ТЫ ПОМНИШЬ, КТО ВИНОВЕН В ТОМ, ЧТО ВСЕ РУХНУЛО, ВЕРНО??? ПУСТЬ ЭТОТ МИР ПОЗНАЕТ МОЙ ЛИЧНЫЙ АД!
— Кто здесь? Артур? Это ты? — оглядываешься в поисках знакомого лица. Глупенький, тот, кого ты зовешь Артуром, давно канул — не в Лету, но в более глубокую, не сравнимую с древней рекой греков. Ничего нет. Ни воды, ни шума ветра, ни земли под ногами. Лишь мрак — и зеркала, звездный каскад холодного стекла по периметру. Сколько не всматривайся в них — не увидишь. Отражения нет. Есть лишь ты. И тот, другой человек, сжимающий нож в правой руке. Он — не здесь. Он — заполнен до края. Он — не в своем разуме. Он — м_а_р_и_о_н_е_т_к_а в искусных руках кукловода. Его взгляд полон темной жажды мести, горечи и боли. Его бледные губы шепчут чужим голосом, растягиваясь в бледном подобии ухмылки. За прядями челки не видно глаз, но внутреннее чувство подсказывает тебе: впереди опасность. Блондин с уютными чаепитиями, тот, кто разрешал тебе рассматривать колбочки с непонятным содержимым, спускаться в жутковатый подвал и гладить свою британскую кошку…тот, кого ты называл «Арти»…тот, кто всегда был тебе рад — сейчас не он. Но ты не теряешь надежды. — Артур, тебе плохо, да? Только скажи, и я…я…я сделаю все, что в моих силах, обещаю, только пойдем домой! — протягиваешь руку к отражению. Ухмылка странным образом стискивается из раскосых полос в одну. Прямую. Раскрываешь объятия, словно пытаешься притянуть к себе это беспокойное существо, воспоминания о котором согревают изнутри. — Арти, ну же! Это место совсем не подходит тебе, пойдем! Рот снова растягивается в зловещей улыбке — твой собеседник поднимает голову, склоняя ее на левое плечо. Слышит ли он тебя? Кажется, его уши закрыты от твоих слов силой, что клокочет в его ушах. Что поднимает, словно на тонкой леске, его правицу. — Э_т_о место и_д_е_а_л_ь_н_о мне п_о_д_х_о_д_и_т, — медленно проговаривает сущность, чьи болотные радужки всматриваются сквозь зеленые глаза. Они были зелеными, ведь прекрасно помнишь, как близко они находились — в момент, когда признавались тебе, Ване, в вечной верности на подушках старого дивана. Но сейчас их свет меркнет с каждой секундой: безумие наполняет прекрасный оттенок гнилью и мерзкой слизью. — О даа, этот изысканный цвет и каждое зеркало — души тех, кого ты заточил, тех, кто принес тебе вечность кошмаров и мук — разлетится в_м_и_г, терзаясь в попытках вымолить хоть каплю м_и_л_о_с_т_и. Пощады, даа, пощады — только этого они н_е заслужили! Едва успеваешь пригнуться — там, где была твоя голова, торчит лезвие. Осколки царапают щеку, покрывают голову и падают на пол, отражая твои глаза и написанный в них испуг. Ты не хочешь сражаться, ведь ты все-еще веришь в то, что человек напротив помнит тебя. Артур (Артур-ли?) подкидывает в руке еще один нож, осторожно, шаг за шагом, приближаясь к своей…жертве? — Эй, Арти, это же просто неудачное колдовство? — отскакиваешь вбок, избегая нового лезвия, разрушающего еще одно отражающее полотно. На полу — словно Млечный путь, только звезды колючие и жестокие, ранящие любого своей манией величия. Ты не заметил, но многие из них впились в твои руки и обувь, оставляя царапины и порезы. Следующий удар быстр и внезапен, но отпрыгнуть и увернуться еще успеваешь. Чувство…словно ты дичь. И словно сейчас — время Большой охоты. — Колдовство? Нет-нет, маленький и_з_м_е_н_н_и_к, это твоя правда и твоя реальность, — прыжок, пробежка, новый бросок, поворот — в твоем шарфе застревают кусочки пыли от рушащегося зеркала, простая серая водолазка прорезана у, кажется, шестой пары ребер, а рукава покрыты красными капельками. Бегство? Единственный выход в ситуациях, когда не можешь ничего предпринять. — Убегаешь? Как привычно: ты же дал мне слово, что мы будем в_с_е_г_д_а рядом! А теперь бежишь, маленький