Who am I?

       Выпрыгивая из джипа, Стайлз на ходу начинает сбивчивое объяснение, направляясь напрямую к Скотту. Начал моросить мелкий дождь, попадая за шиворот худи, заставляя передернуть плечами из-за резкого холода. — Привет, прости у меня снова проблемы с джипом, он еле держится. Я не смог связаться с Малией или с Лидией… — он не заканчивает, так как видит, что с другом, что-то не так, смотрит настороженно, да и вся его поза какая-то скованная. — Скотт? И он слишком аккуратно и медленно, что выдавало обуревающие его эмоции, достал из-за пазухи гаечный ключ с некрасивыми красными кляксами по ободку и протягивает его Стайлзу, сжимая ладонь так, будто она нанесла ему смертельную рану. — Откуда у тебя это? — не может не спросить Стилински, пробегаясь взглядом по оборотню, считывая его эмоции как свои. — Это твой? — спрашивает Скотт, избегая взгляда друга, смотря строго на свою ладонь. Стайлзу хочется фыркнуть, ведь не мог истинный альфа, не услышать как сбивается и нарастает его сердечный ритм, не мог не почувствовать липкий страх, который окутывает его словно пеленой. Нет, он в эту игру играть не будет, и он просто забирает его. — Почему ты мне не сказал? — Я собирался. — Но почему не сказал мне сразу? — в голосе Скотта, столько обвинения и разочарования, что трудно дышать. — Я не мог, — тихо, опуская глаза. « Я боялся потерять лучшего друга…» — Ты убил его? Ты убил Донована? — резкие слова, вылетают из рта оборотня, не обращая внимания на то, какую боль он причиняет. — Он собирался убить моего отца. Я должен был ему это позволить? — с неверием в голосе спрашивает Стайлз. — Ты не должен был этого делать! Никто из нас не должен. — Думаешь у меня был выбор? — Выбор есть всегда! — уверенно говорит Скотт. И то, с какой слепой наивностью и непоколебимой уверенностью он это говорит, выводит Стайлза из себя, его движения становятся более дёрганными. — Да. Но я не могу, делать всё то, что можешь делать ты, Скотт! Я знаю, что ты бы так не поступил. Ты бы наверное, что-то придумал, да?! — резко выплёвывает Стайлз, нервно жестикулируя, его рука с ключом невольно оказывается возле лица друга, но тот дёргается, приподнимая руки вверх и с опаской на него смотрит, делая шаг назад. И это это становится отправной точкой. — Я бы попытался. — Потому что ты Скотт Маккол! Ты истинный альфа! Знаешь, что не все могут быть истинными альфами?! Некоторые должны совершать ошибки! Некоторые должны немного марать свои руки в крови! Некоторые из нас просто люди! — Значит тебе пришлось его убить? — Скотт, он хотел убить моего отца! — вспышка гнева проходит, и руки безвольно падают. — Но то, как ты это сделал… Дело в том, что это уже не считается самозащитой. — Ты о чем вообще говоришь? У меня не было выбора, Скотт, — нервный шаг вперёд, и взгляд направлен прямо в глаза друга.- Ты мне не веришь, да? — Я хочу поверить. — Ладно, тогда поверь мне, Скотт. Скажи, что веришь мне. Скажи… — со всем отчаянием и мольбой, и увядающей надеждой просит он. — Скажи, что веришь… — Стайлз, нельзя убивать тех, кого мы пытаемся спасти.        «Он мне верит, не верит, не верит…» — Скажи, что веришь мне… Скажи. — Нельзя убивать людей. В это ты веришь? Он всё ещё не может поверить, что это на самом деле происходит. Его лучший друг ему не верит, не слышит объяснение. Он даже не пытается понять. Возникает ощущение, будто между ними проведена глухая стена, и сколько он об неё не бился, всё будет бесполезно, лишь только больнее будет ему самому. — И что мне сделать? Что мне делать, просто… Скотт скажи, что мне сделать, чтобы всё исправить? Прошу, скажи, что мне сделать? — Стайлз на самом деле просил, его последняя попытка это всё, что он может дать их дружбе. — Не волнуйся о Малии и Лидии, мы их найдём. Возможно… — Скотт немного запинается, отводит взгляд и делает осторожные шаги назад. — Возможно тебе стоит поговорить с отцом. — после чего он разворачивается и бросается к входу ветеринарной. Все, это конец. Точки поставлены.       Стайлз не знает, сколько прошло времени, может, секунда, может, час, а он всё ещё стоит перед ветеринарной клиникой, просто не понимая, когда они перестали верить друг другу. Лишь намокающая, липнущая ко всему телу одежда, и мерное постукивание капель дождя по капоту джипа, заставляет его начать действовать. Ладонью стереть влагу с лица, даже не стараясь понять, дождь это или слёзы. Развернувшись подбежать к машине, быстрее открыть дверцу джипа, запрыгнуть внутрь ещё не успевшего остыть салона. Бросить на сидения разводной ключ, который не смотря на холод металла, жёг ладонь, трясущимися руками достать из кармана ключи и вставить, выжать сцепление и включить зажигание. «Пожалуйста, пожалуйста заведись…» И, услышав характерный звук работающего двигателя, выдохнуть, переключить рычаг передач, сдать заднюю, со свистом, оставляя чёрные полосы на дороге, резко вывернуть руль и вперед