В ритме исчезающей мечты

— Что ж, на сегодня это всё о новостях в мире, а теперь поговорим о погоде в Джорджии на завтра… Голос диктора, доносившийся из телевизора, был единственным источником звука на маленькой кухне, и Люси показалось этого мало, поэтому к прогнозу погоду добавилась музыка из динамиков телефона. «Всё равно слишком тихо», — пронеслась в голове совершенно нелогичная мысль, и к дикой смеси прогноза погоды и инструментального кантри добавился ещё и шум электрочайника. Люси продолжала слышать лишь тишину. Навязчивую тишину, которую никакие децибелы не способны были заглушить, но Люси себе в этом не признавалась. «Я просто устала на работе», — повторяла она себе одну и ту же отмазку в который раз. Ведь усталостью на работе можно многое объяснить: и паршивое настроение, и хроническое отсутствие аппетита, и пыль на полках, так как сил убирать совершенно не было, как и времени, и полное невосприятие всего, что происходило в окружающем мире. Это просто усталость. А не что-то другое. Люси бросила короткий взгляд на фотографию в деревянной рамке, висевшую на стене. Наверно, единственный объект в кухне, на котором не было ни пылинки. «Надо бы её снять», — в очередной раз промелькнуло в голове. Она прекрасно понимала, что прошлое нужно оставлять в прошлом. Но она также понимала, что фото так и останется висеть на своём законном месте, вызывая совершенно не нужные воспоминания. Люси отдавала себе отчёт в том, что эта не та драма, из-за которой нужно ставить крест на своей жизни и вдаваться в страдания. Это всего лишь один из периодов, который закончился, и сейчас наступил новый, который можно было смело назвать шагом вперёд. Главное, почаще себе это повторять. Прогноз погоды благополучно закончился, уступив место рекламе зубной пасты, и Люси прибавила громкости, словно ей было очень интересно послушать об эффективной защите от кариеса, и стала размышлять о том, как хорошо всё складывалось в её жизни последние 2 года. Ей удалось найти стабильную работу в типографии, пусть и скучноватую, пусть и без карьерных перспектив, но ведь на это вполне можно закрыть глаза и смотреть на вещи более практично. Зарабатываемых денег ей вполне хватало на то, чтобы оплачивать микроскопическую квартиру на Пайн стрит, а ведь это почти центр, так что, учитывая цены на жильё в Атланте, это уже было огромным достижением. Ну и что, что новую одежду она последний раз покупала себе на Рождественской распродаже, не так давно это было, сейчас всего лишь апрель. К тому же, работа была её чуть ли не единственным источником общения с людьми, что немаловажно. Ну и что, что это были занудные личности с настолько захватывающим образом жизни, что самыми интересными темами для обсуждения у них были покупка новой газонокосилки или оценки ребёнка по биологии в школе. В моменты подобных бесед Люси подавляла в себе желание встать и уйти куда угодно, лишь бы уйти, и повторяла себе, что быть частью социума, - это важно. Поэтому она не жаловалась, наоборот, она ценила то, что у неё есть. Всего 9 часов в день 6 дней в неделю, можно и потерпеть. Вечером после работы ей вполне хватало сил посмотреть целую одну серию сериала, а иногда даже две, так что не надо думать, что она совсем не отдыхала. На выходных она тоже много чем себя радовала: в субботу у неё был короткий рабочий день (всего-то 6 часов), и вечером она могла позволить себе заказать пиццу из круглосуточной службы доставки и смаковать ею под просмотр совершенно неинтересных ей телепередач, а в воскресенье она всегда находила часик другой, чтобы встретиться с подругой Леви в закусочной в даунтауне и обсудить последние новости за чашечкой чая. Просто замечательная жизнь. Люси выключила телевизор, выключила музыку на телефоне (чайник уже давно выключился сам, но им так и не воспользовались по назначению), откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Дерьмо, а не жизнь. Но Люси будет продолжать убеждать себя в обратном, ведь ей ничего больше не остаётся. Между её прошлой жизнью и нынешней проведена чёткая грань – ножом по сердцу, и эта рана кровоточила