трус? Беги-беги, тебе не скрыться: это мое поле битвы! А-ха-ха! Треск зеркальной поверхности: осталось три. Как уворачиваться от этого маньяка, у которого даже не десяток ножей? — Артур, хах, хах, — задыхаешься от быстрого бега. Мешающий шарф уже давно переместился с шеи на пояс, но и это не сильно помогло: силы утекали словно вода сквозь песок. — Арти, прекрати! Это же я, Ваня, присмотрись же! Треск. Два зеркала. Черная, почти угольная фигурка с горящими болотными глазами не убирает наигранной улыбки (это — основное лезвие доселе дорогого для тебя лица): — Ложь, ты лжешь, дабы избежать наказания! Называешь меня лживым именем, когда забыл и_с_т_и_н_н_о_е! Ты никогда не был сильным, прятался за мной, как за большим Ц_е_р_б_е_р_о_м и ждал, пока пройдут невзгоды. И оставил меня п_о_г_и_б_а_т_ь тогда, когда было не поздно спасти! Я уничтожу каждую твою клетку, разрежу каждую жилку и буду упиваться тем, как ты будешь страдать от мук, захлебываясь в фонтанах крови, что потекут из твоего горла! Новый нож ловит тебя за рукав водолазки, прикалывая к последнему зеркалу в комнате. Секундная растерянность наказывается порцией боли, пронзающей тело с новым лезвием, словно булавкой прикалывающим левое плечо. Кровь течет из раны, несильно, но этого хватает, чтобы расплыться бордовым пятном на серой ткани. Ты загнан в угол — и страх играет на скрипке твоей человеческой души, вылавливая из потоков времени последнее дыхание. — Последнее ж_е_л_а_н_и_е? — преследователь нависает над тобой, угрожающе близко. Ты все-еще веришь в того, кого ты видишь перед собой? — Арти, прошу, остановись! — Ха? — разочарованная усмешка. Сотая по счету. — Что же, продолжаешь лгать миру? Т_о_г_д_а, — нож заносится над головой. Ты хотел бы зажмурится, но не можешь оторвать взгляда. Все закончится так? — умри, ты выбрал свою с_м_е_р_т_ь!Остановитесь! Скотт, прошу, остановись!
Замираешь. Твой противник (?) выглядит ошеломленным. Да и тебе не верится в то, что демонстрируют твои собственные глаза: осколки того, что было разрушено ранее, парили между тобой и Артуром, не давая пройти, мешая нанести удар. И зеркало за тобой…оно тоже разрушалось, примыкая к неустойчивому облаку. Пропадали ножи, удерживающие тело. Пропадал лихорадочный болотный цвет. Жуткая чернота отделялась словно…словно жестокий дух покидал тело. — Мэттью? Но ты же…ты! — Как и ты, Скотт. Я не хотел оставлять тебя одного, но смерть не выбирает порядка своих жертв. Из тени проступает лицо мужчины, так похожего и так отличающегося от своей марионетки, сжимающего в руке фантомную трубку. Зеркальные обломки складываются в курчавые прядки и овальное лицо, закрытое от мира дужками очков. Они стоят рядом, друг напротив друга: не смеющий поверить, что все реально, и убежденный в том, что их встреча назначена судьбой. — Помнишь вкус тех блинов, которые ты приготовил на Рождество вместо пудинга? — зеркальный юноша мило улыбается. « — Я без кленового сиропа не буду пробовать — твой сироп лучший в мире, поэтому не спорь!» — Конечно, ведь твоя похвала — лучшая награда за труды, — теневой мужчина набивает трубку табаком. « — Скотт, не жадничай, они же никуда не убегут! Скотт!» — Спасибо за все, Скотт. Пошли домой? Они касаются друг друга, словно их пальцы не выдержат легкого переплетения — и растворяются в снопе искр. Бесчувственное тело упало на пол, более не удерживаемое злобой. Ты подбегаешь, укладывая голову на колени — дабы удостовериться, что все в порядке. Искусственное дыхание? Да, нет времени на проверки. Минута проходит. Начинается вторая. Ты чувствуешь слабый протест, ощутимый сквозь свои губы. Жив. Он жив! — Ва…ня? Все…в порядке? — хриплый голос. Родной и самый любимый на свете. Целуешь его снова, удостоверяясь, что сможешь дать четкий ответ. — Да, Арти. Все прошло.