить как минимум половину управляющего персонала, чтобы, возможно, другая половина поняла, как выполнять свои обязанности, - сказал Чак через несколько минут. - Я тебя умоляю, Басс. Не пытайся сделать вид, что тебе не доставляет удовольствия терроризировать подчиненных. Спорю, ты даже не сообщишь им, что собираешься приехать, - сказала Блэр довольным тоном. Чак усмехнулся: он знал, что разговоры о чем-либо, касающемся власти, были словно прелюдия для его жены. Жаль, у него совершенно не было сил ни на что, кроме как лежать здесь и позволять ей ерошить его волосы. Иначе этот разговор непременно бы закончился удивительным сексом. - Конечно не сообщу. Если я это сделаю, они подготовятся к моему приезду. Но я пока не знаю, сколько дней мне придется там провести, - ответил он, затронув ту тему, что по-настоящему беспокоила его. Он любил свою работу и был невероятно хорош в ней (к чему притворная скромность?), но мысль о разлуке с семьей не приносила ему радости. Особенно сейчас, когда Генри только подрастал и мог лишь спрашивать у него, когда он вернется, или говорить: «Я скучаю,» - по скайпу. Чаку трудно было до конца поверить, что Генри мог действительно скучать по нему. Эти мысли одолевали его по многим причинам, о которых он даже не хотел задумываться. - Чак, не мучай себя. Это часть нашей жизни. Мне едва удается возвращаться домой в преддверии Недели моды, но когда все заканчивается, вы с Генри по-прежнему здесь, ведь так? «Она права; она всегда оказывалась права, особенно когда дело касалось его», - подумал он. Однако Чак ничего не ответил. Блэр воспользовалась паузой, чтобы сменить тему, желая, возможно, наконец заставить его расслабиться. - К тому же, - начала она радостно, - когда ты не можешь быть рядом, Генри занимает его дядя, который бывает здесь очень часто. Нейт заходил сегодня перед ужином. Чак нахмурился. - Он заходил? - Честно говоря, это было немного странно. Я не о его присутствии здесь - он все время тут. Но он ни разу не спросил о тебе. Чак вздохнул и слегка покачал головой. - Он зол на меня, - признался Чак, после чего Блэр с любопытством посмотрела на него. - Нейт? Зол? На тебя? – спрашивала она, и ее вопросы звучали все с большим удивлением. Она определенно пыталась удержаться от смеха. – Что за исключительное событие! И могу я спросить почему? Чак на мгновение задумался. Ответ был таким смешным и, честно говоря, нелепым, что он даже не знал, как преподнести его Блэр. К тому же, хотя сам Чак давно знал Нейта как облупленного (учитывая, что его лучшего друга было довольно легко понять, ведь его мысли и поступки были столь же прозрачны, как и его голубые глаза), он раздумывал над тем, имел ли он право рассказывать Блэр. Но затем Чак вспомнил, что держать вещи в секрете от его жены было гиблым делом, поэтому он вздохнул и начал объяснять. - Официально, он зол на меня, потому что я пригласил Джека на ежегодный Потерянный уик-энд. Он запланирован на следующую неделю, и я подумал, что будет невежливо не пригласить его, особенно учитывая, что при таком количестве работы мы, скорее всего, проведем его в Эмпайер. Но, видимо, Натаниэль решил стать тобой на один день и разразился тирадой о том, что это должно быть «нашей традицией, а традиции нельзя игнорировать». Тут Блэр не смогла удержаться от смеха, и ее реакция заставила Чака улыбнуться. Он задумался над тем, как много мужчин могут откровенно разговаривать со своими женами о странном поведении своих лучших друзей или о ночи игры в покер. И, поскольку среди огромного количества людей, что он знал, Чак не мог вспомнить ни одного подобного случая, он почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. - Он правда так сказал? У тебя появился ревнивый парень, Басс. Мне стоит начать опасаться? Чак засмеялся. - Скорее всего, я просто схожу завтра поужинать с ним и Генри. Совместный вечер