Забытое и оставшееся

      Ночной воздух холодит кожу шеи у затылка, заставляя передернуться и закурить, стоя у ступеней мрачного здания, в окнах которого более не горит свет. Хотя да, ветер тут, конечно, ни при чем, потому что это не он причина того, что Джейса продирает до костей, заставляя жадно затягиваться. Он был здесь уже много раз и до, и… После приходить не хотелось, не хочется до сих пор. Но здесь хранится одна из лучших коллекций магических книг, и институт пользуется ею регулярно, впрочем, всегда возвращая все на место. Прежний ее хозяин любил порядок. Джейс затягивается глубже, докуривая, а после на выдохе делает первый шаг, словно ныряет в омут с головой. Уговаривает себя, что нажрется после, когда возьмет эту чертову книгу и вернется в институт. Уговаривает себя продолжать подниматься по ступеням, хотя сегодня это труднее, чем обычно, возможно, даже труднее, чем тогда, десять лет назад, но не факт. Пусть ноги сейчас и налились свинцом, Эрондейл просто не уверен, что тогда было трудно подняться. Не первый пролет — это точно, они с Алеком тогда просто проскочили его. Тогда они вообще бежали очертя голову…       Вообще, сначала они были в Аликантэ, что им понадобилось в библиотеке города стекла, Джейс сейчас не вспомнит и под страхом смертной казни, да это уже и не важно, хотя они проторчали в ней до позднего вечера. Затем решили выпить кофе, Алек смеялся, вообще был счастлив, рассказывал о том, как Макс начинает практиковаться в магии, а Рафаэль делает успехи на тренировках. Про Магнуса молчал, но не потому, что Джейс не хотел слушать, нет, просто это было слишком личное, слишком ценное, то, что Алек не хотел обсуждать ни с кем. Эрондейл, к слову, только что вернулся из длительной командировки в Перу, а потому был совсем не прочь выслушать новости от своего парабатая, размышляя: стоит ли рассказывать Алеку о всех тех странных вещах, что вытворял его супруг в этой стране и о которых до сих пор слагают то ли легенды, то ли уже анекдоты, или же благоразумно промолчать? Алек в тот момент рассказывал ему, что завтра они всей семьей планировали прогуляться, как вдруг осекся и побледнел, чтобы сначала неверяще взглянуть на свою руну связи, а после рвануть прочь, уронив по пути стул. Джейсу не оставалось ничего, кроме как побежать за ним.       То, как они добирались до портала, Эрондейл помнит весьма смутно, но то, как они оказались здесь и были встречены скорбными лицами всего института, столпившегося у входа в полном вооружении, и второго кардона, состоящего из нечисти, забыть ему, пожалуй, не удастся никогда. Их не останавливали, никто бы не посмел, но тошнота от осознания уже подбиралась к горлу. Верить не хотелось, ни ему, ни, тем более, Алеку. Хотя ужас захлестывал обоих, и чувства были неотделимы друг от друга, смешиваясь в жуткий коктейль. Алек не верил, не мог поверить, не хотел, он прыгал через три ступеньки, лишь бы добраться поскорее до нужной двери, но замер в одном пролете от оной, пригвожденный звуком, который Джейс слышал лишь однажды и надеялся не услышать больше никогда. Он слышал его в городе стекла, и ему честно казалось, что подобного вопля отчаяния и ужаса с уст Мариз Лайтвуд ничто и никогда не сможет сорвать. Как же он ошибался…       Казалось, от этого заложило уши, или это был шум в голове Алека? Разницы уже не было, только Алек двинулся вперед, заставил себя двигаться, чтобы замереть в нескольких шагах от распахнутой двери. Сейчас она закрыта и соблазн ее не открывать велик, есть выбор не открывать эту чертову дверь. Тогда выбора просто не было. И по отдельности Алека и Джейса тоже уже не существовало.       Шагнуть в прихожую и тут же закашляться от густого металлического запаха. Он забивает ноздри, он оглушает, потому что только не здесь, не в этой квартире. В брызгах стены и пол, на котором целая лужа какой-то багряной жидкости, воспалённый разум отказывается принимать действительность, отказывается соотносить с лужей это слово.       Ноги тяжелые, теперь уже правда тяжелые, и заставить себя двигаться очень тяжело. Подошвы безбожно запачканы и оставляют эти жуткие следы на белоснежном ковре. Магнус будет ругаться… Мариза воет где-то в гостиной. Нужно проверить, что там случилось… Почему здесь столько народа? Почему кровит руна? Так ведь не должно быть, правда? Нужно будет попросить Магнуса проверить… Кстати, где Магнус?.. А дети? Роберт? Что он здесь делает? Почему смотрит так, будто готовится к чем-то ужасному? Обнимает, не дает пройти… Нужно. Нужно пройти в чертову гостиную! Подойти к детям и поднять их с пола из этой ужасной багряной лужи. Магнус ведь будет ругаться, когда увидит. Проснется и поднимется с пола. Как он уснул в этой жуткой позе? И кто так кричит?.. Ах да, это же сам Алек кричит и рвется, умоляет откликнуться, очнуться. Бесполезно. Бессмысленно. Теперь все бессмысленно, потому что мир сузился до трех родных людей, которых поспешно накрывают белыми простынями, тут же распускающимися фантастическими багряными цветами.       