Обмен

Древний Иштру жил в непроходимом лесу, к востоку от заповедной зоны. Зимы здесь были долгими и холодными, а ветра — вымораживающими, рвущими в лохмотья его многовековые воспоминания. Лето Иштру не любил, слишком много света кругом и веселья в окрестных деревнях. Весной он чихал и хандрил, а вот осень казалась ему занимательной, богатой на развлечения. Часто в грозы скулил-завывал, несчастья будто накликивал, народ этим пугал да страхом их наслаждался, подпитывался. Иштру жил — не тужил, охотников до его магии находилось немерено. Кому приворот посильнее подавай, кому долголетия и богатства, а приходили и такие, что скорую погибель недругам заказывали. Все это Иштру обменивал не на деньги, не на камешки с приисков, конечно же. Кому удачу на пару лет приворожит — у того палец взамен забирает, а вместе с ним жизненные силы, по каплям, по крохам, но неотвратимо. Бывали случаи, когда жертвы на крови ему приносили ради успешных посевов и урожая. Такого он сторонился, потому как магия тогда бурлила через край, того и гляди умом двинешься. Владения свои Иштру огородил, пометил смертельным наговором, путь давал только тем, кто меняться хотел, за магию готов был расплачиваться. Бабы людские часто смешили его, время скрашивали. И торговались они всласть, а Иштру такое ценил, мелкими подарками приманивал. Одно Иштру печалило: нынешние ворожеи вздумали делиться на два лагеря, договор какой-то сомнительный соблюдать, потому приходилось скрываться да таиться, обмен вести изворотливее. Изредка они к нему захаживали, но с претензиями, зарились на угодья, грозились наябедничать странным изуверам в серых одеждах. Иштру обидчиков наказывал, в топи заманивал, с ума сводил, силы вытягивал враз, до истлевания костей и одёжи. По окрестностям страшилки ползли, и Иштру был доволен, столько силы стекалось к нему, столько заказов было на обереги и наговоры. Много схронов накопил — на века хватит, хоть бездельником делайся. Иштру сам уже не помнил, кто он есть такой: то ли маг, тянущий силы из живности да дерев, то ли оборотень какой, то ли вовсе дух спятивший. Деревенские кликали его бедо-духом, а он не спорил, репутацию старательно поддерживал: собак стравливал, птиц мором морил, зерно паршой травил. Дети его за версту чуяли, вой и крик поднимали, родителей доводя до паники. К слову сказать, ведьм из всего округа именно он вывел, выгнал взашей: раздражали они его, нервы трепали. И всё бы ничего, да неприятность случилась. Чуял Иштру, что всё к тому шло, да надеялся — пронесет, стороной пройдет. Не сладилось. В один из осенних дней заявился гость, и непростой, а любящий тоже побаловаться с силой. Только магия его была какая-то новомодная, законы ведьмина сродства ни в грош не ставящая. Силу он тянул и баловал ею прямо из темени, из теней дерев и кустарников. Не оборотень вовсе, но звериной натурой щеголял как хвастался, точно дразнил, заманивал. Иштру и не таких видывал, но вот беда: колдун хитрым оказался, изворотливым. Заявился, разговор завел. Завулоном представился. Обмена он хотел, льстить умел, подкупать. Рассмешить даже сподобился. И вел себя как хозяин, Иштру даже сначала разгневался, запугать попробовал. Кто кого в итоге напугал — еще вопрос, залечивались полдня да неназойливо зубоскалили. В итоге Иштру согласился на обмен. Стали рядиться. Гостю амулеты костяные понадобились, заговоры на редких травах, людские промахи-ошибки, зарекания. Несколько глаз человеческих сушенных отложил в сторону, но выбрал только те, что Иштру ложкой ржавой из глазниц живых выковыривал, на другие поморщился, не признал в них силы. В ответ предложил каменья в обрамлении тонкой металлической вязи; Иштру магию в них чуял, не стал отказываться. А еще ему перстеньки гостя уж больно приглянулись, занятные. Если вытряхнуть из них чумовые заговоры, соделанные силой тени, да наполнить своим умением, любо-дорого глядеться станут на костяных пальцах. Иштру даже намекнул, в красках расписывая, как в мыслях уже любуется перстеньками на своих руках. Но гость осклабился, моё, сказал, проси чего другого, целее будешь. Иштру умом не был обделен, смекнул, когда не стоит особо перечить, прикинулся, что уважает выбор гостя, его претензии. На смех хотел поднять за байки о каком-то там многослойном обиталище ворожей, от предложения взглянуть на сие непотребство наотрез отказался. Пришел черёд гостя в притворство играть, насмешничать по поводу лесных привычек Иштру. Но в ссору это не переросло, залечивать раны им надоело одинаково. Иштру уже было расслабился, довольно пузо почесывал в тени под деревом, но тут гость запросил редкие сокровища, кости вымерших, уничтоженных людьми чудовищ. Иштру быстро смекнул, что не к пользе это, не к равноценному обмену. Кивнул, в ладоши хлопнул да перекинулся в черную лисицу, сбежать хотел. Но гость проворным, умелым оказался: успел ухватить за хвост, затем, как в преданиях, хребтом оземь приложил, пришлось оборотническую сущность покинуть, вернуться в человечий вид. Поймал — и значит, теперь требовать имел он право. Настаивать. Иштру был вынужден согласиться. Но зубы показал, завертел-закрутил силою, чтобы острастка хоть какая-то была. Дух ведь он, привычкам своим не изменяет. Гость склонил голову набок, задумчиво так прищелкнул раздвоенным