А сначала было сложно...

Это потом он привыкнет. Потом научится веселиться и улыбаться, наслаждаться детским смехом и рисовать на стёклах потрясающие узоры. А сначала было сложно. Очень сложно. Ему казалось, что мрак везде. Серебристое сияние луны уже нечего не стоило, не разрезало темноту и не вело к спасению. Он перестал ощущать холод, что пугало ещё больше. Не раз возвращался к тому месту, отчаянно пытаясь вспомнить. В голове царил хаос, сознанием правили странные мысли. Он чувствовал, что что-то не так. Чувствовал, будто что-то изменилось. А ещё он разучился спать. Джек больше не ощущал усталости. Сердце говорило, что это неправильно, осколки воспоминаний настаивали на возвращении в прошлое. Но он нечего не мог поделать. Часами бродил по замёрзшему озеру, заглядывал в серебристый лик луны. Но все вопросы оставались без ответа. Джек уже почти потерял надежду. Надежду на то, что кто-то отзовётся на его слова. Это было так больно – смотреть, как общаются дети. Видеть их улыбки, слышать их звонкие голоса. Он стоял совсем рядом, заглядывал в их глаза. Они резко оборачивались, удивлённо поднимали брови.… Но не видели его. Лишь какую-то маленькую собаку с носком в зубах, за которой и бежали. Каждый раз, когда кто-то проходил сквозь него, Джек чувствовал почти физическую боль. Он всё больше погружался во мрак. Его сознание таяло, испарялось вместе с остатками тепла. Он отыгрывался на замёрзших мостовых, на снежных бурях и метелях. Только создавая кругом хаос он отвлекался от своих тяжёлых мыслей, от своей боли. Однажды, во время очередного мороза, Джек присел на корточки возле воробья, жмущегося к водосточной трубе. Бедняга уже почти погиб, его перья покрылись льдом. Они были чем-то похожи. Эта птица, замерзающая от проделок духа, и дух, чья душа умирала от подарка луны. Тогда Джек протянул к воробью руки, по привычке поднёс его ко рту, надеясь согреть горячим дыханием…. А в следующий миг птица распахнула тёмный глаз и уставилась прямо на него. У Джека задрожали руки. Слабый огонёк запел где-то в недрах сердца. Но воробей в последний раз дёрнул головой и затих. Дрожь его унялась, а по телу рассыпались те самые морозные узоры. И Джек в ужасе отбросил тело птицы в сторону. Он только сейчас понял, что своим прикосновением превратил воробья в ледяную статую. А ведь он всегда любил животных. Теперь даже боялся к ним приближаться. Земля под его ногами по-прежнему покрывалась льдом, небо над его головой холодело и выдыхало в воздух клубы снежной пыли. Это было нечто большее, чем просто боль и одиночество. Канун Рождества. Джек медленно идёт по улице посёлка. Из окон подмигивают ёлочные огни, кругом слышится смех детей, небо расцветает фейерверками. Где-то в поднебесных далях уже звенят колокольчики с саней Санты. А ведь когда-то он тоже ждал подарков, просыпаясь на рассвете и заглядывая под ёлку. Но сейчас не помнил об этом. И лишь вид счастливых детей пробуждал в сознании те самые осколки. Тогда они таяли, растворяясь под лунным светом. Рождественская ночь кончилась на удивление быстро. Утром село наполнилось криками, весельем, озорством. Джек наблюдал за ними, чувствуя всё ту же пустоту и боль. Его тоска отразилась и на погоде; невероятный мороз, завывания ветра, снежные вихри. Но он не замечал их так же, как его не замечали счастливые дети. На следующий день Джек вернулся к тому озеру. Провёл рукой по льду, наблюдая за расцветающими узорами, задумчиво склонил голову на бок. А потом резко поднялся, и со всей силы ударил посохом по поверхности водоёма. Послышался громкий треск, и лёд разверзся , уступая место прозрачной, но тёмной воде. Это было единственное, что он помнил. Это место, раскалывающийся лёд, серебристый лик луны. Всё было так же, как и сейчас. И почему-то хотелось нырнуть туда. словно это избавит его от страданий. И Джек уже закрыл глаза, уже занёс ногу над водой…. Резкий порыв ветра отбросил его назад, вырвал посох из руки. Он ударился головой о лёд, глаза подёрнулись мутной пеленой. Сияющая с небес луна расплылась, разделилась на два одинаковых светила. А потом он словно наблюдал за собой со стороны. Видел своё тело с невероятно бледной кожей, видел синие глаза, слепо уставившееся ввысь. И ощущал одну острую мысль. «Это не я». Потом Джек не смог вспомнить, сколько времени прошло. Когда он очнулся, то не сразу сумел встать. Виной всему был лёд, оковами сковавший руки. Прозрачный иней искрился на его волосах, в глазах отражалось светлеющее небо. Он лежал так долго, не понимаю, что произошло. Опять что-то изменилось. Когда первые лучи солнца разрезали облачный купол неба, Джек вырвался из ледяных цепей, подхватил посох и устремился прочь от озера. Он дождался сильного порыва северного ветра, оттолкнулся ногами от земли и взмыл вверх. Отсюда открывался потрясающий вид на окрестности. И когда земля удалилась, когда морозный воздух проник в лёгкие, Джек запрокинул голову и протянул к небу посох. И тогда снегопад возобновился. Он любил падающий снег – это утешало духа. Он увидел, как группа детей замирает недалеко от деревни, задрав головы и радостно глядя в небо. А потом они стали смеяться, бегать, ловить снежинки руками…. И он впервые улыбнулся. Впервые за эти долгие месяцы смог улыбнуться. Вот то, что он может делать. Они не видят его, это верно…. Но он-то их видит. К тому же во всём можно найти плюсы. Если его никто не видит, значит, никто не остановит. Он свободен, как ветер, неуловим, как воздух,…. Джек спустился на землю, захватил рукой снег, быстро скомкал снежок и запустил в ближайшего ребёнка. Тот оглянулся, удивлённо открыл рот. Возможно, он-бы успел испугаться, но тут ему и по затылку прилетело от приятелей. И он засмеялся. У него был приятный, звонкий, мелодичный смех, похожий на звон капели. И этот смех был настоящим. У Джека словно камень с души свалился. Он понял, что получил то, чего так хотел. Снежное побоище было на удивление долгим. Ребята так развеселились, что совсем потеряли счёт времени. Снежки летели со всех сторон, в этой куче-мале не разберёшься, кто так удачно в тебя попал. А когда стемнело, Джек вернулся в посёлок, и очень долго развлекался с сонным песком. Всё-таки сны – невероятная вещь. Несколько минут он стоял, жалея о том, что больше не увидит их. А потом кинулся вперёд, перепрыгнул летящего птеродактиля и оказался в вихре кружащих бабочек. А затем, продолжая так же смеяться, раскрасил огромные окна Церковного собора невероятными узорами. С тем же удовольствием устроил гололёд на улицах, развесил по карнизам сосульки, украсил деревья инеем. А потом на очередном порыве ветра взмыл в небо, раскинул руки и оглядел свою работу. Он стал таким не для того, чтобы страдать и заглядывать в глаза детям. Он стал таким, чтобы творить. Чтобы веселится и проказничать, чтобы смеяться и наслаждаться жизнью. В общем, чтобы оставаться собой.