всякий раз, когда мысли предательски возвращались в те времена. Поэтому из соображений милосердия к самой себе Люси надёжно спрятала всё, что могло бы напоминать ей о прошлом, кроме двух вещей: фото на стене и футболки с гордой надписью ‘Rock steady Atlanta dance school’ и эмблемой танцевальной школы. Каждый раз, приходя домой с работы, Люси говорила себе, что наденет что-то другое, но почему-то в итоге на ней всё равно оказывалась эта футболка. Люси тихо вздохнула, улыбнулась, как ей показалось, вовсе не грустной улыбкой, и вновь подняла глаза на фото: залитый светом танцевальный класс и Люси в окружении других танцоров, каждый из которых пытался скорчить как можно более дурацкую рожицу в камеру. Кто-то весело смеялся, кто-то совершал непонятные телодвижения, но все выглядели абсолютно счастливыми. Лица, замершие сквозь время. Лица людей, которые вели теперь совершенно другую жизнь. Но на этом старом фото они навеки сохранят выражение того счастья, которое когда-то дарили им танцы. Несмотря на то, что на кухне не было слышно не единого звука, тишина в голове у Люси наконец-то прервалась. Звуки R’n’B из невидимых динамиков наполнили воздух, сплетаясь в мелодию утраченного счастья, отбивая ритм мучительной ностальгии и извлекая на поверхность старательно спрятанные в глубинах памяти воспоминания. Люси не разрешала себе. Не разрешала себе отдаваться этим воспоминаниям, вновь окунаться в их смертельный омут, но ещё ни разу не удалось ей остановить их бурный поток. Слово «танцы» для Люси было равнозначным слову «счастье». С самого раннего детства, когда она готова была плясать хоть под звуки соседской дрели; когда прогуливала школу, чтобы бегать на тренировки местной банды уличных танцоров в парке Харди Айви, так как не было денег на танцевальную школу; когда до слёз и крика ссорилась с родителями, которые пытались образумить дочь, что «тратила драгоценное жизненное время на свои танцульки вместо того, чтобы учиться и строить будущее». Она поставила на танцы всё. Она ушла из родительского дома, так и не сумев обрести понимания своих самых близких людей. Она не пошла в колледж после школы и перебивалась с подработки на подработку, чтобы оплачивать танцевальную школу. Она жила в общежитии на западной окраине Атланты, на которое и взглянуть-то было страшно, не то, что проживать в нём, в одной комнате с двумя арабскими эмигрантками, которые каждое утро начинали с распевания своих национальных песен, и китайской девушкой, что регулярно готовила нечто, по запаху напоминающее смесь ношеных носков и мёртвых мышей. Люси было на всё плевать, потому что в тот период она была абсолютно счастлива. Когда из окна автобуса начинала виднеться табличка ‘Rock steady Atlanta dance school’, в сердце девушки взрывались фейерверки от предвкушения, и весь мир уходил на задний план. На каждой полуторачасовой тренировке она словно проживала маленькую жизнь. Стоило ей зайти в просторный класс с высокими окнами, стоило первым звукам музыки раздаться из динамиков, как из головы тут же пропадали все мысли, перетекая в телодвижения. Музыка была её кислородом, а танец — дыханием. Если танец сам по себе — это уже свобода, то уличные танцы были для Люси свободой в квадрате. Ты не скован правилами и стандартными движениями, ты волен творить под музыку всё то, о чём подсказывает тебе твоё тело. Если бы у Люси тогда спросили, о чём она мечтает, она бы, не задумываясь, ответила, что ни о чём. Лишь бы всё было, как сейчас. Но два года назад школа закрылась, а вместе с ней закрылась и эта простая мечта. Конечно, Люси не собиралась сдаваться. В ней горел вечный огонь оптимизма, и она твёрдо решила, что будет продолжать бороться за то, что являлось источником её жизненных сил. Но битва оптимизма с реальностью закончилась разгромной победой последней. Вечный огонь оказался не вечным. ‘Rock Steady’ была единственной школой, где можно было заниматься уличными танцами в Атланте, да Люси и не думала о смене школы. Настало время заняться танцами профессионально и превратить увлечение всей своей жизни в источник доходов. То, что