While we're alive

Этот мир так хорош за секунду до взрыва… Fleur, «Русская рулетка».

Осознание пришло внезапно, всплыло из омута беспорядочных мыслей и ударило по мозгам – они бессильны. Оба. Он, знаменитый Копирующий ниндзя Хатаке Какаши, не мог сейчас сделать ровным счетом ничего, и что уж говорить о Сакуре, чьи глаза еще не просохли от слез по упрямому озлобленному мальчишке. Если этот мальчишка победит – всему конец, а остановить его может только другой мальчишка, не менее упрямый, между прочим. Никогда еще мир не казался столь хрупким, как белый дорогой фарфор звериных АНБУвских масок. Осознание пришло, когда, выбившись из последних сил, они остановились на привал и разделили на двоих последние глотки со дна чудом уцелевшей в боях фляжки. Вода была теплой и отдавала железом, но как будто вернула вкус жизни, по крайней мере, для Какаши. «Мы бессильны, – вдруг понял он, – зато все еще живы». С улыбкой, нелепой и неуместной, он подставил открытое лицо ветру, приятно холодившему влажные губы. Сакура смотрела на это с нескрываемым удивлением. Неужели она еще была способна чему-то удивляться? Сдерживая желание истерически расхохотаться, Какаши подошел к ней ближе. Так вдруг захотелось еще раз (возможно, в последний) почувствовать женское тепло, даже если сама женщина была слишком юной, чтобы так ее называть. Даже если это его бывшая ученица и боевой товарищ. Без спросу и предупреждения он поцеловал Сакуру. Кстати, ударь она его сейчас, и этот удар точно стал бы для Какаши смертельным – настолько он был без сил. Но Сакура, то ли по причине собственной слабости, то ли настолько шокированная поведением сенсея, просто позволила себя целовать, а потом и вовсе бросилась в его объятья, обвивая руками шею. Они остановились, лишь когда перестало хватать дыханья. – Почему? – прошептала она, жадно заглатывая воздух. – Почему вы меня поцеловали? – А почему ты позволила себя поцеловать? – Так странно, за последние сутки они прижимались друг к другу не меньше десятка раз, в схватках и перерывах между ними, но только теперь Какаши смог по-настоящему ощутить ее близость. Сакура молчала, и он пытался ответить сам себе. Может потому, что она тоже чувствовала, что мир был на пороге гибели… Может потому, что ощутила близость смерти, когда ее возлюбленный использовал риненган против нее… А может, просто потому, что это был первый в ее жизни поцелуй… Сакура молчала, а потом сама потянулась к нему, робко приоткрыла рот и зажмурилась. Губы ее подрагивали в предвкушении, и ей пришлось встать на носочки и высоко задрать голову. Сердце забилось, как перед битвой. Какаши сжал ее плечи и стал целовать с жадностью голодного пса. Где-то там Наруто сражался с Саске. Где-то там висели в коконах попавшие в Вечное Цукиеми люди. Здесь, в лесной чаще, под сенью вековых деревьев они были вдвоем, и все остальное вдруг перестало иметь значение. Не отрываясь ото рта Сакуры, Какаши просунул руку под ее водолазку. Кожа под ней оказалась горячей и гладкой, точно шелковой, и изумительно нежной. – Сенсей, – с легким испугом в голосе отозвалась Сакура, отворачиваясь. – Не бойся. Я не сделаю ничего плохого, – шепнул он, без особого удивления понимая, что желал бы овладеть ей даже насильно. Вместо лифчика под водолазкой на ней был надет короткий спортивный топ, Какаши задрал его, чтобы высвободить небольшие качнувшиеся груди. Не знавшая загара кожа отличалась совершенной белизной, выпуклые сосочки с окружающими их маленькими ареолами были нежно-розового цвета, и один только их вид вызывал непреодолимое желание вобрать их в рот. Что он и сделал, под удивленно-восторженный возглас Сакуры, быстро сменившийся приглушенными стонами. Какаши нравилось их слышать, ему нравилось задевать языком затвердевший сосок часто-часто, одновременно зажимая пальцами другой, нравилось вдыхать запах ее тела. Руки Сакуры обвили его голову, перебирали жесткие серые прядки, она была совсем не против, да. Сказал бы кто-нибудь еще час назад, что такое возможно, и Какаши рассмеялся бы ему в лицо. – Я хочу тебя, – непререкаемым тоном заявил он, оторвавшись от ее груди. Сакура растерянно захлопала глазами и покраснела. Вряд ли она представляла свой первый раз так: в погоне за Саске, посреди леса, и вдобавок с ним, Какаши. Недолго думая, он снял с себя жилет и водолазку, расстелил на земле, там, где трава росла гуще, легко подхватив Сакуру на руки, Какаши бережно уложил ее на эту импровизированную постель. – Сенсей, – вздохнула она, но больше ничего не сказала, щеки ее пылали, а руки не находили себе места. По очереди Какаши стащил с ее ног сандалии, избавил от одежды, пока она не оказалась полностью обнаженной, смущающейся под его пристальным взглядом и неловко пытающаяся прикрыться руками. Вдруг поднялся ветер, растрепавший и без того спутанные розовые волосы. Сакура задрожала, обхватила себя за плечи и прикрыла глаза. Она выглядела такой беззащитной, такой красивой и невероятно женственной. Так хотелось ее обнять, защитить от всего на свете, и Какаши, поддаваясь своему порыву, развел ее коленки