языком, мечтательно усмехнулся. У Иштру впервые за столетия пробежала по шкуре неконтролируемая дрожь, озноб пробил, чуть ли не страх навалился, сковал язык, съязвить не позволил. И решил Иштру, что чем быстрее гость уберется из его владений, тем лучше. Вольготнее. На следующий день встретились они снова. Иштру притащил заказанное с избытком, не хотелось рассерчать-разгневать. Гость кости осмотрел, долго когтем ковырял, что-то высматривал, вынюхивал. Проверку, видать, проводил. А Иштру от скуки глядел и глядел на его подвеску на тонком льняном шнурке. Черный камушек с дыркой у основания, шнурок витой, прочный, словно тетива, и ворожба наисильнейшая, да еще и тонкая невидимая ниточка к сердцу гостя тянется, за жилы держит, будто вросла, будто насильно вживленная. Явно подарок ведьмачий, солюбовница одарила, не иначе. И ведь давеча на пришлом той подвески не было, а сегодня заявился в ней, хвастовства ради, что ли? Запросил Иштру за свои подношения высокую цену, никаких отнекиваний слушать не стал: камешек на шнурке захотел, и ничего более. Гость покрутился-поспорил, но был вынужден согласиться. — Будет твой, если сам с моей шеи снять сможешь, — сказал да глазищами темными блеснул, губы недовольно поджал. Надеялся, небось, что Иштру не справится. Сорвать-то действительно оказалось непросто. Уйму сил Иштру на это положил, но выкрутился, схитрил, смог, завладел понравившимся. Подвеска хотя и мигнула разок желтым огнем, а все продолжала тепло хранить, долго истаивать будет, на года хватит. Иштру в воздух вещицу подбросил, поймал, ладонью сверху прихлопнул — примета эта из его привычек, почти обряд: на долголетие и безраздельное владение нацеленная. Когда гость уходил, тихий и задумчивый, Иштру напоследок танец вокруг елок сладил, к тайникам своим, петляя, вышел. Голова разболелась, в висках заломило, но Иштру отмахнулся, нехватка сил, и только. Усталость на плечи давила, да не суть, хотелось драгоценность получше припрятать. Потом приспичило перепрятать в другой части леса — для надежности. В сон клонило — мочи никакой. Иштру как отошел подальше от места схрона своего, так еле-еле успел в лисицу перекинуться и заснул, забравшись под оголенные корни вековой лиственницы. Острые камни в меховой бок кололи, сырая земля лапы холодила — да не чуял он этого, провалился в забытье без сновидений. Силы, конечно же, восстановятся, зима впереди, а весной можно будет побаловаться с новым обмененными побрякушками. Перстеньки сподобить по виденным, ведь дубляжи Иштру обычно делал на зависть, не отличишь от оригинала. *** Темный маг Завулон, глава Дневного Дозора Москвы, расслабленно откинулся на спинку самолетного кресла. Принесенный коньяк заманчиво поблескивал в бокале. Поездка повернулась куда выгоднее, чем Завулон планировал. И костяными амулетами запасся вволю, и от муторного проклятия избавился почти задаром. Инквизиторы тот камешек на шнурке повязали ему насильно, в наказание за провинность. А ведьма, к которой он потом обратился, клялась, что снять никто в ближайшие пятьдесят лет не сможет. Камень блокировал силы, истончал щиты, притягивал постоянные мигрени. Лесной чудик легко купился на манок, даже хитрить особо не пришлось. Завулон снисходительно усмехнулся, вспоминая. Когда он с его шеи шнурок срывал, то кольцо проклятия разомкнул, своими руками прервал воздействие — добровольно, даже, можно сказать, принудил к этому. Теперь спрос с Завулона никакой, штрафных санкций от Инквизиции не последует. А чудику бед немного, с десяток лет в звериной шкуре пробегает, зимы все переспит да быстро восстановится. А если не восстановится — туда ему и дорога. От регистрации постоянно отказывается, еще и посланников на деревьях развешивает, кишки сушит, в узлы вяжет. Подшефный Дозор уже поднадоел своими жалобами. Основные его схроны Завулон незаметно пометил, выследить чудика не составило труда, потому как второй слой сумрака был пустынен и тих. На ветру вот только продуло, да то малая цена, игра этого стоила. А еще Завулон успел надышаться целебным, хвойным, нектарным воздухом. Косточки размять, развлекаясь в схватках с тем, кто именовал себя Иштру. Заодно закупорил несколько бутылочек лесной грозы, осеннего ветра. Удалась поездочка, удалась, кому рассказать — поскрипят зубами от зависти. А в последней деревеньке на примету взяты двое потенциальных, надо будет справки навести, поспешить с инициацией. Территория ведь большая, приглядеть за ней не помешает. Опять же подношения в Москву поступать будут обильные, есть с чего местным Темным жировать, где обустраиваться. А коньяк… Сразу после первого глотка Завулон брезгливо отставил бокал на разложенный столик. Местное пойло до того отвратное, что даже совестно за региональные авиалинии. Взять их под свой контроль, что ли? Бизнес выйдет неплохой. Прибыльный. Да и Светлые удавятся от ревности, потонут в собственных протестах и бумажках, заявлениях. Все-таки есть плюсы в дальних поездках. Есть. Широка страна родная, дремуча и непроходима, каждый год какие-то приятные сюрпризы. Следующей осенью надо будет на Байкал наведаться. Как раз на примете шаман-самоучка, ходят слухи, что артефактом владеет, стережет, как собственную руку. Пляски с бубном — и в театр ходить не надо, и так весело. Обхохочешься.