она не справилась с тремя кастингами в лучшие танцевальные коллективы страны, вовсе не сломило её веру в свои силы, а вот то, что она вывихнула лодыжку прямо перед четвёртым, — слегка надломило веру в свою удачу. Была утрачена возможность не только тренироваться, но и работать. А долги тем временем продолжали накапливаться. Перелёты влетели ей в копеечку, а без подработки уже и плата за общежитие перестала казаться такой дешёвой. Самым тяжёлым в этой ситуации было, наверно, то, что ей не с кем было поделиться тем, что творилось у неё в жизни и на душе. Выслушивать от родителей «мы же тебе говорили» ей совершенно не хотелось, а её товарищи по танцевальной группе из ‘Rock Steady’, казалось, вовсе не восприняли закрытие школы настолько близко к сердцу, и вернулись к своим обычным жизням: кто-то обзавёлся семьей, кто-то устроился на хорошую работу, а кто-то просто продолжил жить, как раньше. В тяжёлые моменты Люси так хотелось просто поговорить с кем-то, кто разделял бы её эмоции, но от бодрых голосов в трубке, что говорили ей, что это не конец и она обязательно найдёт себя в жизни, ей не становилось ни чуточку легче. Мир рушился на маленькие кусочки, и Люси искренне не понимала, почему это должно происходить с ней. Ведь она так мало просила от своей судьбы. Ведь она всего лишь хотела танцевать. Арабские песнопения по утрам и ароматы китайских кулинарных изысканий, на которые раньше Люси и внимания-то не обращала, теперь превратились в настоящую пытку, а необходимость как-то зарабатывать себе на жизнь встала непреодолимой стеной между ней и её былыми амбициями. Вот к чему её привёл долгий путь к тому, что она называла громким словом «счастье»: она была совершенно одна, в месте, в котором было невозможно жить, без работы, без денег и, что самое страшное, без возможности танцевать.

***

Но теперь-то всё хорошо! Люси вынырнула из воспоминаний, в очередной раз поблагодарила высшие силы за то, что всё в её жизни наладилось и, как обычно, сделала вид, что не было адской, почти физической боли, пронизывающей всё её сознание. Она снова включила телевизор, наполняя кухню звуками какого-то кулинарного шоу, нашла в телефоне нейтральную композицию, что-то джазовое на этот раз, и, напоследок, хлопнула по кнопке включения уже порядком остывшего чайника. Дикая смесь несовместимых между собой звуков ударила по барабанным перепонкам. Вот только тишина, что пропадала лишь тогда, когда Люси уходила в бездну воспоминаний, вернулась вновь. В этом безумном сплетении несовместимых между собой пустых звуков Люси чуть было не пропустила ключевой звук любого субботнего вечера — звонок в дверь. «А вот и моя пицца!..», — подумала Люси, имитируя бурную радость, и поплелась получать порцию своего традиционного субботнего удовольствия. На пороге перед ней предстал парниша с улыбкой во все 32 зуба и с волосами дикого розового цвета, торчащими во все стороны из-под кепки. — Ваша пицца с анчоусами и двойным сыром! — голос его был настолько счастливым и торжественным, будто он объявлял победителя на вручении премии Оскар, а не сообщал о доставке пиццы. «Наверняка он также безумно любит свою работу, как и я», — невольно подумала Люси, протягивая двадцатку и принимая из рук курьера заветную коробку. «Весело, должно быть, развозить незнакомым людям пиццу по ночам». Парниша не ведал, что творится в голове у случайной клиентки, и продолжал задорно улыбаться, отсчитывая сдачу. Он протянул ей три доллара и сорок четыре цента, и вдруг его весёлая улыбка сменилась хитрой заговорщицкой. Такая перемена немного насторожила Люси, и она замерла на секунду, ожидая дальнейшего развития событий. — Уличные танцы, значит? — парень подмигнул Люси, и задорная улыбка вновь вернулась на его лицо. — Возьмите Вашу сдачу, — как ни в чём ни бывало добавил он. — Что… Как?.. — Люси уронила челюсть, так и не найдя подходящих слов, чтоб закончить свой вопрос. Поток несвязных мыслей вихрем промчался у неё в голове, сформировавшись в итоге в одну единственную: «Всё. Доигралась. Я столько об этом думаю, что теперь мои мысли приобрели физическую