Джейс дергает головой, отгоняя чужие воспоминания, и наконец шагает в квартиру, поглаживая давно поблекшую руну парабатая. Алека давно нет. Есть только Верховный Инквизитор Идриса, который никогда не переступал порога этой квартиры, который никогда не был даже знаком с Магнусом Бейном.       Когда он принял это решение, никто не знает, может, сразу после похорон, когда его втроем удерживали от того, чтобы сигануть следом, а может, когда стало понятно, что виновных не найдут. Потому что не будут искать. И дело совсем не в демонах. Разве демоны могли бить клинком серафима? Вряд ли. Джейс видел тела, он точно знает, от чего погибли его племянники. Но отчет о вскрытии был уничтожен, Лайтвуды не смогли ничего добиться. А любые попытки самостоятельного расследования были пресечены Клэйвом. А потом Алек пропал. Он, который не ел, не спал, ни с кем не разговаривал несколько дней кряду, просто исчез, и все ожидали худшего, того, что он не вернется. Но он вернулся. Холодный и спокойный, а на все вопли Изабелль о том, что Магнус бы не хотел его страданий, он лишь спросил, кто такой Магнус. Все встало на свои места. Больше ни о Магнусе, ни о детях в институте никто и никогда не заикался.       Джейс не знает, хорошо это или плохо. Это есть. Это данность. И иногда Джейс рад тому, что Алек скормил свои воспоминания демону. Потому что он не знает, сколько бы выдержал его парабатай. Потому что самому Эрондейлу трудно находиться здесь даже спустя столько лет. Нужно просто пройти в библиотеку, забрать чертову книгу и уйти еще на год, а может — на два, вот только взгляд против воли цепляется за кольцо Лайтвудов, лежащее на полочке камина, и Джейс словно получает по голове. Ведь он точно помнит, что кольца они нигде не нашли, вероятно, его унесли с собой. И рука против воли тянется к украшению, но Эрондейл отдергивается от него, словно от раскаленного, когда слышит хриплый голос, на который и оборачивается:       — Не трогай, пусть лежит, — в арке, соединяющей гостинную и столовую, оперевшись плечом о косяк, стоит Алек. Его, мать его, парабатай. Верхние пуговицы на его рубашке расстегнуты, рукава закатаны, а в руках бокал с чем-то янтарным, коньяк или виски.       — Алек… ты же…       — Не пью? Пью. Давно уже пью. Только не помогает. Хочешь присоединиться?       Джейс только и может, что кивнуть, голова взрывается вопросами, но для начала ему действительно нужно выпить. Много. Литра три. Водки. Залпом. Потому что он вновь видит в Алеке тот же надлом, что и много лет назад, и мысль о том, что он помнил все эти годы, молотом бьет по нервам.       Они пьют много. Алек молчит. А Джейс не осмеливается спросить, но Лайтвуд все же выдыхает:       — Я хотел забыть, правда, хотел. Чтобы меня не разрывало от каждого вдоха, от каждого слова, от каждого вашего жалостливого взгляда. Но как я мог?.. Я любил их слишком сильно, чтобы отпустить. Так глупо. Ведь сейчас я и правда забываю. Не помню смеха, голосов, улыбок. Я готов на что угодно сейчас, чтобы вспомнить то, о чем мечтал тогда забыть. Я готов отдать все, лишь бы провести хотя бы мгновение с ним, но вот незадача: у меня ничего не осталось.       И Джейсу нечего возразить. Потому что Алек прав. Потому что реплика «У тебя есть мы» будет слишком кощунственной. И он лишь подливает старшему брату коньяка. С губ срывается другое:       — Где ты нашел кольцо?       — Я действительно обращался тогда к демону. Но просил его о другом. Знаешь, их было шестеро. Шестеро хорошо обученных нефилимов, против уставшего мага и двоих детей. Шесть больных на голову ублюдков, со своими больными принципами о чистоте и святости. Не последователи Валентина, нет, но шваль, на него очень похожая… Они страдали долго, — Алек дергает уголком губ и залпом осушает бокал, а после, оставив его на барной стойке, тихо уходит прочь. Эрондейл провожает его взглядом и, плюнув на все, делает глоток прямо из горла. У Алека Лайтвуда действительно ничего не осталось. Ни мести, ни его самого.