в стороны и накрыл собой. Как хорошо было снова ее целовать, ласкать сантиметр за сантиметром прекрасное нагое тело, наслаждаться запахом и вкусом. И делать все это сразу, и чувствовать ответные ласки и теплое дыхание на своей коже. Как же хотелось, наконец, взять ее, сделать своей, хотя бы ненадолго, на несколько минут, пока этот мир не полетел ко всем чертям. И еще – подумать только! – совсем недавно ему казалось, что он не способен сделать и нескольких шагов. Никакой защиты у них, конечно, не было, и Какаши отдавал себе в этом отчет, еще когда запускал руку ей под водолазку, но теперь он скорей бы умер, чем остановился. Если они выживут, а Сакура забеременеет и заставит на себе жениться, оно все равно того стоит. Так, во всяком случае, казалось Какаши, когда он приспустил вниз брюки и трусы, освобождая твердый и уже совсем мокрый член. Сакура наблюдала за ним с затаенным любопытством, но поняв, что он заметил ее взгляд, поспешно отвернулась. Не желая смущать ее еще больше, Какаши навис над ней, устроился между раздвинутых ног, заставив затрепетать. – Я иду к тебе, – проговорил он негромко. Член уперся в промежность. Сакура сдавленно выдохнула и набрала воздуха в легкие, как если бы готовилась к чему–то страшному. Какаши обхватил ее за талию, с усилием толкнулся вперед, протискиваясь во влажное, но все равно узкое лоно, и когда оказался внутри целиком, вскрикнули они оба. Сакура от боли, Какаши – в экстазе. И он даже не почувствовал, как острые ее ноготки впиваются в предплечья. Его просто ломало от желания, и вглядываясь в ее лицо, видя распахнутые глаза и искусанные губы, он понимал, что не сможет быть сдержанным и нежным. – Сакура, – позвал ее Какаши, а когда зеленые глаза посмотрели на него, без малейшего сожаления произнес: – Прости меня. И не дожидаясь ответа, начал двигаться. Быстро, грубо, глубокими длинными толчками. Впиваясь порой поцелуями в губы, в тонкую кожу шеи, обхватывая нежную мочку уха. Едва ли не первый раз в жизни Какаши потерял над собой контроль – чем иначе объяснить его поведение? Разум оставил его, и тело осталось во власти низменных животных инстинктов. Он трахал Сакуру, как пес свою суку, и не собирался жалеть о последствиях. Даже наоборот, думая о том, что его семя возьмется и прорастет в ней, распалялся сильнее. В какой-то момент Какаши представил ее беременную, с большим круглым животом, с разбухшими, налитыми молоком грудями, с потемневшими сосками, и это стало последней каплей. Дрожь пробрала его с головы до пяток, мышцы свело, во рту мгновенно стало сухо. Сдавив руками девичью талию, Какаши рванул Сакуру к себе, затем еще и еще, пока, задыхаясь от наслаждения, не излился внутрь нее. Больше он ничего не понимал, в голове было пусто и легко, приятно тянуло где-то внутри грудной клетки. Он не сразу понял, что в него настойчиво упираются маленькие женские руки – Какаши не заметил, как, кончив, навалился на Сакуру всем телом. Молча он сполз на бок, в траву, не обращая внимания ни на колкие листочки, ни на холод, тянущийся от осенней земли. Какое-то время они так и лежали рука об руку, смотрели в высокое лазурно-синее небо. Такое, как и всегда. Небу, должно быть, безразлично, кто и с кем сражается или занимается любовью, оно всегда остается огромным, безмолвным и бесконечно далеким. Сакура встала первой. Сделала несколько нетвердых шагов и застыла, растерянно уставившись на свои ноги, по которым стекала сперма. Какаши, к которому вернулась способность мыслить здраво, проклял себя за свою слабость, но быстро взял себя в руки. Будто отпружинив от земли, он вскочил на ноги, попутно натягивая штаны. – Сакура, обязательно скажи мне, если ты… словом… – выговорить это вслух оказалось невозможно. – Все нормально, – без тени смущения ответила она, – я разберусь с этим, как только мы вернемся в Коноху. Да, если вернемся. Если Коноха все еще существует. – Сенсей, – обратилась к нему Сакура, – у вас не найдется носового платка или чего–нибудь похожего? Какаши развел руками, у него не осталось почти ничего из вещей, а она все стояла, переминаясь с ноги на ногу и скрестив руки, чтобы прикрыть обнаженную грудь. Поразмыслив, он отстегнул от ноги сумку и снял эластичный бинт, протянул ей с растерянной улыбкой. – Спасибо, – пробормотала она. Где-то там мальчишки, возможно, уже закончили выяснять отношения, и нужно было как можно скорее узнать, кто победил. – Сакура, – снова позвал Какаши, когда они уже были почти одеты и собраны, – то, что произошло между нами, это моя вина. На самом деле он не чувствовал раскаяния и знал, что будь у него возможность переиграть все заново, поступил бы точно также. – Ничего страшного, – ответила она. Губы ее расползлись в улыбке, и она добавила: – Мне даже понравилось. Какаши натянул свою маску и отвернулся. Как ни сладок был миг забвенья в объятьях Сакуры, он прошел, и будущее все еще пугало неизвестностью. – Идемте, – твердо и спокойно сказала она, словно не произошло совсем ничего – ни войны, ни секса между ними, – нужно найти Саске. Надеюсь, Наруто как следует его отделал.