форму и окружающие могут их видеть. Полный абзац». И тут до неё дошло. — Знаете, я просто немного увлекаюсь телепатией… — начал было объяснять курьер, приняв крайне серьёзное выражение лица. — Эмблема на футболке, я уже поняла, — вздохнула Люси. — Ну хоть бы подыграли… — Простите. Люси вдруг стало страшно, что этот разговор так и закончится на этом нелепом обмене шутками. Больная тема была затронута впервые за два года, и Люси явно жаждала продолжения. Теперь ей просто жизненно необходимо было узнать, что связывает этого человека с её школой. Но парниша, похоже, и не собирался прекращать разговор. — Да уж, было дело! В ‘Rock steady’ прошла моя бурная молодость. Жалко, да, что они закрылись? В Атланте теперь попробуй найди нормальную школу – с уличными танцами у нас беда… Но, чёрт, было весело! Как вспомню те деньки… Может, заберёте Вашу сдачу? — курьер бодро протараторил на одном дыхании, а Люси слушала его, как завороженная. Ей казалось, что давно погасшие лампочки, освещавшие её прошлое, начали одна за другой загораться вновь. — Это… это Вам на чай… — наконец смогла выдавить она. В этот миг только одна вещь имела значение – не дать этому человеку уйти. — Кстати про чай… У меня как раз чайник закипел… Два раза уже, наверно… Может, зайдёте? — она опустила глаза на его бэйдж, — Нацу… Ничего, что я просто по имени? Ну и вот, и что только что произошло? Она пригласила в дом незнакомого мужчину, наверно, впервые в своей жизни, ещё и столь фамильярным способом. Что он теперь подумает?.. — Да, конечно, и давай на ты! С радостью зайду. Всё равно это у меня последний заказ на сегодня. Твоё имя я знаю, я же телепат, помнишь, да? — улыбка не сходила с его лица. «Быстро же ты согласился», подумала Люси, всё ещё в шоке от того, как её слова наглым образом опережали её мысли. — Ага, на крышке чек с моим именем, телепат, — улыбнулась Люси, — что ещё ты про меня знаешь? — Что ты не очень любишь уборку, — спокойно заявил Нацу, проходя в кухню и снимая кепку. А вот это уже было грубо! — Мне просто некогда, — обиженно ответила Люси, доставая две чашки. — Знаю, знаю, работа, все дела, — его голос звучал всё так же весело, но сколько в нём было понимания. — Слушай, расскажи мне лучше про ‘Rock steady’. Когда ты там учился? Что-то я тебя не помню. — Давно это было, уже лет пять прошло. — Ах, ну тогда мы слегка разминулись. Люси хотелось спросить абсолютно всё. И она знала, что обязательно спросит, раз уж судьба подкинула ей такого долгожданного собеседника. Она с упоением слушала историю Нацу, так непохожую на её собственную, с одним единственным общим пунктом: смыслом его жизни также с самого раннего детства были танцы. Родители пошли навстречу его увлечениям и сразу отдали его в танцевальную школу, как только обнаружили, что танцы увлекают сына намного больше, чем видеоигры или комиксы. Но Нацу быстро осознал, что классические стили — это не по его части. Его всегда больше привлекали тренировки уличной банды, за которыми он завороженно наблюдал всякий раз, когда возвращался домой со школы через парк Харди Айви. — Я когда-то тренировалась с ними в далёком детстве, — Люси улыбнулась своим воспоминаниям. — К тому времени я уже был в ‘Rock steady’, — Нацу закинул руки за голову и прикрыл глаза, словно пытаясь чётче представить себе картинки из того далёкого времени. Дальше последовало долгое обсуждение танцевальных будней в единственной школе уличных танцев в Атланте. Тренировки, конкурсы, фестивали — Люси словно переживала это всё вновь. Она весело смеялась над забавными историями Нацу и жалела, что им не выпало учиться вместе. Вот бы раствориться в этом разговоре и не возвращаться обратно в реальную жизнь. Реальная жизнь. Люси не хотелось о ней даже вспоминать. Та стена, что она так старательно строила все эти два года, чтоб отгородиться от прошлого и начать всё заново, рушилась у неё на глазах. И Люси была не в состоянии как-то воспрепятствовать этому процессу. Она поведала Нацу свою историю, и ей показалось, что какой-то недостающий кусочек пазла наконец-то встал на своё место. Сколько лет она