Весь твой

Губы Сиэля едва шевелятся, когда он произносит имя своего демона. И Себастьян склоняет лицо к капризным губам: он очень жадно ловит его. Юноша демона не любит. Юноша его еще не любит. Но имя произносит со стойким и даже дрожащим упоением. Себастьян. Сам граф весь, как натянутая струна: то трепещет в ласковых руках, то сжимается и льнет ближе; так близко, что любовники едва не врастают друг в друга телами; и демону, несомненно, нравится пыл, который проснулся в его маленьком человеке. — Кажется, я пробуждаю в вас настоящего демона, — лукаво улыбается он. — Я… ах…— Сиэлю сложно — еще сложно— контролировать чувства. Он целиком объят страстью и сжат в ее бархатные тиски. Если бы графу сказали, что он сейчас умрет, то юноша примет это с кротостью блаженного — демон творит с ним поистине чудесные, невозможные вещи. Человек теперь абсолютно слаб — совершенная жертва. Он вверил себя настоящей твари и совершенно счастлив, но разве люди способны испытывать подобное? — Себастьян, еще... — Каким вы, право, стали ненасытным. С вашим темпераментом, я начинаю думать, что и не всякий человеческий мужчина управился бы, — демон улыбается по-кошачьи тонко, тихо и все же — немного ехидно. — Молчи, просто молчи!.. Мужчина смеется одними глазами, и на их дне играют янтарные всполохи. Иной раз они мерцают с неожиданной нежностью. А сгребая волосы графа на затылке, Себастьян оттягивает его голову чуть назад: "Уже молчу, господин", затем смачивает два пальца в оливковом масле, окуная в чашу. Сиэль уже знает, что за этим последует и раздвигает ноги. Пальцы мужчины чуткие и приятные, они нащупывают упругую сжатую ямочку и входят в нее. Сначала одним указательным, затем — средним, растягивая сфинктерное кольцо и медленно продвигаясь внутрь самого графа. Сначала напрягшись Сиэль постепенно расслабляется и впускает пальцы в себя. Ощущение той острой болезненной заполненности, какое оно было в первый раз, уже не происходит — со времени их начинаний в любви, он чуть более приспособился к играм. — Скажите же это, мой господин. Я жду. Сиэль хочет усмехнуться — прежний Сиэль это бы непременно сделал, но... только не теперь. В конце концов, с искушенным инкубом бой не равен, и граф это понимает и принимает. С каждым разом все больше. — Что за глупости, Себастьян? — Всего лишь перестаньте противиться, скажите это, наконец, и я продолжу любить вас. — Вот уж. — Сиэль сжимает зубы. Он не скажет этого ни за что. Себастьян читает упрямость по глазам. На это у него есть свой ответ: так, он медленно отстраняется от любовника. То горячее и близкое, что появилось между их телами, ослабило хватку, и Сиэль был вынужден тотчас же потянуться за Себастьяном: "Нет!" Разлука стала подобна пытке — вот что этот демон делает с ним. И как он только смог привыкнуть к твари, к вкрадчивому бархатному голосу и заботливым объятиям, зная всю их фальш? Как посмел он отдаться в ее объятия и даже думать, — ощущать — что ни один человеческий мужчина или женщина не обнимут и не поцелуют его так же сильно, как любящий и жаждущий душу демон? Как бархатноголосая и лукавоглазая тварь так легко смогла его обмануть?.. Я не знаю! Просто... — Я… И он не может произнести требуемых слов, но тянется к Себастьяну всем существом и жаждет тепла и прикосновений. Демон помогает ему. Он нависает над Сиэлем: задирает его тоненькие руки над головой и прижимает их к кровати. Этим движением он лишь повторяет: «Скажи это». Вернее: «Признай". И... Хорошо, хорошо! Сиэль изнемогает. — Твой! Я… весь твой, Себастьян, целиком и полностью твой. — Наконец-то. Рад это слышать, мой господин, — демон поощрительно целует юношу в губы. В этом поцелуе больше благодарности нежели страсти, но ее достаточно, чтобы Сиэль, танцуя своим языком с языком демона, чувствовал как разбухает внутри все то же