***
Пробуждение на следующее утро было не самым приятным. Хотя когда оно в последний раз было приятным, 10к бы сказать затруднился. И всё-таки меньше всего, едва открыв глаза, парень хотел услышать от помощника Мессии, что Мёрфи немедленно ожидает его у себя в кабинете. «Это как-то связано с тем, что я увидел список? Или он вчера заметил что-то другое?» невольно спросил себя юноша, но тут же отбросил эти мысли. Он не хотел думать о том, что Мёрфи собирается ему сказать или с ним сделать, потому что знал: наверняка это будет ещё одна попытка сломать остатки его воли. Очередной напряженный до предела ненавистный разговор, после которого 10к будет ненавидеть себя, проклинать себя за то, что должен был ответить или сделать в ответ на слова или поступки Мёрфи при разговоре, но не смог. Проклинать себя за абсолютное бессилие. Какой толк в этой внутренней борьбе, если всё, на что хватает сил — это находиться более-менее в здравом уме, но при этом всё равно оставаться марионеткой и не иметь возможности ослушаться?! В кабинете со вчерашней ночи почти ничего не изменилось. Даже Мёрфи сидел в том же самом кожаном кресле, только уже прямо. Вставал ли он с него с момента пробуждения? Трудно было сказать. При виде 10к выражение лица Мессии едва заметно изменилось, но осталось всё таким же с трудом читаемым. Появилось в нем лишь что-то строгое и одновременно… довольное? — Ты быстро. Мне нравится такая исполнительность, — мужчина откинулся назад в своем кресле, показывая, что он полностью расслаблен и на этот раз не настроен на напряженную беседу, — но не нравится, как ты выглядишь. — Обратившись с этими словами к 10к, Мёрфи вдруг резко перевел взгляд на помощника, и тот, не задавая вопросов, удалился, оставляя старых знакомых наедине. Юноша продолжал стоять посреди кабинета, не зная, куда себя деть, точно нашкодивший школьник, вызванный на ковер к директору. Мёрфи, однако, не спешил продолжать свой монолог, напротив — он о чем-то напряженно думал, пристально рассматривая 10к с ног до головы. Наконец, мужчина поднялся с кресла и медленной, вальяжной походкой подошел к стоящему по струнке молодому человеку. Тот нашел в себе силы посмотреть на него волком, выражая всю свою ненависть и всё своё презрение этим взглядом — больше он ничего не мог. — Пришла пора приступить к твоей новой миссии, — вкрадчиво начал мужчина, говоря тише обычного, хотя в здании не было никого, кому он мог бы бояться выдать информацию, — То, что тебе предстоит сделать, Т-о-м-а-с, очень важно для тебя, для меня и для всех полукровок. Я бы не хотел, чтобы ты относился к этому спустя рукава. Я бы хотел, чтобы всё прошло безукоризненно. 10к сглотнул, когда почувствовал, как мозолистая ладонь мужчины поднялась вверх по его левой руке, сжала виднеющееся из прорванного рукава плечо и затем по-хозяйски легла на его шею чуть ниже затылка. — Ты меня знаешь, Томас. Для меня важна каждая деталь. Поэтому я хочу начать с деталей даже здесь. Я уже дал тебе новое имя, но этого мало… — 10к чувствовал, как мужчина осторожно, будто боясь сделать больно, ощупывает пальцами отпечаток собственных зубов вверху его спины. Знает, что след от укуса там, что он не мог никуда исчезнуть, как и у укушенных в щеку, но всё равно хочет убедиться в своей власти над стоящим перед ним парнем. Сердце юноши сжалось от очередного приступа ненависти к себе, когда шея сзади нагрелась от долгого прикосновения чужой ладони, и мозг посмел расценить это как уют и долгожданную ласку. — Пойдём, тебя надо умыть хорошенько, — Мерфи отнял руку от шеи парнишки и, облизав большой палец, потер им измазанную сажей щёку 10к, — а потом уже сделаем всё остальное.***
10к лихорадочно тёр глаза перед зеркалом. Он делал это уже битых пять минут. Сперва думал, что хватит холодной воды, потом подключил к делу и теплую. Водоснабжение восстановили ещё не во всех домах города, однако здесь, в доме Мёрфи, оно, конечно, было. Только попробовав помыть лицо с мылом, юноша понял, что черные круги под глазами — уже не сажа. Они просто… просто есть. Это то, как он теперь выглядит. И, возможно, то, каким он умрёт. — Достаточно, — послышался сзади властный голос Мёрфи. — Идём. Словно робот, 10к развернулся прочь от раковины и беспрекословно последовал за Мессией по коридору. Он ожидал возвращения в кабинет, но этого не произошло. Вместо этого Мёрфи привел его в комнату, куда его раньше не впускали, но это не помешало 10к моментально распознать, чья это комната. — Как тебе? Думаешь, Люси понравится здесь? — Мёрфи с удовлетворением оглядел результаты стараний своих слуг, после чего обернулся к парню, чтобы встретить его всё ещё враждебный, но несколько удивлённый взгляд, — Знаю, она была совсем ещё малышкой, когда мы видели её в последний раз, так что мне остается лишь полагаться на интуицию в выборе того, что может прийтись ей по душе. Ну ничего. Всегда можно что-нибудь переделать. А пока мы должны закончить с тобой… 10к оглядывал выкрашенную в пастельные тона детскую комнату с шелковыми занавесками и уютной