хранила это в себе, и теперь, когда она поделилась тем самым сокровенным, что у неё было, с человеком, в глазах которого было понимание, всё вдруг обрело смысл. Всему тому невысказанному, что накопилось в душе за два года, было суждено вырваться на свободу сегодня. Сейчас, когда прямо перед ней находилась живая связь с её прошлым, она больше не могла удерживать на лице маску фальшивого счастья. Когда перед ней был человек, прошедший ту же дорожку, что и она, Люси чувствовала, что может наконец-то дать волю себе настоящей. Они оба и не заметили, как от пиццы осталась одна пустая коробка. — Слушай, я, кажется, съел большую часть пиццы, которую сам же тебе и принёс, — Нацу смущённо почесал затылок, - обычно я так не делаю, правда. — Что ж, в следующий раз угощаешь ты, — Люси даже не заметила, как невольно вложила скрытый подтекст в это «в следующий раз» (от Нацу же это явно не скрылось, судя по движению его правой брови вверх), так как сейчас её больше волновало то, что ей предстояло задать самый неприятный вопрос в этой беседе, но это было, увы, неизбежно. — Почему ты прекратил?.. После того, как ‘Rock steady’ закрылась, почему не продолжил заниматься танцами? — голос Люси дрогнул. Она бросила взгляд на его курьерскую униформу и подумала о том, что, возможно, не имела права затрагивать эту тему. Она ведь знала, какие эмоции Нацу должен сейчас испытывать. Ей же столько раз задавали этот вопрос. И с каждым разом отвечать на него не становилось легче. Реальность снова нависла тяжёлой тучей у Люси над головой, бросая тень на те картинки из прошлого, что им двоим удалось воссоздать. Сплести заново из нитей воспоминаний. Однако Нацу, похоже, совершенно не разделял её смены настроения. Всё тот же неудержимый блеск в глазах и улыбка во все 32. — Я облажался абсолютно на всех кастингах, на которые ходил, — и он засмеялся так весело, будто это было действительно смешно. — Я тоже, знаешь, но… — Люси не знала, что дальше говорить. В его реакции не было ни грамма адекватности. Ему правда весело?.. — Ты что, совсем не жалеешь, Нацу? Что всё так сложилось? — Не вижу причин жалеть. Жизнь-то не закончилась! Вот как. Значит, жизнь не закончилась. Это стало последней каплей. Нацу, сам того не ведая, разбудил вулкан, что столько времени спал. — Закончилась! Она закончилась, Нацу!! Как ты можешь так спокойно об этом говорить?! Для меня, например, это больше не жизнь! Хоть у меня и получается иногда себя обманывать и убеждать в том, что у меня хватает радостей в жизни вроде субботней пиццы и воскресного кофе с подругой, но это только пародия на жизнь! Танцы были смыслом всего. Танцы были моей целью и моей мечтой. Я знала, чего я хочу, я знала, в каком направлении я хочу развиваться, я знала, чего я должна добиться. Каждый день был наполнен смыслом. А теперь? Теперь всего этого нет. Всё оказалось не так просто. Я всего лишь хотела связать свою жизнь с танцами, но профессиональными танцорами становятся единицы. И я не попала в их число. Теперь, когда танцев больше нет в моей жизни, то и смысла нет! Нацу слегка прищурил глаза, склонив голову набок. По идее, Люси должно было стать легче после того, как она выговорилась, но она, напротив, чувствовала себя ужасно. Потому что это был перебор. Она не имела права повышать голос на едва знакомого ей человека и высказывать ему это всё в таком тоне, будто он в чём-то виноват. Люси почувствовала, как жар румянца разукрасил её щёки, и опустила голову. — Прости, я слегка… — Люси! — Нацу прервал её извинения настолько бодрым выкриком, что она невольно подняла голову, на миг забыв о своём смущении. К своему удивлению она обнаружила, что он снова улыбался. — Как же ты не права, Люси! — В смы… — Пойдём, - он снова не дал ей договорить, вставая со стула и протягивая ей руку. — Что… Куда? — Нет танцев, нет смысла, профессиональные танцоры, бла бла бла, что ты несёшь вообще? Идём! — Да куда же?! — Идём, я покажу тебе смысл. Здравый рассудок кричал ей отправить этого странного парня куда подальше, но сердце и любопытство нашептывали ей идти за ним. И здравый рассудок снова