черное пламя. — Весь… весь твой… — повторяет Сиэль. Он обнимает демона за шею, их грудь соприкасается. Нраф чувствует биение сердца, и оно уже как будто не чужое в этот миг, а как его собственное, как неразрывная часть. Сердце демона. — Себа.. стьян, пожалуйста! Слишком долго дворецкий дразнил своего господина, и юноша уже хочет ощутить мужчину в себе. Он помогает Себастьяну пристроить собственные ноги на его плечах. Юноша дрожит от желания и прикусывает собственный палец, когда ласковые руки обнимают за ягодицы, и — прокусывает до крови, когда вводит в него свой член. Себастьян вводит его целиком и замирает только для того, чтобы поцеловать Сиэля в губы и подразнить еще немного: невыносимо медленно слизнуть каплю крови. И только когда Сиэль нетерпеливо ерзает под ним и с силой вжимается подушечками пальцев в предплечья, мужчина начинает двигаться. Сначала Сиэль чувствует только нарастающую боль. Удивительно тонко она переплелась с диким желанием. И зная, что скоро получится, Сиэль начинает двигаться навстречу Себастьяну. Сначала медленно, затем нетерпеливее. Приятная волна исходит изнутри, из точки прикосновения вверх вдоль позвоночника. И тогда остановиться уже невозможно. Себастьян ощущает похожее, потому что он начинает тихо рычать, и подгребая хрупкого юношу под себя, ускоряет темп. Демон теперь ощущает, как Сиэль принадлежит ему, пусть пока не душой, но телом (и телом даже достаточно теперь). Только бы господин так же тихо, точно в борьбе с собой, вскрикивал его имя, всхлипывал и стонал от наслаждения, которое доставить ему может один только Себастьян. Через само это наслаждение Сиэль как будто уже принадлежит ему весь: демон подобрался ближе к душе, он видит ее горькие проблески в осоловелых глазах, и незримая, и искушающая она манит демона, как ничто другое. — Весь твой. — шепчет Сиэль вновь и вновь. Он тонет в сладострастной агонии, в разгоряченных поцелуях и в касаниях безудержно нежной, распаленной нечеловеческим голодом, твари. Себастьян садится на постель и, удерживая Сиэля за руку, притягивает к себе на колени. Он утыкается лицом в тонкую молочно-белую шею, проводит по ней языком и горячо целует. Затем берет Сиэля под ягодицы и насаживает на свой член. Юноша издает полувздох-полувскрик, он вытягивается вверх, но Себастьян продолжает насаживать его. Вскоре Сиэль привыкает и уже помогает любовнику, опускаясь на его член, и так, ему начинает нравиться даже больше. Себастьян любовно убирает прядь Сиэля со влажного от пота лба, а затем жадно вздыхает запах своего хозяина — смешение сладостей, королевских роз и чего-то юного. Сиэль держит глаза закрытыми, опущенные ресницы трепетно дрожат, он не видит и не замечает на себе застывшее и ласковое внимание Себастьяна. Он близок к завершению, и готов выкрикнуть заветное имя вновь… так кажется демону. Но все же губы, чуть припухшие от долгих поцелуев, лишь капризно и кротко замирают на границе какого-то невысказанного полушепота. И Себастьяна это немного огорчает. Он валит Сиэля на спину и берет его так неистово, как может лишь демон. Демон этот везде, в каждом уголке его тела. Он смотрит в синие глаза, — в душу — он видит и чувствует больше, чем человек. Демон поглощает Сиэля целиком, и, кажется, на самом деле, уже давно поглотил безвозвратно. Человек же, открываясь перед ним, понимает, что пропал, но чувство единения и наслаждения с Себастьяном столь немыслимо велики, что Сиэль благоразумно сдается. — Весь твой… сейчас… И он добавляет это: «Сейчас», как бросает в свою защиту последний шип. Только сейчас. Граница есть, она есть. «Ах, эта бойкая, маленькая бабочка», — думает Себастьян. Демон понимает Сиэля и беззвучно смеется. Он целует своего господина вновь и вновь. До тех пор, пока юноша не растворяется в невозможном и, как ему кажется, совершенном чувстве.