Так и живём...

      Я как обычно прогуливалась по излюбленному месту — по пригородной железной дороге. Мне очень нравилось это место. Тихо, спокойно. Чувствую умиротворение. Поезда проносятся мимо, унося в своих железных утробах вечно спешащих людей. Я люблю смотреть у окна и наблюдать за тем, кто и что делает. Забавно, когда люди смотрят на тебя с недоумением и не пониманием. Эти пути заброшены уже шесть лет. Скоро, когда достроят новые пути, поезда перестанут здесь ходить. Вообще-то эта дорога не должна использоваться, ведь её закрыли. Но всем как-то плевать. Это самый короткий путь до города. Правда около этих путей уже нет ни населённых пунктов, ни железнодорожников, проверяющих поезд на целость и сохранность. Кругом пустошь. Обычно все поезда пролетают этот участок, не останавливаясь два часа. Добраться сюда очень сложно, но я всё равно каждый день прихожу. Мне нравится слышать стук колёс, нравится пинать носками кед гальку. Нравится ходить по рельсам, расставив руки в стороны. Ещё я люблю забираться на старые, брошенные вагоны и смотреть вдаль. Но главное — здесь нет людей. Они мне не мешают.       Где бы я не была, я ношу с собой рюкзак. Там много всякой дребедени: ручки, карандаши, не выкинутые фантики, альбом для рисования и куча других вещей, которые я просто не в состоянии пересчитать. А ещё в скрытом кармане у меня всегда лежит пачка сигарет и зажигалка. Я курю, но очень редко. Когда случается что-то действительно важное. Дело в том, что ничто в этой жизни не трогает меня. Ни чья-то смерть, боль, страдания. Или же наоборот — чье-то счастье и радость. Не скажу, что мне от этого плохо, но неприятный осадок есть. Проще говоря — мне на всё наплевать. Так и живём… У меня нет парня и друзей. Ни одного. Раньше они были, но все, кто мне был хоть как-то дорог, бросил меня. Я решила не заводить новых друзей, в надежде. что старые вернутся. Или же мне просто было лень.       Привычными движениями я забралась на крышу и стала рыться в кармане — мне нужны сигареты. Вытащив из пачки одну штуку, я закурила. Я сделала сильную затяжку и почувствовала, как мои лёгкие заполнились дымом. Потом я начала выпускать его тоненькой струйкой. Мне было жарко. Меня постоянно бросает из крайности в крайность — то мне хочется снять всё к чертям собачьим, ибо жарко, то я начинаю кутаться во всё, что попадётся под руку. Сейчас я сняла с себя лёгкую ветровку и закатала рукава. И сражу же почувствовала, как сильно дует ветер. Было очень хорошо и я закрыла глаза, блаженно улыбаясь. Когда же я их открыла, то первым что я увидела были мои руки. Шрамы от лезвий покрывали их вдоль и поперёк, а татуировка, сделанная для того, чтобы сокрыть весь этот ужас, лишь обезображивала кожу. Мне было шестнадцать и я страдала — со мной порвал парень. Из-за этой досадной детской глупости, иногда мне хотелось отрезать руку, лишь бы не смотреть на это снова и снова. Я была очень импульсивным подростком и трудно переживала переходный возраст. Сейчас мне двадцать два, но казалось что все сорок. я была молода, свежа и красива, но всегда холодна и отстранёна. Меня считали странной. Безумно странной. К примеру сегодня в универе я вела себя как обычно: холодно и отстранёно, а потом вдруг начала опрокидывать всё, что попадётся под руку. Правда это была не моя версия, а окружающих. Когда меня спросили, что случилось, я спокойно ответила: «у меня погиб брат». Девушка, спрашивающая это молча покрутила у виска и ушла. А дело на самом деле обстояло так: по своему обыкновению, я сидела на подоконнике и слушала музыку, когда мне позвонил брат. Тогда я думала, что это он. Брата я люблю. И всегда ему рада. — Алло, братишка, привет! Как жизнь, малой? — на том конце повисло молчание. Мне оно сразу же не понравилось: брат, полная моя противоположность, обычно начинал восторженно орать в трубку о том, как же соскучился. Рассказывал обо всем, а я не могла вставить и слова. Парню двадцать семь, а ведёт себя как ребёнок. — Здравствуйте. Ваш брат погиб в автокатастрофе — фура сбила его, когда он шёл на работу. Примите мои соболезнования.       Моя рука крепко сдавила телефон, и в трубке послышались гудки. Брат был моим единственным лучом добра и позитива. А теперь его… нет. Моя кровинушка, последний и такой родной… Внутри похолодело. Я не слышала ничего вокруг. Всем казалось, что не изменилось ничего. Но это не так. Я, я пыталась не пустить в себя ту боль, что пережила много лет назад. Наши родители погибли, когда мне было семнадцать. Когда я изрезала себе вторую руку. Мы с братом поклялись не бросать друг друга.