выезжая на проезжую часть. Быстрее. Стаилз сжимает зубы сильнее на нижней губе, до крови, чтобы почувствовать боль. Руки подрагивают, и он бьет ладонями по рулю, громкий сигнал развевает тишину пустынной улицы. Как он вообще оказался на этой дороге? Не помнит, не помнит, как сюда заезжал, когда закончился этот дождь? Лишь одинокие фонари, освещают нечастые прорехи дороги, в лужах отражаются редкие звёзды, свидетели этой вспышки гнева. Взгляд, то и дело падает на соседнее сидение. Стилински до сих пор видит на своих руках чужую кровь, ощущает брызги на своем лице, а звук удара металла о черепную кость, словно музыка для ушей. А этот металлический запах с кислинкой теперь преследует его постоянно, от которого раньше тянуло блевать. Странно. Непереносимость вида крови прошла, и был ли этому виной, тёмный дух лисицы, шастающий и перестраивающий его сознание под себя, или же он просто переборол это, повзрослел? Боже, о чем он думает? Кровь — это чужая жизнь, душа. Эта мысль, выводит его из себя, она не его, Скотта. Стайлз много что чувствует сейчас: гнев, обиду, боль, но не раскаяния, нет сожаления, и если бы он был оборотнем вряд ли его глаза поменяли цвет. Он не жалеет что убил Донована, не испытывает вину, и если бы ему пришлось убить снова, он сделает это. Он не врал Тео. Отец самое дорогое что у него есть, и никто не посмеет ему угрожать. Даже если цена этому дружба. Вдруг джип неожиданно начал барахлить, в салон ударил запах гари из-под приборной панели повалил дым, так же как из-под капота, после чего послышались громкие хлопки и движок встал. — Что? Нет, нет. Чёрт! Закашлявшись, он вывалился из машины, размахивая перед лицом рукой, в глазах жгло, хлопнув дверцей достаточно сильно. И пошёл к багажнику, достал из него ящик и открыл его находясь возле капота, в глаза бросилось отсутствие одного ключа, того что, сейчас находился на переднем сидении. — Ааааа! — вырвался крик из груди, руки сжались, сделав несколько быстрых шагов вперед, он зашвырнул этот ящик в сторону небольшой рощицы поблизости, несколько инструментов упали на асфальт, создавая звякающий звук, остальные же упали в траву, вызывая глухой стук. Стайлз бежит к машине доставая ключ, первое желание было кинуть вслед за остальными. Но нет, он так не мог, он же сын шерифа. Как же его это бесило, и он просто разворачивается и со всей силы кидает его в лобовое стекло джипа. Наблюдая за вереницей паутины расползающейся на ней, и как в середине образовывается дыра. Прям как в его душе. Огромное голодное ничто, желающая сожрать его полностью. Ноги невольно поднимаются, и он делает несколько неловких шагов где дверцы джипа, и, разворачиваясь, падает на задницу, лопатки соприкасаются с металлом.       Он не мог понять, когда всё это началось? С какого именно момента вся их жизнь превратилась в попытки выжить, и еще кого-нибудь спасти? С чего обычные подростки вздумали играть в героев? И самое главное, зачем они всё это делали? Может виноват Тео, который так неожиданно вернулся назад? Или виноват Скотт, который сам того не желая, укусил Лиама, чем обрек себя на большие проблемы? Или Донован, когда начал угрожать отцу, или когда он попытался убить его, но в итоге умер сам? Ногицуне? А может Дерек который свалил со своей новой подружкой, бросив их всех, когда он особенно нужен? Нет. Все началось намного раньше, с того злополучного вечера, когда он затащил Скотта в заповедник. Именно с того момента весь его, пусть не идеальный и слишком скучный мир разлетелся по осколкам. Такое ощущение, что он держал в своих руках чужие жизни, любовался какое-то время красивыми переливами, а потом без сожаления бросил на землю. Теперь же собирать заново не имеет смысла, да и глупо. Ничего не вернуть, да и некого возвращать. «Нельзя убивать людей. В это ты веришь?» — Набатом отдаётся в голове разочарованный, с нотками отвращения голос друга. Друг? А можно ли теперь назвать Скотта своим другом? Всё стало так запутанно. Слишком много боли для хрупкого человека, ее так много, что трудно дышать. Боль, разочарование, обида. Всё это скручивает внутренности, разрывая связки, лишая голоса, мышцы натянуты словно струна, чуть шевельнёшься и их порвёт. Пальцы сжимают предплечье, колени прижаты к груди, голова опущена на руки. Нужно сделать вдох и дышать, дышать, дышать. Каждая попытка втянуть ртом воздух, оканчивается резкой болью в груди, рёбра сжаты, не давая легким движения. Он не ожидал приступ панической атаки, и главное ему некому помочь. Голова откидывается назад, больно ударяясь об дверцу машины, выбивая из глаз невольные слёзы, правая рука поднимается выше, на плечо, и сжимает рану оставшуюся после укуса химеры. Рот широко открывается как от крика, но ни одного звука не вылетает, становится только хуже, он начинает задыхаться. В глазах начинает темнеть, последнее, что он видит перед тем, как отрубиться, это зелень глаз.