должен решить поверхностную проблему. Но, откровенно говоря, я беспокоюсь за него. - Почему? Все еще волнуешься, что он не справиться со своей политической компанией? Я буквально полностью организую ее для него, Чак, и ты сам поддерживаешь его, как только можешь: даешь ему советы по поводу выступлений, следишь за тем, чтобы он не позволял старику забираться ему в голову. Блэр, по своей сути склонная и любящая командовать и всё контролировать, была невероятно довольна тем, что Натаниэль баллотировался в мэры. Она ежедневно звонила ему, дабы убедиться, что он следовал всем её советам, и каждый раз не упускала возможности напомнить, что он должен найти себе достойную девушку, поскольку, как она говорила, «люди голосуют за первых леди, и все это знают». Но в этом вопросе ее советы не имели успеха. Натаниэль был слишком романтичен и честен для того, чтобы встречаться с кем-то только ради дополнительных голосов. Чак и Блэр оба знали это. Разница заключалась в том, что Чак оставил попытки воздействовать на чистое сердце своего лучшего друга, тогда как Блэр продолжала изо всех сил стараться что-то с этим поделать. - Я не думаю, что политика или его дедушка имеют отношение к проблеме Натаниэля, Блэр, - начал Чак, стараясь найти наиболее простой способ донести свою мысль. – Он так ревнует к Джеку, поскольку ему становиться страшно, что люди оставляют его позади. Мне кажется, он думает, что я заменяю его. - Как такая мысль вообще могла прийти ему в голову? – сказала Блэр уже более серьезным тоном. – У него ведь даже есть ключи от нашего дома! - Вряд ли это имеет первостепенное отношение ко мне или к нам. Последние шесть месяцев были для него весьма тяжелыми. Он старается вести себя так, словно он счастлив за Серену и Хамфри, но после свадьбы она так и ни разу ему не позвонила, они даже не встречались с этого времени, а прошло несколько месяцев. Создается впечатление, словно она вычеркнула его из своей жизни, а ты ведь знаешь, как Натаниэль дорожит ее дружбой. Он чувствует себя брошенным. - Ее дружбой, ха? – с сарказмом прокомментировала Блэр, приподняв брови. - Я старался быть нейтральным, Блэр, - сказал он ей, легко засмеявшись. – К тому же он сам до сих пор не осознал, что дружба не самое точное слово для описания его чувств. Это Натаниэль. У него измученная душа… Как только Чак произнес эти слова, Блэр снова поцеловала его, на этот раз глубже. Когда их губы разъединились, она тепло улыбнулась ему. - Ты замечательный человек, Чак Басс. Ты заботишься о тех, кого любишь. - Очевидно, это не совсем так, - ответил он шутя. – Я забыл спросить, как прошел твой день. На время он действительно почувствовал себя виноватым: он начал жаловаться на свои проблемы и не убедился, все ли было в порядке у нее. Тем не менее, Блэр не дала этому чувству длиться долго. Она прижала палец к его губам и покачала головой. - Все в порядке, Чак. У тебя болит голова, так что ты прощен на этот раз - но только на этот. Так или иначе, в ателье сегодня все было довольно спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока не появилась Серена с намерением поговорить о том, что брак - это сложный пазл, который так нелегко собрать. Мне интересно, в какой статье по псевдопсихологи она нашла это выражение. - Сложный пазл, который нелегко собрать? Хамфри, что, создает ей какие-то проблемы? – спросил Чак, раздраженный уже от мысли о Дэне Хамфри. Они оба не испытывали особенной радости по поводу его брака с Сереной, но они любили ее и прекрасно знали, что она («к большому сожалению», - мысленно добавлял Чак) любила его. Тем не менее, Чаку было трудно это принять. Он отгонял от себя мысль о том, что этот вечный выскочка был частью его семьи. (По-настоящему он не считал его ее частью так же, как и Блэр, но Хамфри женился на Серене, и это сделало его, по крайней мере юридически, их родственником.) И