проиграл. Она неуверенно поднялась со своего места и взяла протянутую ей руку. Нацу решительно потащил её к входной двери. — Мы что, на улицу собрались? — Люси распахнула глаза в удивлении, — можно я хотя бы переоденусь? — Нет, — Нацу одарил её своей коронной улыбкой. — Ты прекрасно выглядишь и так. Единственное, о чём я тебя попрошу, — обуй кроссовки. Люси рассмеялась. Она понятия не имела, что её ждёт, но вопреки всем законам логики ей это нравилось. — Что ты задумал? — спросила она, послушно натягивая кроссовки. — Ничего особенного. Давай скорей! — Господи, что я делаю? — спросила Люси скорее у самой себя, когда они спускались по лестнице. — То, что должна, — Нацу подмигнул ей, не выпуская её руки. Улица встретила их немного прохладным апрельским ветерком, в котором едва чувствовались нотки первого, неуверенного весеннего тепла. Перекресток Пайн стрит и Макафин стрит был, как всегда, безлюден в это время, освещённый лишь светом одинокого фонаря да нескольких окон, где люди ещё не спали, несмотря на приближающуюся полночь. Нацу вытащил Люси на средину перекрёстка и с торжественным видом повернулся к ней лицом. Немой вопрос застыл в её глазах. Он снова улыбнулся ей, доставая телефон из кармана джинсов. — Ты говоришь, что танцев больше нет в твоей жизни. Куда же они, интересно, могли деться? — после недолгих манипуляций Нацу с телефоном, из динамика зазвучала музыка. Любимое R’n’B. Музыка, которую Люси запрещала себе слушать, так как она обладала мощнейшим оружием – музыка материализовала воспоминания, превращая их в четырёхмерное кино. Очень грустное кино. Люси почувствовала давно забытое, но такое знакомое покалывание во всём теле от желания слиться с этой музыкой воедино. Нацу положил телефон рядом с собой на асфальт. — Ты же не собираешься… — она невольно улыбнулась, наблюдая за его движениями. Нацу сделал несколько шагов назад, выщёлкивая пальцами ритм. — Собираюсь. И ты тоже. — Погоди, мы же на улице, а если увидит кто? — подобие здравого смысла вновь заговорило в Люси, но она сама уже едва слышала свой голос. Музыка начала вступать в свою власть. — Тебе всё равно, не так ли? — Нацу протянул ей руку. — Нет, мне вовсе не всё равно, — Люси сделала шаг навстречу и взяла его за руку. Врать о своих истинных чувствах — это уже стало у неё профессиональным навыком. Нацу резко притянул её на себя, тихо проговорив: — А покажи-ка лучше, что ты умеешь, — и он легонько оттолкнул её, снова делая шаг назад. Он что, только что вызвал её на фристайл-батл? Вот так дерзость. Она заставит его пожалеть об этом решении, так как ей в фристайле не было равных. Люси не успела даже подумать о том, что она, должно быть, в ужасной форме после долгого перерыва. Её бедра уже двигались сами по себе, а руки вычерчивали в воздухе дивные узоры. Мир вокруг начал испаряться. Когда Люси танцевала, она забывала, где она. Это точно та Люси, которой пять минут назад идея танцевать на улице казалась чистой воды безумием? Невидимая кисть разукрашивала пространство вокруг в краски удивительных цветов, что сменяли друг друга подобно калейдоскопу в ритм музыки. Казалось, что от движений Люси в воздух разлетались искры. Фристайл для неё — это целое отдельное пространство, где не существует никого и ничего, где нет места даже мыслям, есть только твой танец. Она всегда думала, что во фристайле преуспевают лишь те, кому удаётся стать с этим пространством одним целым. Потом она скажет, что чувствовала себя так, словно кто-то отпустил кнопку паузы, что была нажата целых два года, но сейчас ей было не до того, чтобы формулировать свои мысли. Нацу подхватил её ритм, начав двигаться вместе с ней, и Люси невольно оценила, насколько он был хорош, наблюдая за его плавными и в то же время чёткими движениями. — Облажался на всех кастингах, говоришь? — спросила Люси, замедляя темп. — Они просто не знали, кого они теряют. А ты тоже кое-что умеешь! Не то, чтобы супер, конечно… — Нацу ехидно сощурил глаза. — Эй-эй, это была только разминка, — она решила поддаться на провокацию. — Делай музыку погромче, сейчас я покажу тебе настоящий