Конечно, нам пришлось расстаться, чтобы учиться, но я любила его. Так сильно. — Хей, сестрёнка! Смотри, чего я принёс! — закричал братишка, когда я начала тонуть в пучине воспоминаний. — Уйди, дурак! — закричала маленькая я. Мне было пять. Я сидела в ванной и рыдала: мама не взяла меня с собой в кино. — Смотри же! Я сделал тебе куклу. Красивая? — я посмотрела на куклу и против своей воли рассмеялась: она была кривая, плохо сшитая и со смешной рожицей. — Точно дурак. Кто так делает? Давай сделаем вместе новую — Хорошо. Пошли. У меня остались ещё нитки и тряпки.       Не знаю почему именно это воспоминание всплыло в моей памяти, хотя им было великое множество. Но главное — братик всегда помогал мне, утешал, веселил. И когда родители умерли, после всех моих попыток самоубийства, брат каждый раз успокаивал меня. Он всегда находил нужные слова или же просто молчал, даря самое главное — своё присутствие. Он просто был рядом. Не смотря ни на что. И однажды, я поняла — я делаю брату больно, каждой своей выходкой. Ему и без меня было плохо. Так плохо, что когда мне было двадцать я обнаружила на его руке портреты мамы и папы. Сделанные лезвием. Он закатал тогда рукав и крепко меня обнял. Я не винила его в этом. И не буду.       И когда я осознала, что больше некому меня остановить или успокоить, что я потеряла смысл жизни, во проснулась неконтролируемая ненависть. Такая сильна, что почти материальная. Оставаясь такой же невозмутимой на вид, я начала громить университет. Когда та девушка спросила меня, что случилось, я честно её ответила. Ведь в тот момент я абсолютно успокоилась и смирилась. Со всем. И это отвратительнее всего. Иногда мне кажется, что у меня какая-то болезнь. Я потеряла самого родного и нужного человека и меня это не трогало уже через полчаса. Так и живём…       Я сделала ещё одну затяжку и начала глядеть вдаль. За спиной я услышала приближающейся поезд. Я повернулась к нему лицом и когда поезд приблизился, начала всматриваться в окна. Скучные и серые люди. Только одна маленькая девочка, прижимающаяся лицом к стеклу выделялась — она смотрела радостно и по детски невинно. Маленькая, миленькая девочка.       Поезд уехал, а я осталась. Тогда я разлеглась на крыше вагона и стала думать о брате. я думала, что все мои мысли и чувства испарились, когда я шла сюда четыре часа, слушая лишь биение своего сердца и чёткий ритм шагов. Ходьба успокаивает нервы и избавляет от нежеланного.       Я вспомнила, как в очередной раз наглоталась таблеток. Я заперла свою комнату на замок, на всякий случай. Я знала, что братик на работе. Он не сможет меня спасти. Но вопреки моим ожиданиям, спустя минуты две я услышала его голос. — Сестрица, ты дома?       Не получив ответа, он ринулся вверх по лестнице — это было понятно по скрипящим доскам и громким шагам. Я видела, как он пытается открыть дверь, дёргая за ручку. Но в итоге он просто вышиб её ногой. — Дурочка моя, ну что ты наделала! — воскликнул он, хватая меня на руки и убегая в ванную. Так меня запихали под ледяной душ. Он вызвал у меня рвотный рефлекс и ещё долго сидел со мной в обнимку, под ледяными струями. А когда я застучала зубами от холода, замотал меня в полотенце и отнёс на кровать. — Ну чего ты творишь, чего? Любимая моя сестрица. Я же тебе новую игру принёс. Хотел чтобы вместе поиграли. И творога принёс. Как ты любишь. Ты же знаешь, я его ненавижу. Как бы я всё съел?        Я засмеялась. Вот дурачина-то! — Давай ты не будешь меня бросать? — спросил братик, резко став серьёзным. — Давай будет всегда вместе. Ты и я. — Хорошо. — ответила я, всхлипнув, — только если ты не бросишь. — Не брошу.        Он поцеловал меня в макушку. в тот день мы долго играли в приставку, а потом испекли пирог. — Ах ты дурачина! — закричала я, неожиданно для себя самой, — ты же обещал! Обещал! Обещал! почему ты не выполнил обещание? Какой ты после того брат! Дурачина, как есть дурачина… — уже прошептала я. Дурак, дурак! Как я без него теперь… Зачем я вообще живу? Не понятно.       Я сделала ещё одну затяжку и выкинула сигарету — пока я вспоминала, она вся давным-давно прогорела. Зато успела оставить приятный космос в голове. Которого мне так не хватает.       Из глаз градом посыпались слёзы, а я продолжала лежать на холодной крыше. «Ничто в этой жизни не трогает меня. Ни чья-то смерть, боль, страдания. Или же наоборот — чье-то счастье и радость.» — это стало моим кредо. Я не хочу новой боли, а выполнить моё желание можно лишь тогда, когда ты бесчувственен.       Я — безэмоциональная дрянь, которой плевать на всех. Так и живём…