если он снова, каким бы то ни было образом, причинил Серене боль, Чак лично проследит за тем, чтобы Дэн Хамфри был изгнан с Манхэттена до конца своей жалкой жизни. Осознание того, что осуществление этого плана было в его силах, вернуло ему спокойствие. Он ухмыльнулся своим мыслям, и это не осталось незамеченным для Блэр. - Успокойся, Басс. Нет причин становится чересчур заботливым братцем. Он Хамфри, а она Серена, конечно, у них есть свои проблемы. Судя по всему, причина на этот раз в том, что Серена пару дней назад ходила выпить с Джорджиной, и, цитируя ее, «не спросила его мнения по этому поводу». - Как будто она должна была. Это брак, а не тюрьма. Все-таки он такой придурок. Ждать, что твоя жена будет спрашивать у тебя разрешения перед тем, как сделать что-то, по меньшей мере, не уважительно по отношению к ней. Тебе так не кажется? Такое поведение казалось ему совершенно абсурдным. Он не мог представить себе подобного в их отношениях с Блэр. Чаку даже в голову не приходило указывать ей, что она может или же не может делать. Она была исключительным созданием, независимой женщиной, которая не позволила бы ему себя так вести (да и он совсем не хотел этого). При этом она в свою очередь никогда не устанавливала каких-либо правил для него. - Он просто не может принять, что она всегда будет нечто большим, чем то, какой он хочет ее видеть. Дело даже не в выпивке, а в ее жажде большего. Она может проводить вечера, наблюдая за тем, как он читает или готовит пасту, но в конце концов ей всегда будет нужно что-то ещё. Это Серена, ей нельзя обрезать крылья. Устав от разговоров о Дэне Хамфри, Чак поднес руку Блэр к своим губам и поцеловал ее. Он любил это делать: ее ладонь была такой маленькой по сравнению с его собственной, но при этом их тела каким-то образом идеально подходили друг другу. Его пронзила мысль об исключительной редкости того, что они имеют: крепкие отношения, в которых они могли быть собой, не извиняясь за свои недостатки. - Я бы никогда не захотел, чтобы ты была кем-либо, кроме самой себя, Блэр, - сказал он, чувствуя необходимость заверить ее в этом. Блэр улыбнулась ему и оставила поцелуй на его лбу. - Потому что между нами нечто совершенно особенное. Им никогда не быть нами, Чак. Мы для них чересчур. Он улыбнулся, закрывая глаза. «Она совершенно права. Блэр всегда была права», - снова подумал он. Это была его последняя мысль перед тем, как он провалился в сон. Его голова все так же лежала у нее на коленях, и она продолжала пропускать его волосы сквозь свои пальцы.***
На следующее утро Блэр проснулась в пять, чувствуя, что кровать на стороне Чака была пуста. Прошлым вечером, позволив ему с час поспать на диване, Блэр убедила его перелечь в кровать. Там же он должен был находиться и сейчас. Она встала, надела свою ночную сорочку и заглянула в ванную проверить, не было ли Чака там, но комната оказалась пуста. - Чак? – позвала она его, выходя из их спальни, стараясь при этом не повышать голоса, чтобы не разбудить Генри. Наконец она увидела его рядом с детской. Он стоял у входа, прислонившись к открытой двери и внимательно наблюдая за тем, что происходило внутри. Блэр бесшумно подошла к Чаку и мягко прикоснулась к его плечу, чтобы не испугать его. - Я знал, что ты проснешься, - спокойно сказал он, посмотрев на неё с ухмылкой на губах. – Ты не можешь спать без меня. - Сейчас пять утра, а тебе все равно удается быть занозой в заднице, Басс, - прошептала она. – Я впечатлена. К этому времени она уже полностью проснулась. «Но Чаку не помешало бы еще поспать», - подумала она, слегка беспокоясь. Блэр давно бы сказала ему возвращаться в спальню, если бы не заметила, с каким выражением лица Чак продолжал смотреть на Генри, мирно спавшего в своей кровати. В его взгляде была некая грусть, трудно скрываемая меланхолия, которую, будь на то ее воля, он бы никогда больше