фристайл. Люси не знала, сколько времени они танцевали вот так на асфальте, под звуки музыки из телефона. Окна гасли одно за другим, и уличный фонарь остался единственным источником света, создавая им подобие сцены посреди безлюдного перекрёстка. Нацу видел перед собой совершенно другого человека. Это уже была не та девушка, которая открыла ему дверь несколькими часами ранее. Огонёк, который промелькнул в её пустых глазах, когда он впервые заговорил об уличных танцах в пороге её квартиры, теперь пылал неудержимым пламенем. И ему хотелось подлить больше масла в этот огонь. — Ты, конечно, молодец, Люси, но те глайды, что ты делаешь, никуда не годятся. — Вообще-то асфальт не лучшая поверхность, чтобы делать глайды! — и она продемонстрировала ему безупречную дорожку из скользящих шагов, словно под ногами у неё был не асфальт, а как минимум лёд. — Это тебя в ‘Rock steady’ так учили? Мне стыдно за нашу школу. — Эй! — Нацу удостоился неслабого пинка. — Ты же специально это говоришь! — Просто забавно наблюдать, как после каждого моего подкола ты выдаёшь что-то всё более и более крутое. Ход времени загадочным образом исказился той ночью, и несколько часов прошли, словно пару мгновений. По крышам домов на востоке лениво поползли малиновые отблески, отражаясь в куполе серо-лилового неба, что сбрасывало с себя остатки ночи. — Уже утро, что ли? — Люси прищурила глаза в лучах первого солнца. — Давай немного передохнём, — предложил Нацу, хоть он и не выглядел уставшим. — Думаю, уже пора, — кивнула Люси, улыбаясь. Нацу двинулся в сторону бордюра, но Люси не пошла сразу за ним. Она вскинула лицо к небу и закрыла глаза, глубоко вдыхая. Голова кружилась, словно от опьянения, и пульсации волнами разливались по телу. Люси задержала дыхание на секунду, запоминая эти ощущения. Мышцы потом будут ужасно болеть, но это будет самая прекрасная на свете боль. Нацу уселся на бордюр и похлопал рукой по месту рядом с собой, приглашая Люси сесть рядом. — Ты уже придумал, что мы скажем, когда здесь появится утренний патруль и спросит, что мы здесь делаем в такое время? — Люси приблизилась к нему и присела на предложенное ей место. Мышцы в боку предупреждающе заныли. — Скажем, что у кого-то был приступ пессимизма на грани суицида. — Вот не издевайся! Всё действительно так сложилось! У меня были причины для пессимизма. У меня не было ни возможности, ни времени, ни финансов, чтобы заниматься тем, чем я хочу. — Сейчас время нашлось? Финансы не понадобились? — Знаешь ли! Мне раньше как-то не приходило в голову танцевать посреди улицы глухой ночью! — Лучше сидеть дома и страдать? Люси! Не хочу больше слушать твои «нет возможностей» и «нет смысла». Если школу закрыли, а в танцевальную группу тебя не взяли, то танцы от этого никуда не исчезли! Пока есть ты — есть и танцы. Ты, кажется, что-то говорила о мечте. Так что, тебе так мало надо, чтоб забить на собственную мечту? «Такова реальность, и она жестока», — сказала бы Люси ещё несколько часов назад, но не теперь и не этому человеку, который показал ей, насколько близко всё это время был от неё её потерянный мир. — В моей жизни просто раньше не было безбашенного курьера, который бы вытащил меня на фристайл-батл посреди ночи. — Ну вот, а ты такие мизерные чаевые оставила! Теперь тебе придётся угощать меня кофе. — А ничего, что ты съел почти всю мою пиццу?! — И уделал тебя в фристайле. — А вот это уже точно наглая ложь! — Ладно-ладно, я дам тебе шанс отыграться. — Пошли уже кофе пить, а то будешь сейчас патрулю рассказывать, кто кого уделал.

***

Никто из них так и не стал профессиональным танцором. Люси сменяла одну скучную работу за другой, а Нацу так и работал курьером в службе круглосуточной доставки пиццы. Жизнь продолжала свой монотонный ход, но теперь Люси знала, где спрятан её смысл. Теперь она понимала, что, даже не добившись глобальных целей, можно попробовать поискать счастье в маленьких, простых вещах. Ведь, может, где-то на перекрёстке Пайн стрит и Макафин стрит, где светит уличный фонарь и играет музыка из динамика телефона, притаилась та самая мечта.