маленькой кроваткой, с игрушками, аккуратно рассаженными по тумбочкам и подоконнику. Что-то надламывалось в нём каждый раз, когда он пытался поверить, что Мёрфи действительно любит дочку и хочет вернуть её назад. Вернуть теперь, когда может что-то ей дать, а не таскать за собой из штата в штат, опасаясь быть застреленными в любой момент, мучаясь от жажды и голода. Мёрфи может кого-то любить. Что-то для кого-то делать. Даже видя это собственными глазами, 10к не смог бы сломать закостенелые стереотипы, построенные на ненависти и презрении в его голове, если бы не то, что начало происходить дальше. — Садись, — Мёрфи отодвинул от туалетного столика светло-зеленый стул без спинки. — Нормальное зеркало пока висит только здесь, так что пришлось привести тебя сюда. Садись, говорю. Замешкавшийся 10к беспрекословно выполнил указание и устроился на стуле перед зеркалом. Он уставился на свое отражение в стекле, оглядывая в очередной раз свои впалые щёки и пустые безэмоциональные глаза. Вот, что сделал с ним апокалипсис… нет, Мёрфи! 10к ненавидел такого себя, и впервые мысль о том, что он видит своё отражение, возможно, последний раз в жизни, приносила ему радость. Вдруг что-то теплое прошлось между прядями его всклокоченных торчащих крупными иглами волос. Парень поднял взгляд на зеркало вновь и увидел, что Мёрфи стоит позади него — прямо вплотную. Его испещренные странным синим рисунком пальцы ещё раз прошлись по черепу 10к, слегка надавливая. Мёрфи в зеркале нахмурился, точно примеряясь, на какую сторону уложить торчащую чёлку парнишки. Потом он отвернулся, послышался шорох открывания какой-то пластмассовой баночки, затем влажный липкий звук чего-то скользкого. Руки Мёрфи нависли над его головой, блестя от какой-то субстанции, должно быть, от геля или чего-либо похожего. Пальцы мужчины бережно перехватывали прядь за прядью, прочесывая их гелем и осторожно укладывая так, как они должны лежать. Иногда подушечки пальцев случайно проходились по голове Томаса, и парень чувствовал, будто у него закладывает уши — все мысли тут же обрывались от этого чувства, а когда юноша осознал его как приятное, его тут же бросило в жар от отвращения и ярости, сердце забилось в ушах и голове, а желудок аж подпрыгнул к горлу, отзываясь невыносимой тошнотой и болезненным спазмом. 10к не мог поверить и простить себе, что ему приносит удовольствие что-то, что делает именно Мёрфи. Он хотел бы сорваться с места и убежать… Нет, он заставлял себя хотеть этого, а на самом деле хотел остаться, хотел не сходить с этого места до тех пор, пока Мёрфи не уйдет из комнаты, потому что нужно, чтобы Мёрфи был поблизости, иначе… Он уже сталкивался с этим там, в лесу, когда сбежал от Мёрфи. Действие спасительной вакцины заканчивалось, начинались галлюцинации, голова точно набивалась ватой, тело отказывалось слушаться, в ушах стоял оглушительный звон, ноги подкашивались, а руки то и дело болезненно сжимались в кулаки, прокалывая ногтями насквозь кожу ладоней, а взор становился затуманенным, и приходилось моргать через каждую секунду, чтобы этого избежать. Невыносимая пытка, которая прекращалась лишь тогда, когда Мёрфи был рядом или во время выполнения его приказа. Наверное, прекращалась она и тогда, когда полукровка смирялась с властью Мёрфи окончательно, но этого Томас точно не знал — он всё ещё не поддавался. Пока ещё нет. — Как думаешь, чёлку лучше набок? Вот так? — хрипло шепчет Мёрфи рядом с его ухом, почти на ухо, отчего мурашки бегут по всему телу Томаса, даже по голове. Все десять пальцев Мёрфи пробегаются по его голове вперед, укладывая непослушные жесткие волосы, потом ещё раз и ещё. Затем Мёрфи набирает ещё геля и водит одной рукой вниз от макушки по чувствительному затылку, чтобы волосы там не топорщились. Томас, забывшись, инстинктивно наклоняется чуть назад за его рукой, и он уже не может сказать наверняка, кого за это винить: давно предавшее его и сдавшееся на милость Мёрфи тело или его ломающийся и плавящийся под руками мужчины разум. Томас сидит так, с чуть приоткрытым ртом ловя это странно сладкое ощущение, минут, наверно, пять или больше, пока, наконец, не понимает, что Мёрфи больше ничего не делает с его причёской. Разлепив неожиданно для него самого закрытые глаза, Томас видит над собою внимательное лицо Мёрфи и понимает, что всё это время сидел, прислонившись затылком к его груди. Он осторожно отстраняется, горбится, не зная, куда деть взгляд, а позади него тихий голос произносит: — Я так и думал. Проверка с ножом была всего лишь ерундой. Но теперь я знаю, что ты по-настоящему мне предан. — Грубая рука пробегает по волосам юноши в последний раз, — Пойду принесу тебе одежду и новое снаряжение. Потом скажу, что от тебя потребуется. Мёрфи уходит. Томас продолжает сидеть перед зеркалом. Он хочет разбить его, но потом вспоминает, что это для Люси, и у него не поднимается рука. Он сидит так с минуту, две, три, пять. В горле ком. Зеркало остаётся целым. Но осколки его разбитой вдребезги гордости валяются на полу у его ног.