не чувствовал. Она видела, что разговор, произошедший пару часов назад, не до конца его убедил. Ей не оставалось ничего иного, как только ждать, пока он сам что-нибудь скажет: не было смысла подталкивать его к разговору, когда он этого не хотел. Она научилась (по прошествии времени и благодаря огромному терпению, которое ей придавала любовь к нему) давать своему мужу время перед тем, как он объяснится. Блэр не сомневалась в его полном доверии, поэтому давно перестала беспокоиться, что он не рассказывал ей о своих мыслях сразу же, ведь в конце концов он всегда делился с ней всем. Просто он был так устроен. Это глубокая уверенность давала ей сил ничего не предпринимать в данную минуту. - Как думаешь, он знает, как сильно я его люблю? – спросил он спустя некоторое время, не прекращая смотреть на Генри. – Я не хочу, чтобы Генри думал, что он на втором месте в моей жизни, Блэр. Он самое важное в ней. Он смолк и опустил свой взгляд. Блэр почувствовала, как дрожь пробежала у нее по спине. Она слишком хорошо представляла себе, о чем он думал в данную минуту: о детстве, пропитанном чувством одиночества, о мальчике в костюме и галстуке, ждущем часы, дни напролет отца, который так и не появлялся, задаваясь при этом вопросом, была ли в том его вина. Может, что-то было не так с ним, может, он что-то сделал, чтобы заслужить это отсутствие любви и заботы? Блэр знала, что это было лишь началом истории, у который был ужаснейший эпилог из всех возможных и которую она не могла просто перечеркнуть. Чак был вынужден пронести ее через всю свою жизнь. Блэр прекрасно понимала: мысль о том, что Генри чувствует себя оставленным или одиноким, была для Чака глубочайшим страхом. Эта пугающая мысль заставляла его чувствовать неуверенность в себе в его отношениях с сыном. Он постоянно беспокоился, что подведет Генри или же что его будет недостаточно. И, несмотря на все усилия Блэр, направленные на то, чтобы показать своему мужу, что Генри души не чаял в нем, что их сын чувствовал себя любимым и защищенным рядом со своим отцом, иногда Чак просто не мог справиться с этим беспокойством. Он прятал эту уязвимость глубоко внутри и вряд ли раскрывал существование этой небольшой трещины на фасаде его сильной личности кому-либо, кроме нее. Возможно, это было как раз тем, что Блэр больше всего в нем любила: это нежная чувствительность, о которой достоверно знала только она. - Самое важное, - повторил он, на этот раз с еще большей уверенностью. Она уже собиралась ему что-то ответить, когда произошло нечто совершенно обыденное, но при этом волшебное: Генри, вероятно, проснувшийся от звука их голосов, сел в кровати, потер свои глаза и устремил взгляд на своих родителей. Затем он сонно прошагал к ним, взял Чака за руку и потянул его за собой назад в кровать. - Папа, пойдем спать, - сказал он едва слышно. – Завтра суббота - по субботам нет работы. Чак, будучи просто не способным отказывать своему сыну, обернулся посмотреть на Блэр. - Я думаю, ты получил свой ответ, - сказала она ему. Она не могла изменить его прошлое, как и то, что оно заставляло его чувствовать неуверенность в своем настоящем. Но в этот момент она поняла, что это уже не ее обязанность. У Чака теперь был кто-то другой, кто наблюдал за тем, чтобы тот никогда не забывал, что он получил от жизни. И, несмотря на то что ему было всего три с половиной, Генри прекрасно справлялся со своей задачей. Позднее, наблюдая за тем, как они спали, крепко обнявшись, Блэр не могла не вспомнить слова Серены о пазле. В душе она была с ними согласна: брак действительно был сложным пазлом. Ее собственный был большим, со множеством мельчайших кусочков, но все они прекрасно складывались воедино. Она почувствовала огромную благодарность, и тепло, которое ей дарило чувство принадлежности, разлилось у нее в груди. Она улыбнулась, готовая начать новый день.